заметил Франц.
затих, видимо, смирившись с судьбой (проклятый стилет перед тем как
вытащиться, больно обрезал запястье).
Никого.
Давай что ли, пошевеливайся. Нам еще назад возвращаться.
лодочному причалу, стрелой нависшему над черной водой.
было близко. Чуть только воды Темзы сомкнутся над головой, полоснуть клинком
по путам, взрезать мешковину и тихонечко вынырнуть под причалом. Отсидеться,
пока эти не уйдут, и все -- спасение, жизнь, свобода. И так легко и гладко
это представилось, что внутренний голос вдруг шепнул Фандорину: нет, Эраст,
в жизни так не бывает, обязательно приключится какая-нибудь пакость, которая
испортит весь твой чудесный план.
не замедлила нарисоваться -- да не со стороны кошмарного мистера Морбида, а
по инициативе добродушного Франца.
пирса и положили свою ношу на помост. -- Не годится это -- живого человека,
словно кутенка, в воду кидать. Ты бы хотел быть на его месте?
поганой жиже -- бр-р-р. Я такого никому не пожелаю. Давай поступим
по-божески: прирежь его сначала, чтоб не мучился. Чик -- и готово, а?
чудный мистер Морбид проворчал:
щенком хлопот было. Ничего, и так сдохнет. Если ты такой добрый, придуши его
веревкой, ты по этой части мастер, а я пока схожу, какую-нибудь железяку
поищу.
Францем.
Всю веревку перевел.
как-нибудь обойдусь.
Ладно, парень, не трусь. Дядя Франц для тебя своего ремня не пожалеет.
Просунь под веревку. Раньше чем через месяц не всплывет.
судьба. Das hast du dir selbst zu verdanken2.
следующую секунду спеленутое тело с плеском ухнуло в гнилую воду.
Фандорин, кромсая стилетом намокший шнур. Больше всего возни было с правой
рукой, когда же она освободилась, дело пошло споро: рраз! -- и левая рука
стала помогать правой; два! -- и мешок рассечен сверху донизу; три! -- и
тяжелый обрезок рельса нырнул в мягкий ил.
ногами, а руки выставил вперед и зарыскал ими в мутной темноте. Где-то
здесь, совсем близко, должны быть опоры, на которых стоит причал. Вот пальцы
коснулись скользкой, обросшей водорослями древесины. Тихо, не спеша, вверх
по столбу. Чтоб без всплеска, без звука.
исторгла из своих недр белое, круглое пятно. В белом круге сразу образовался
еще один, маленький и черный -- это титулярный советник Фандорин жадно
глотнул речного воздуха. Пахло гнилью и керосином. То был волшебный запах
жизни.
внизу слышал каждое слово. Бывало, Эраст Петрович доводил себя до умильных
слез, представляя, какими словами будут вспоминать его, безвременно
погибшего героя, друзья и враги, какие речи будут звучать над разверстой
могилой. Можно сказать, вся юность прошла в этих мечтаниях. Каково же было
негодование молодого человека, когда он услышал, о каких пустяках болтают
те, кто почитал себя его убийцами! И ни слова о том, над кем сомкнулись
мрачные воды, -- о человеке с умом и сердцем, с благородной душой и высокими
устремлениями!
Франц. -- Вон как сыростью тянет. Ну чего тут стоять? Пойдем, а?
нам пожрать или еще какую-нибудь работенку придумают?
будем с насиженного места срываться? Только прижился, пообвыкся. Зачем? Ведь
обошлось все.
родного не пожалел. Если б, конечно, он у меня был. Мать родная для нас
столько не сделала бы, сколько она сделала.
еще до трехсот и лишь тогда двинулся к берегу.
низенький, но почти отвесный парапет набережной, тьма уже начинала таять,
теснимая рассветом. Несостоявшегося утопленника била дрожь, стучали зубы, а
тут еще икота накатила -- видно, наглотался затхлой речной воды. Но жить все
равно было замечательно. Эраст Петрович окинул любовным взглядом серый
речной простор (на той стороне ласково светились огоньки), умилился
добротности приземистого пакгауза, одобрил мерное покачивание буксиров и
баркасов, вытянувшихся вдоль пристани. Безмятежная улыбка озарила мокрое, с
мазутной полосой на лбу лицо восставшего из мертвых. Он сладостно потянулся,
да так и замер в этой нелепой позе -- от угла пакгауза отделился и
быстро-быстро покатился навстречу низенький, проворный силуэт.
слышным голоском. -- Ведь ничего поручить нельзя, за всем догляд нужен. Куда
вы все без Пыжова, куда? Пропадете, как щенята слепые, пропадете.
воображал, что его сатанинское отступничество осталось нераскрытым.
металлическое, и Эраст Петрович сначала остановился, а потом и попятился.
стало видно, какая упругая, кошачья у него походка. -- Вы разумный отрок, я
сразу определил. Это ведь что у меня, знаете? -- Он помахал своей железякой,
и Фандорин разглядел двуствольный пистолет необычайно большого калибра. --
Жуткая штука. На здешнем разбойном жаргоне "смэшер" называется. Вот сюда,
изволите ли видеть, две разрывные пульки вставляются -- те самые, что
Санкт-Петербургской конвенцией 68-го года запрещены. Да ведь преступники,
Эрастушка, злодеи. Что им человеколюбивая конвенция! А пулька разрывная, как
в мягкое попадет, вся так лепесточками и раскрывается. Мясо, косточки, жилки
всякие в сплошной фарш преображает. Вы уж, ласковый мой, полегонечку, не
дергайтесь, а то я с перепугу выпалю, а потом не прощу себе такого зверства,
каяться буду. Очень уж больно, если в живот попадет или еще куда-нибудь в
той области.
попятился от зловещего дула.
вы меня обижаете, дружочек. Не на тридцать сиклей я польстился, а на сумму
гораздо более серьезную, аккуратнейшим образом в швейцарский банк
переводимую -- на старость, чтоб под забором не околеть. А вас-то, дурашку,
куда занесло? На кого тявкать вздумали? В камень стрелять, только стрелы
терять. Это ж силища, пирамида Хеопсова. Лбом не сковырнешь.
вынужден остановиться, чувствуя, как низенький окаем уперся ему в лодыжку.
Этого-то Пыжов, судя по всему, и добивался.
шагах от своей жертвы. -- А то легко ли мне такого упитанного юношу до воды
потом волочь. Вы, яхонтовый мой, не тревожьтесь, Пыжов свое дело знает. Хлоп
-- и готово. Вместо красна личика -- красна кашица. Если и выловят -- не
опознают. А душа сразу к ангелам воспарит. Не успела она еще нагрешить,
душа-то юная.
улыбнулся. Стрелять не спешил, видно, наслаждался моментом. Фандорин бросил
отчаянный взгляд на пустынный берег, тускло освещенный рассветом. Никого, ни
единого человека. Это уж точно был конец. Возле пакгауза вроде бы возникло
какое-то шевеление, но рассмотреть толком не хватило времени -- грянул
ужасно громкий, громче самого громкого грома выстрел, и Эраст Петрович,
качнувшись назад, с истошным воплем рухнул в реку, из которой несколько
минут назад с таким трудом выбрался.