- кажется, за все время их перехода через пустыню оно ни разу не покидало
высшей точки своего дневного пути столь поспешно. Земля поднималась в
гору, из нее подлокотниками утонувших в грунте исполинских кресел
выступали каменные карнизы. Трава теперь была желтой, увядшей. Наконец,
прямо на дороге очутилась похожая на дымоход глубокая расселина и, чтобы
обойти ее и оказаться выше, стрелок с мальчиком вскарабкались на невысокий
пригорок из слоящегося камня. Образовавшиеся в древнем граните разломы
походили на ступени, так что, как и подсказывало обоим чутье, преодолеть
короткий склон оказалось нетрудно. На вершине, на клочке в четыре фута
шириной, они остановились, глядя в ту сторону, откуда пришли - за уклон, в
пустыню, которая огромной желтой лапой свернулась вокруг нагорья. Еще
дальше песок, отражавший свет подобно слепящему белому экрану, отступал в
тусклые волны поднимавшегося от земли горячего воздуха. С легким
изумлением стрелок понял, что пустыня чуть не убила его. Из непривычной
прохлады того места, где они с мальчиком стояли, она казалась безусловно
грозной, но не гибельной.
беспорядочные нагромождения валунов, то чуть ли не ползком продвигаясь по
плоским каменным скатам со сверкающими вкраплениями кварца и слюды. На
ощупь камень был приятно теплым, определенно теплее, чем воздух. Под вечер
стрелок расслышал слабый гром. Однако уходившая в небо горная цепь не
давала увидеть идущий на той стороне дождь.
под бровкой каменного уступа. Закрепив попону вверху и внизу, стрелок
соорудил нечто вроде односкатной лачуги. Они уселись у входа и стали
смотреть в небо, разостлавшее над землей свой плащ. Джейк свесил ноги с
обрыва. Сворачивая вечернюю самокрутку, стрелок не без юмора поглядывал на
мальчика.
пекле.
и тот увидел, что губы парнишки дрожат от усилий сдержать слезы. Просто
мальчик, подумал Роланд, и его точно ломиком пронзила боль - так, бывает,
ломит лоб от излишка холодной воды. Просто мальчик. За что? Почему? Глупый
вопрос. Когда уязвленный духовно или телесно мальчик выкрикивал эти слова
Корту, Корт - старая, покрытая шрамами боевая машина, чьей работой было
обучать сыновей стрелков началам того, что им непременно следовало знать,
- отвечал: Потому что "потому" кончается на "у". "У" - буква кривая, ее не
выпрямишь... неважно, почему, подымайся, обалдуй! Подымайся! День еще
молод!
раньше?
- А еще из-за Башни. Там, где стоит Башня, находится... что-то вроде
силового нексуса. Во времени.
Именно в мое время. "Мир сдвинулся с места", как говорится... говорилось.
Но теперь он набрал скорость. Что-то случилось со временем.
ноги и где-то в расселине скалы глухо гудел: вууууууу!
Ханаан. Край молока и меда. Считалось, будто в библейском Ханаане рос
такой крупный виноград, что одну кисть приходилось нести на шесте двоим.
Такой мы, конечно, не выращивали, но земля наша была плодородной.
кроме тех отрывков, какие меня заставили заучить.
взгляд к нагромождению скал, где сидели стрелок с мальчиком.
утренние туманы. Впрочем, это всего-навсего внешние красоты. Так, бывало,
говорила моя матушка... настоящая красота, говорила она, - лишь порядок,
любовь и свет.
центральном зале, сотни богато одетых фигур, движущихся то медленно,
мерным шагом вальса, то быстрее, легкой припрыжкой поль-кама; Эйлин на его
руке, ее глаза - ярче драгоценнейших самоцветов; в свежих прическах
куртизанок и их нагловатых дружков играет свет заключенных в хрусталь
электрических ламп. Зал был огромен - остров света, возраст которого, как
и возраст самого Центрального Дворца, слагавшегося почти из ста каменных
замков, определить было невозможно. Стрелок не видел его двенадцать лет.
Когда, покидая замок в последний раз, Роланд отвернулся от Дворца и начал
первый бросок в поисках следа человека в черном, юношу мучила тупая ноющая
боль. Уже тогда, двенадцать лет назад, стены обвалились, во внутренних
дворах рос бурьян, среди массивных балок центральной залы устроили себе
ночлег летучие мыши, а в галереях гуляло эхо стремительного ныряющего
полета и тихого щебета ласточек. Поля, где Корт учил мальчиков стрелять из
лука и револьверов и охотиться с ловчей птицей, заросли травами,
тимофеевкой, диким виноградом. В огромной гулкой кухне, где некогда
содержал свой чадный и благовонный двор Хэкс, устроила гнездо нелепая
колония Мутантов-Недоумков - они поглядывали на стрелка из милосердной
тьмы кладовок и из-за окутанных тенью колонн. Теплый пар, некогда
напоенный пряными ароматами жарящейся говядины и свинины, преобразился в
липкую и холодную сырость мха, а в углах, где не осмеливались
расположиться даже Мутики-Недоумки, взошли исполинские белые поганки.
Дверь в огромную дубовую надстройку над погребом была распахнута, оттуда
бил неприятный едкий запах, который был острее всех прочих; казалось, он
решительно и бесповоротно знаменует неумолимые факты смерти и разложения -
сильный, резкий запах прокисшего вина. Роланду не составило труда
развернуться лицом к югу и оставить Дворец позади, однако это больно
ранило его сердце.
оставшийся от самокрутки. - Революция. Выиграв все сражения, мы проиграли
войну. В ней не было победителей - вот разве что пожиратели падали.
Небось, еще много лет у них была богатая пожива.
свободно наброшенным чепраком и подтянул колени к груди. Стрелок сидел над
ним, точно страж, еще, наверное, около часа, погруженный в долгие трезвые
мысли. Такие раздумья были для него делом новым, неизвестным, приятным не
без грусти и по-прежнему не имеющим решительно никакой практической
ценности: у проблемы под названием Джейк не было иного решения, кроме
предложенного Оракулом... то есть попросту невозможного. Не исключено, что
в сложившейся ситуации присутствовала своя доля трагизма, но стрелок этого
не замечал; он видел лишь предопределенность, которая была всегда. Наконец
его более естественный характер вновь заявил о себе, и стрелок уснул
глубоким сном без сновидений.
свете. Они продолжали идти в гору, к узкой развилке горного коридора.
Стрелок продвигался медленно, по-прежнему не ощущая спешки. Мертвый камень
у них под ногами не сохранил никаких следов человека в черном, но стрелок
знал: тот прошел этой дорогой до них. Дело было не только в том, что они с
Джейком еще из предгорья заметили, какой дорогой ползет вверх крохотная,
похожая на жучка фигурка - в каждом прилетавшем сверху холодном дуновении
был запечатлен ее запах. Маслянистый, злобно-насмешливый, такой же горький
для носа стрелка, как дух бес-травы.
загорелой шеи. Когда случалось преодолевать провалы или точно по каменной
лестнице взбираться по уступам на отвесную кручу, мальчик карабкался
упорно, уверенно, без видимого страха высоты. Уже дважды Джейк поднимался
там, где стрелку было не пройти, и закреплял веревку, чтобы Роланд,
перебирая руками, смог залезть наверх.
клочок тучи - вздыбленное угорье начинали заслонять облака. Появились
островки жесткого крупитчатого снега, ютившиеся в каменных карманах, что
поглубже. Снег блестел, точно кварц, и по фактуре был сухим, как песок.
После полудня на одном из таких снежных островков они нашли отпечаток
ступни. Джейк на миг впился в него зачарованным, полным ужаса взглядом и
тут же боязливо поднял глаза, словно ожидал увидеть, что человек в черном
материализуется в своем следе. Стрелок похлопал мальчугана по плечу и
указал вперед.
уступе к северо-востоку от ущелья, наискось врезавшегося в самое сердце
гор. Холодный воздух (они видели облачка собственного дыхания) пронизывали
Лукин Евгений
Якубенко Николай
Сертаков Виталий
Березин Федор
Сертаков Виталий
Жюль Верн