изволишь, - она протянула руку, не глядя ему в лицо.
компромиссом.
был снаружи все время, пока происходило это. Солдат взял светильник и
пошел немного впереди нее, внимательно выполняя свои обязанности, и не
пытаясь начать беседу до тех пор, пока они не дошли до ворот базара, где
Иллира вышла вперед, чтобы указать путь в лабиринте палаток.
своего дома. Знакомая обстановка избавляла от необходимости в освещении.
Она двигалась быстро и, тихо, складывая одежду в аккуратные стопки и,
положив дорогой кисет вместе с другими своими ценностями, успокоилась в
теплой постели.
встретить тебя. Он дал тебе все, что обещал? - прошептал Даброу, обнимая
ее.
энлибарской стали, что бы то ни было, и если его цели реальны, он сможет
многого достичь. - Ее тело расслабилось серией небольших судорог, и Даброу
крепче прижал ее.
были из энлибарской стали. Человек, владеющий такой сталью, сейчас был бы
человеком, который считался бы... ДАЖЕ ЕСЛИ БЫ ОН БЫЛ КУЗНЕЦОМ.
кузнеца. Иллира, у которой один глаз был уже накрашен, а другой еще не
тронут, выскочила, чтобы купить к завтраку лакомство.
Иллиры. - Прошлой ночью вся стража гарнизона покинула город, и даже
калека-писец, который жил на Улице Оружейников, был уведен среди большого
шума и суматохи. Конечно, стражи не оказалось, чтобы ответить на вызовы. А
цербер смотрел на все происходившее, думая, что это связано с
патрулированием законопослушной части города.
этаже дома по улице Оружейников.
на пятнадцати вышедших из употребления языках, но не может перейти лужу,
если кто-нибудь не подаст ему руку.
на дворец, находящийся в северной части города. Хакон, ожидавший менее
таинственной реакции на свои новости, что-то проворчал на прощание и
покатил тележку к другой палатке с более подходящей публикой.
поспешила назад под крышу палатки, чтобы закончить свое ежедневное
превращение в старуху С'данзо. Она вытащила из колоды три Рудных карты
Уэлгрина и положила их в кисет с драгоценностями матери, зажгла лампаду и
встретила первого в этот день посетителя.
ночи. Он решил, наверное, как и любой другой житель этого древнего
разрушающегося со временем города, что услышал вопль очередной жертвы
ночного мародерства, случающегося время от времени в Лабиринте. Дикий крик
нарастал, приближался и вот уже почти достиг его жилища, его
оранжереи-теплицы на втором этаже, когда...
угрызений совести пришло понимание происшедшего.
укромном уголке его подсознания, где хранилось не до конца осознанное
воспоминание, которое, возможно, было не совсем реальным. А началось все в
ту самую ночь, три года и четыре месяца тому назад, когда услышал он в
полусне предсмертный крик своего отца. Вот и сейчас, сидя на краю постели,
он вновь и вновь, в который раз, с непроходящим чувством вины, возвращался
к одной и тон же мысли:
вызывающей ужас предсмертной гримасой на лице. Недоумение вызывало то, что
не было видно никаких видимых следов борьбы или сопротивления при этом.
Дело в том, что в свои пятьдесят лет его отец являл собой, с точки зрения
искусства целителя, в которой успешно практиковали как отец, так и сам
Альтен, образец физического здоровья. И на следующий день после смерти
беспомощно распростертое тело отца выглядело таким же сильным и мощным,
как тело его тридцатилетнего сына.
его сознании. Откинувшись на спину, Сталвиг удобно разлегся на овечьих
шкурах, которыми потом и укрылся. В нескончаемой тьме ночи прислушивался
он к порывам ветра, сотрясавшим стены его теплицы, всего его жилища. Какой
сильный ветер! Сталвиг чувствовал, как ходуном ходит вся его спальня.
Прошло еще какое-то время, Сталвиг начал дремать, когда услышал где-то в
отдалении чей-то сдавленный крик - опять кого-то убивали в этом городе?
привела его внутренний мир в относительное согласие с реалиями мира
внешнего. Что поделаешь, именно здесь, в Санктуарии еженощно и ежечасно
жизнь человеческая обрывается с той же легкостью и резкостью, с какой
задувается пламя свечи.
не думать о непременной целесообразности чего бы то ни было, шла ли речь
об этих темных, грязных, пыльных, насквозь продуваемых ветрами улицах, или
вспоминал он о том своем печальном сне, который оказался для него таким
шокирующим откровением.
дверь его квартиры кто-то барабанил с улицы.
ночного одеяния и облачиться в тунику, профессиональный халат лекаря,
сунув ноги в шлепанцы.
теплице и оказывается в полутемной прихожей с тяжелой плотной дверью, в
которой проделано небольшое отверстие на уровне рта человека.
возможность соблазнить ее! К тому же она одна, что выглядело, однако,
довольно странным так рано утром. Он поспешно стал отпирать дверь, и,
отступив немного назад, широко распахнул ее. В тусклом свете на верхней
площадке лестницы стояла она, как и раньше в его воспоминаниях, облаченная
в бесчисленное множество юбок и цветных шалей танцовщицы. Но прелестное
личико, выглядывавшее из всего этого вороха нарядных тряпок, было уже
скрыто под толстым слоем кремов и пудры.
какая-то смутная недоговоренность. Сталвига вдруг бросило в жар. Она явно
старалась воздействовать на него своими чарами.
То, на что она намекала, выходило за рамки отношений между мужчиной и
женщиной. И она надеялась, что он поймет это.
что весь дрожит. Вещий сон. Сон ясновидящей.
Голос его застрял где-то в горле, и он хрипло произнес: