Чтение 25–й страницы книги ~Танцор меча~

Но девушки меня не знали и во всю пользовались имеющейся у них
свободой.

Они заинтересованно посматривали на меня, но от этого я не чувствовал
себя высоким, сильным и смелым. Я становился все меньше, слабее и
испуганнее.

Салсет - привлекательное племя. Их кожа светлее чем у Ханджи и они не
уродуют себя шрамами и красками. Волосы и глаза у них черные.

Большинство Салсет невысокие и худые, хотя многие из женщин постарше,
такие как Сулы, были склонны к полноте. Салсет быстрые и гибкие как Дел,
но среди них не было воинов.

Они кочевники.

Их племя жило одним днем, от рассвета до заката, и бродило вместе с
песками; они отправлялись в путь, а потом где-то разбивали лагерь.

Они не могли представить себе жизнь без свободы, но строго соблюдали
традиции, а их огромная любовь друг к другу заставляла постороннего
человека стыдиться, что он не может разделить ее.

Они заставляли меня стыдиться, что я не Салсет, хотя когда-то и жил с
ними. Но ни тогда, ни сейчас я не мог стать одним из них, слишком уж
разными мы были.

Я не мог изменить свое сложение, вес, цвет кожи, зеленые глаза и
каштановые волосы. Не мог лишиться силы и врожденного таланта к мечу.

Я был чужим для них: тогда, сейчас, навечно. И первые шестнадцать лет
моей жизни они пытались выбить это из меня.

Песчаная болезнь изменяет человека. Она превращает память в сито:
какие-то воспоминания уходят в никуда, какие-то сохраняются. Потерянные
заменяются мечтами и иллюзиями настолько реальными, что в них веришь пока
кто-то тебя не разубедит.

Я пытался объяснить это Дел, но она ничего не слышала. Она лежала на
покрывале в оранжевом хиорте Сулы и я видел, что физически она медленно
выздоравливала, но что происходило у нее в голове я не знал. Сула щедро
смазывала тело Дел пастой алла и заворачивала ее во влажную ткань, чтобы
новая кожа не высыхала. Дел была похожа на страшный обгоревший труп, но
она дышала.

И ей снились сны. Я быстро выработал распорядок дня: еда, общие
упражнения, еда, практика с мечом, беседы с Дел. Я сидел около нее часами
и разговаривал так, словно она могла меня слышать. Мне казалось, что Дел
должна была все время ощущать чью-то поддержку. Трудно сказать, знала ли
она, что я был рядом. Дел шептала, стонала, разговаривала, но за
исключением нескольких слов, я не понимал ее. Я не говорил на Северном.

А иногда мы молчали. Вдвоем мы делили минуты тишины - Сула всегда
находила себе работу - Дел спала, а я смотрел на тканые стены хиорта,
пытаясь (чаще неудачно) заставить себя смириться с необходимостью
оставаться среди Салсет. Шестнадцать лет назад я покинул племя, думая
(надеясь), что никогда уже их не увижу. За эти годы ничего не изменилось,
только Сула превратилась в пожилую вдову из молодой женщины, которую я
помнил. Все мои ровесники стали взрослыми и, уважая традиции и верования
племени, воспитывали своих детей так, как когда-то воспитывали их самих.
Не изменился и старый шукар, так и оставшись человеком без возраста -
свирепым, строгим, резким. И как шестнадцать лет назад в его глазах
плескалась бессильная ярость, когда он замечал меня.

Хотя шестнадцать лет назад бессильной я бы ее не назвал.

Сидя в хиорте Сулы я размышлял как время изменило все, кроме Пенджи и
всего, что она порождала. Как время изменило меня.

Время и полное отчаяние.

Сула вошла беззвучно. Я не обратил на нее внимания, успев привыкнуть
к тихим приходам и уходам, но она положила мне на колени кожаный сверток и
я удивленно взглянул на нее.

Ткань ее одежды впитала в себя синий цвет беззвездной ночи Пенджи. В
густых черных волосах, зачесанных назад, появились серебряные нити.

- Я сохранила их для тебя, - сказала Сула. - Я знала, что увижу тебя
снова прежде чем умру.

Я посмотрел на ее загорелое лицо и заметил, как собрались лучики
морщинок вокруг ее глаз, как пополнел подбородок, потяжелели бедра, грудь,
плечи. Но сильнее всего изменился взгляд - Сула смотрела умиротворенно, и
я понял, что она приняла меня как Песчаного Тигра, а не как мальчишку,
которого помнила.

Я медленно развязал сверток и вытащил то, что лежало в нем. Короткое
деревянное копье, притупленное с одного конца и заостренное с другого,
старательно заточенное куском разбитого камня руками слишком большими для
маленького мальчика. Копье оказалось не длиннее моей руки, а когда-то оно
было в половину моего роста.

Я смотрел на него и удивлялся, почему дерево такое темное, пока не
понял, что на нем засохла кровь и с годами потемнела. На косом
несбалансированном острие остались следы царапин и укусов. Я взял копье в
руки и на меня нахлынули воспоминания. Я снова почувствовал тоже, что и
много лет назад.

Удивление. Решительность. Отчаяние. Страх конечно. И боль.

И слепой, яростный вызов, который едва не убил меня.

Вторую вещь я тоже помнил и она тоже не изменилась. Фигурка зверя,
вырезанная из кости. Песчаный Тигр, если быть точным. Четыре обрубка ног,
шишка хвоста, пасть, оскаленная так, что видны крошечные клыки. Сначала
фигурка была белой, но постепенно кость потемнела и стала
желто-коричневой, цвета шкуры настоящего песчаного тигра. Глаза и нос
почти стерлись от прикосновений, но их еще можно было почувствовать
пальцами.

За шестнадцать лет мои руки стали больше. Костяной тигр легко
помещался в ладони. Я сжимал пальцы и фигурка исчезала, но когда-то тигр
вольно ложился на всю ладонь. Я ласкал его каждую ночь, шепча магические
слова в крошечные костяные уши, как научил меня чародей, и видел во сне
опасного зверя, пришедшего съесть моих врагов.

О да, я верю в магию. Я слишком близко познакомился с ней, чтобы
сомневаться. Хотя в жизни чаще сталкиваешься с шарлатанами, прикрывающие
загадочным словом обман и ловкость рук, остались еще великие маги и
подлинная магия такой силы, что полностью изменяет жизнь, если очень этого
захочешь.

Но за такую магию дорого платят.

Я сжал игрушку в правой руке, той самой руке, что держала ледяной
Северный меч, и посмотрел на Сулу.

Она не скрывала сочувствия. Кому как ни ей было понять, какие
воспоминания пробудили во мне копье и игрушка. Я вернул ей и копье, и
тигра.

- Сохрани их для меня... чтобы помнить хорошие ночи, которые мы
проводили вместе.

Ее губы сжались.

- Ты еще можешь помнить хорошие ночи после тех дней...

- Я хочу забыть о тех днях, - отрезал я. - Теперь я Песчаный Тигр. У
меня нет прошлого.

Она не улыбнулась.

- Ты не сможешь забыть то время. Его нельзя забыть, да и невозможно.
Ни шукару, ни мне, ни племени... ни тебе. Те дни создали Песчаного Тигра.

Я сделал резкий жест протеста.

- Песчаного Тигра создал шодо, а не Салсет, - я понимал, что
обманывал сам себя, но продолжал отрицать истину. - Никто из вас больше не
указывает мне, что помнить, о чем думать, говорить... чего желать, - я
нахмурился и четко выговорил. - Больше ни-ког-да.

Сула не ответила на мой вызов, она просто улыбнулась. На ее лице была
та же безмятежность, что и в молодости, но в глазах появилась мудрость.

- Песчаный Тигр больше не ходит один?

Она имела в виду Дел. Я посмотрел на завернутую в ткань, обожженную
женщину с Севера и уже открыл рот, чтобы сказать Суле, что Песчаный Тигр -
человек или животное - ВСЕГДА ходит один (это зверь-одиночка), но тут же
вспомнил как убил песчаного тигра, который защищал самку и тигрят.

Я улыбнулся.

- Это только недолгая прогулка с женщиной с Севера.

Сула, опустившись на колени, снова завернула копье и кость и
наклонилась к Дел.

- Она серьезно больна, но она сильная. Другие умирали с меньшими
ожогами, а она жива. Думаю, она поправится, - Сула посмотрела на меня. - У
тебя песок в голове, если ты привел женщину с Севера в Пенджу.

- Я ее не заставлял, - отрезал я. - Она предложила мне золото, чтобы
я провел ее в Джулу. Танцор меча никогда не отказывается от золота,
особенно если какое-то время у него не было работы.

- Чула тоже никогда не отказывается от золота... или от рискованной
попытки... если на это можно купить свободу, которой он жаждет.

Сула поднялась и выбралась из хиорта прежде чем я сумел найти ответ.

Я ничего не услышал. Просто почувствовал движение воздуха у ноги,
отпустил взгляд и в полном изумлении увидел, что глаза Дел открыты и
смотрят на меня.

- Что она имела в виду?

- Баска! Дел... ничего не говори.

- В горле ожогов нет, - она медленно, старательно выговаривала слова.
Губы, покрытые треснувшей коркой, еще болели, улыбаться она не могла, но я
видел веселые искорки в ее глазах.

Голубые глаза, голубее чем в моих воспоминаниях. Ресницы и волосы
выгорели на солнце до белизны. В трещинах кожи уже виднелся живой, розовый