Чтение 25–й страницы книги ~Призвание варяга~

том, чтоб уцелела Германия с ее культурой, народом, песнями и традицией... А
якобинцы, прикрываясь политикой, хотят это все уничтожить во славу
галльского петуха!

Так я еще раз вас спрашиваю -- кто из вас якобинец? Кто хочет, чтоб
галльский хам ставил свою гильотину на площади Кельна, иль смывал с рук
невинную кровь в источниках Бадена, иль ржал над нашим искусством в
картинных галереях нашего Дрездена?! Кто из вас якобинец настолько, что
желает зла нашей с вами Германии?!"

Давешние бунтовщики, как один, растерялись и сразу усовестились. Кто-то
встал было с кресел и с поклонами пошел приложиться к руке моей матушки, но
она еще не закончила. Она еле слышно прошелестела:

- "Я ненавижу гадкую Пруссию... Она отняла у меня мою матушку... Я
ненавижу Железного Фрица... Это мясник и убийца, у коего руки по локоть в
крови... Но в одном я считаю -- он прав. Мы -- немцы и для нас Германия
должна быть -- превыше всего!

Ради нашей с вами Германии я готова казнить хоть тысячу мерзких
изменников, какими бы видными учеными они ни были... И я казнила бы этого
гада еще раз! И десять раз кряду!

Если ты -- немец, не смей работать на врагов нашей Родины! И вы тоже --
не смейте! Или и вам тоже -- не поздоровится!

Deutschland -- uber Alles!"

И все давешние бунтовщики вскочили со своих кресел и как по команде
стали скандировать:

- "Дойчланд -- юбер -- Аллес! Дойчланд -- юбер -- аллес! Deutschland --
uber - Alles!"

Они кричали сие, пока не охрипли. А, охрипнув, стали обниматься все
вместе, целоваться и плакать, говоря:

- "Мы спасем нашу Родину! Нету значения якобинцы мы, иль монархисты,
когда враг у наших ворот! Германия -- прежде всего!"

С того самого дня любой немец, не желавший работать на благо Победы над
лягушами, казнился в Университете без участия моей матушки. А ученые Дерпта
поголовно стали "нацистами".

Здесь возникает законный вопрос: кем же была моя матушка? Немкой, или
еврейкой? Перед кем она ломала комедию -- перед теми, или другими? Я думаю,
что как всякая полукровка -- она была искренна и в том, и в другом случае.
Она всегда была немножко еврейкой и ровно столько же немкой. Равно как и я
-- в той же мере как немец, так и еврей, или -- латыш.

Я, конечно, меньше ингуш, или, скажем -- швейцарец. Ибо я вырос в
немецкой провинции, учился у реббе, а играл с маленькими латышами. И я
теперь не могу вычленить одно от другого... Лично мне кажется, что я больше
-- немец.

Ибо я могу плакать над строками Гете и Гейне, в то время как творчество
евреев не-немецкого корня оставляет меня безучастным, ровно как и --
латышская народная песня. И поэтому я больше -- немец.

Матушке в Пруссии шибко внушили, что она ныне -- еврейка. И с той самой
поры моя матушка приняла к сердцу боль и обиды любого еврея со всей Европы.
Где можно - она помогала деньгами, когда было нужно - она протестовала
против убийств и погромов, если возможно -- наши парни из Абвера вывозили
несчастных к нам в Ригу.

Вскоре все евреи Европы стали числить ее своею Царицей и в еврейском
народе пошел слух, что ее сын должен стать Еврейским Царем и долгожданным
Мессией. Все это так.

Но я пару раз замечал, как немного брезгливо она пожимала руки
еврейским банкирам и порою шептала мне на ухо:

- "Господи, с какой мразью нам приходится иметь дело! Наворовали денег
и думают теперь, что я с ними должна целоваться! А за душою ни Совести и ни
Чести!

Господи, почему среди наших братьев нет Благородных?! Наверно, все
лучшие наши -- спят вечным сном под стенами Храма, - убитые римлянами...
Купила же себе жизнь - одна только мразь... А это -- ее потомство".

Я всегда чувствовал, что в эти минуты в ней говорит немецкая половинка.
И чем старше я становился, тем все явственней для меня было видно, что
еврейской Крови в моей матушке -- только четверть и не может она бороться с
Кровью потомственных лютеран -- гонителей и притеснителей жидовского семени.
В конце концов, это стали замечать и раввины -- поэтому-то в 1816 году и
начался Исход евреев из Латвии в Северную Америку.

Произошел же Исход оттого, что раввины вдруг поняли, что все годы их
бессовестно водили за нос.

Видите ли... Лифляндия -- крохотная страна. Латыши -- малый народ. А
немцы -- не слишком-то любят русских. И наоборот.

Я, как потомок Бенкендорфов, и природный вождь латышей, эстонцев и
ливов мог стать Царем всей Прибалтики. Но Россия никогда бы не приняла моей
Власти, ибо я был -- не русский. Настолько сильно и откровенно нерусский,
что -- просто смешно...

Но матушка моя была замужем за Кристофером Бенкендорфом. Незаконным
внуком самого Петра Первого. По Крови -- Романовым. И ее сын от такого отца
мог бы претендовать на русский престол.

Разумеется, было "проклятие Шеллингов". Но ровно в ту пору юный врач
Шимон Боткин (зять моего деда Карла Эйлера) создал теорию о "защитных силах
самого организма". По этой теории наше тело само вырабатывает некие
вещества, призванные убивать микробы всякой заразы. Иной раз во всем этом
что-то сбивается и тогда люди страдают "сенною болезнью", или "проклятием
Шеллингов".

Именно Боткину принадлежат слова: "Если пыльца растений вызывает
припадок у болеющих "сенною болезнью", почему не предположить, что мужское
семя в "проклятии Шеллингов" вызывает подобную же реакцию у больных женщин?
На мой вкус -- сие проявления одного и того же расстройства!"

На эту идею его подтолкнул факт, что мы с Доротеей и нашей матушкой
страдали "сенною болезнью" в самой жестокой форме. Дело дошло до того, что
нас с Дашкою держали в четырех стенах -- от всех взаперти с апреля и по
сентябрь. Простой глоток весеннего воздуха, или капля меду с цветочной
пыльцой вызывал в нас троих ужасный припадок с багровеньем лица, ужасной
одышкой и порою даже -- рвотой, если мед попадал в нашу пищу.

Матушка спасалась от этого платочком, сильно смоченным чередой, да
неизменною трубкой. (Она добавляла в табак какие-то травки, спасавшие ее от
"сенного удушья".) Нам же она запрещала курить и поэтому летом мы не смели
выйти из дому.

После открытия Боткина к матушке пришло несколько видных евреев,
которые сказали ей так:

- "Вы можете долго себя обманывать, но истина в том, что ваши старшие
дети -- безнадежно больны. В любой день мальчик и девочка могут погибнуть от
неудержимой рвоты, или удушья. Да и какая их ждет будущность?

Первенец ваш может рассчитывать лишь на правленье в крохотной убогой
Лифляндии, да покорность отсталых и неграмотных латышей. Кто из баронов
возьмет в жены вашу дочку -- больную еврейку? Она же кашляет кровью при
любом дуновении весеннего ветра! Кому нужна в доме больная невестка?!"

Матушку всю передернуло от таких слов, но, не повышая голоса, она вроде
бы спокойно ответила:

- "Что же вы предлагаете?"

Евреи сразу же оживились и самый бойкий из них произнес:

- "Госпожа Баронесса, вам нужно вернуться к Кристоферу. Сын от него
сможет претендовать на русский Престол. Доктор Боткин попробует придумать
лекарство против "проклятия". У него уже заметны успехи".

Матушка вроде бы милостиво выслушала жидов и сказала:

- "Наверное, это будет лучшим плодом всей моей жизни -- родить Царя
русским! Я оправдаю все ваши чаяния!"

Когда же евреи ушли, матушка дала волю эмоциям. Я об этом не помню, но
по рассказам она бросилась в детскую, по очереди вынимала нас с Дашкой из
этакого загончика, в коем мы веселились, и обливаясь в три ручья горькими
слезами, нас целовала и шептала при этом:

- "Сволочи! Я никому не отдам вас, мои лапочки! Господи, какие же
сволочи... Убить невинных детей... Я этого им не прощу..."

Если вам не понятна такая реакция, - об(r)ясняю. Мы жили в лютеранской
Лифляндии. По всем правилам и обычаям, даже если матушка родила бы ребенка
от Кристофера Бенкендорфа, он смог бы войти в наследство Кристоферу лишь
после... смерти наследников первой очереди. Иными словами, - третий ребенок
в нашей семье мог бы претендовать на русский престол лишь после моей
безвременной смерти и смерти моей милой сестры -- Дашеньки.

Евреи -- странный народ. Если им уж вошло что-то в голову, это из них
сложно вышибить. Они уверовали в рожденье Царя Иудеи и Мессии в нашей семье,
но мы с Дашкой были слишком больны на их вкус. Теперь они ждали Мессию в
лице будущего Романова в нашей семье. И для этого точили ножи на нас с
Дашкой...

С этого дня и до весьма зрелого возраста мы с сестрицей были навсегда
ограждены от еврейских фанатиков. Нам запрещалось встречаться с евреями
(особенно из богатых и религиозных семей) в опасениях, что сии люди могут
желать нашей смерти.

Другой момент, который не осознали евреи, состоял в том, что они
предложили умертвить всех детей Карлиса и родить сына Кристоферу. А матушка
ненавидела Кристофера, а к нашему отцу...

Я вспоминаю такой случай. В 1787 году стали пропадать наши корабли в
шведских водах, и пошли слухи о том, что шведы стакнулись с поляками и хотят
вместе напасть на Лифляндию. Тогда мой отец сам решил "во всем разобраться".
А стоило ему отплыть, как на Балтике разыгралась ужасная буря и корабль его
не вернулся.

Я помню, как уже глухой осенней дождливой ночью на пристани собрались
десятки женщин, ожидавших своих моряков. Среди них - мы с матушкой и тетя