ставь самовар!
какая красавица?
перебивайте меня и слушайте с головой. Частные торгово-промышленники, как
овцы, полезны в хорошем хозяйстве. Овцы удобная, выгодная и полезная
скотина, которым корму мало требовается, уход коло их не затруднительный, а
польза от их хорошая: шерсть и овчина, мясо и жир. Овец следует пускать
вольно пастись по полю, не швистать длинными цугами, не пугать собаками, не
скупти из их шерсти и не стригти часто. Если же пастухи швистят около овец
своими длинными цугами, пугают собаками и забивают в одну кучу, они всегда
пугаются, волнуются и не могут пастись. К чему это я веду? Вы можете это
понять. Частные - те же овцы, удобная и полезная скотина. Но когда? Когда бы
пастухи не пугали и не стригли каждого попавшего. А что мы видим сейчас? Еще
пример скажу. Призывает до себя генерал Вандерфлит Ивана и говорит: "На
тебе, Иван, овечку. У ней десять фунтов. Корми и пои ее, чтобы через два
года она имела десять фунтов". Сидит Иван и плачет: что делать? Не кормить -
сдохнет. Кормить хоть водой - прибавит вес... Приходит цыган и спрашивает:
что, Иван, плачешь? Однем словом, тут целый разговор идет. Но я скажу конец:
цыган достал волка, привязал его к сараю, где овца живет, и овца на сколько
покушает за день, на столько худеет от страха за волка, и через два года
Иван отдал Вандерфлиту обратно овечку в десять фунтов. А смысл этой сказки
вот какой. Это самое сделали с нами. Дали свободную торговлю всерьез и
надолго, дали овце корму довольно, но поставили с одной стороны волка, а с
другой - льва. С одной стороны - кооперация с госторговлей, а с другой -
финагент. Но овца не может иметь пользы от этого корма, ибо она кушает и
оглядывается, авось изорвут ее. Скажите же, какая может быть польза, какой
жир, какая, спрашивается, мясо и какой вообще аппетит?
сердце.
честными гражданами, сидит вся авторитетная верхушка финотдела и торготдела,
и нашему обществу грозит или пять, или даже все десять лет Соловков, ибо
прокурор говорит: "Выщипите сорную траву всурьез и надолго". Значит, Шая
Дынькин больше не частный капитал, а Еремин больше не фининспектор. Хорошо.
С этим туда-сюда еще можно согласиться: одни давали, другие брали. Но когда
гражданин прокурор говорит: оппортунизем, скатывание, сращивание, правый
уклон, тут я спрашиваю: какой у Еремина или Дынькина может быть уклон? У
рыбного торговца возможно одно из двух: или прибыль, или, не дай Бог,
убыток.
великом мудреце из Бобровиц, и опять накатила на меня тоска. Господи, вроде
бы и повидал немало в жизни, и шкура задубела, и сердце уже не так дрожит,
как дрожало прежде, а справиться с собой все равно не могу. Так пронзительно
очевидна простота этого мира, так мало надо, чтобы общество, и люди были бы
в ладу друг с другом, чтобы жизнь развивалась не сквозь мучения и страдания,
а по-человечески... А вот поди ты, это-то и оказывается всегда труднее
всего! Почему простые истины, понятные и самоочевидные для Шаи Дынькина или
для моего деда-мельника, были напрочь отброшены еще тогда, шестьдесят лет
назад, и не найдены нами вновь, вплоть до сегодняшнего дня? Не знаю, почему.
Знаю только, что многодумные кабинетные головы у нас всегда готовы пойти на
любую сверхсложную и сверхмучительную операцию, на любую искусственную
конструкцию, только чтобы не позволить жизни идти так, как ей от века и
надлежало идти. Ведь это должно быть ясно и малому ребенку: не отбирай у
пчелы весь мед, иначе пчелы разлетятся, не режь овцу, чтобы настричь с нее
шерсти, завтра останешься и без шерсти, и без овцы. В этом смысл и жизни, и
любого приемлемого для людей государственного устройства. И в этом залог
успеха любой жизнеспособной экономической системы. Так нет же:
коллективизация, лагеря, чудовищная бюрократическая машина, равенство всех в
нищете. И, к сожалению, от всего этого мы не избавились и по сей день. Я бы,
например, в приказном порядке обязал весь Минфин и весь Госкомцен прочесть
эту горестную повесть о Шае Дынькине. А впрочем... А впрочем, боюсь, все
равно не поймут. Так и будут душить тех же кооператоров запретительными
налогами либо принудительными ценами, пока кто-нибудь с самого верха не
стукнет, наконец, кулаком по столу. Вывихнули мы людям мозги набекрень! Да
ни много, ни мало - трем поколениям. Вправим ли назад? Не знаю. Не уверен
даже в том, что Шаю Дынькина мы не вытравили из жизни до конца, под корень,
так что и наследников его простой житейской мудрости уже не осталось. Или
сталось? И не все потеряно еще? Ах, как хочется думать, что это так.
долго кряхтел, помогая мне стащить заиндевевшую шубу, и, отчаявшись
справиться, кликнул дочурку лет четырнадцати.
другой тянет рукав шубы.
старые бабы - и те Ибсена знают.
такой сюрприз! Четырнадцатилетняя дочь ночного сторожа коммуны "Майское
утро" знает обоих великих Генрихов... Даже семидесятилетний старик правильно
выговаривает имя Ибсена.
свои учебники, окружила меня арсеналом тетрадей и демонстрирует свои
школьные успехи.
этот можно сразу ответить, кто знает хоть немножечко политграмоту.
Лосиха милиционер, товарищ Сиглов, напился восьмого ноября и чуть не убил
мальчика.
(Сочинение.)
это время думала: чтобы Гришку где-нибудь придушило!"
свиней". "Почему у нас затруднение с хлебом?"
кончая одиннадцатью часами, нельзя застать в домах ни одной живой души, даже
грудных детей.
мохнатыми сибирскими шубами, спят рядышком десять-двадцать детишек...
полутемном клубе шевелятся седые бороды, мохнатые шапки, платки...
общего дела. Ломалась, ковылялась, а все для своего положения.
За Павлом она шла так, попросту, по-бабьи. Пойди Павел за белыми, и она бы
за ним.
казаков, она бы жила себе да жила с Павлом. Наметала бы ему с полдюжины
ребят, сделалась бы такой же, как все, мамехой - и ша! И вся ее геройства
ханула бы.
довел писатель до конца, до большого дела Виринею. Запутался. Что делать с
Виринеей? Взял - да трахнул ее об скребушку...
слушателей.
комар носу не подточит. Написано на отделку! Мартынов - настоящий грузило.
Вот это молодец! Этот любую стенку лбом прошибет. Всякую бюрократию
развоюет. Самый нужный по жизни человек.
Адамов Григорий
Афанасьев Роман
Маккарти Кормак
Верещагин Олег
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий