read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



руку, Юлька:
-- Дядя Леш!.. Дядь Леш!.. Бабушка...
Сошнин перепрыгнул через Юльку, махом долетел до нижней двери,
распахнул ее.
Бабушка Тутышиха, сложив маленькие, иссохшие ручки на груди, с
доверчивой и приветной полуулыбкой лежала на кровати поверх одеяла, в
верхней одежке, в стоптанных тапочках, полуоткрытым глазом глядя на него.
Леонид защипнул холодные веки бабушки Тутышихи, поболтал керамическую
бутылку из-под "Бальзама рижского" -- бабушка не послушалась наставлений
его, прикончила "пользительное" питье.
Ему бы ночью изъять "бутыл" у бабки, так нет, у него свои дела и
заботы. У всех свои дела. Скоро никому никакого дела друг до дружки не
будет.
-- Перестань! -- прикрикнул он на скулящую в дверях Юльку. -- Дуй за
отцом, за Викториной Мироновной, гуляка сопливая! Что вот теперь без бабушки
делать будешь? Как жить?
-- 0-ой, дядя Леша! Не уходи. Я бою-уся-а... Не уходи... -- набрасывая
шубенку, не попадая в петли пуговицами, частила Юлька. -- Я счас. Я мигом.

Провожали бабку Тутышиху в мир иной богато, почти пышно и многолюдно --
сынок, Игорь Адамович, уж постарался напоследок для родной мамочки. Хоронили
бабку на новом, недавно подсоединенном к старому, кладбище, на холме, да и
старое-то началось лишь в сорок пятом году, тоже на голом,
каменисто-глинистом холме, но там уж плотно стоял лес, частью посаженный,
частью выросший из семян, прилетевших из заречья и с охранной лесной зоны
города Вейска, с железнодорожных посадок и просто притащенный с землею на
обуви, на колесах телег, грузовиков и катафалков, -- жизнь на земле
продолжалась, удобрения в земле прибавлялось. Все шло своим чередом.
Бросив горсть земли на обтянутый атласом гроб бабушки Тутышихи, Леонид
напрямик, по снегу, валившему после оттепели обрадованно и неудержимо, пошел
к старому кладбищу, отыскивая взглядом толстую осину-самосевку -- ориентир
на пути к могиле матери и тети Лины.
Возле свежепокрашенной, ухоженной оградки увидел качающуюся по голубому
снегу косошеюю тень в железнодорожной шинеленке, в беретике и не стал мешать
молиться тете Гране, прошел мимо, удивившись лишь тому, что тетя Граня,
женщина крупная, сделалась со школьницу ростом. Фотография Чичи на пирамидке
выгорела или обмылась дождями и снегом до серого пятнышка, но тетя Граня все
еще, видать, узнавала в том пятнышке мужа, молилась Господу, чтоб Он простил
его и в свой черед не забыл о ней, грешнице, прибрал бы тихо, без мучений;
горсовет в порядке исключения, за все ее труды и жертвования в пользу
общества, разрешил бы похоронить ее на закрытом кладбище, рядом со спутником
жизни, какого уж ей Бог послал.
В оградке матери и тети Лины толсто лежал снег в крапинках копоти,
долетавшей сюда из городских труб. Леонид не стал отматывать проволоку на
дверце оградки, не вошел в нее. Взявшись за острозубые пики, приваренные
электросваркой к поперечным угольникам, стоял и смотрел на это тихое место,
пытался и не мог вообразить, как они там, дорогие его женщины, под снегом, в
земле, в таком холоде существуют. И ничего нельзя для них сделать, ничем не
возможно помочь, отогреть, приласкать. Что же такое вот этот день, небо
высокое, яркое от снега и вдруг прорвавшегося с высоты солнца и это вот
густонаселенное кладбище, в утеснении которого лежат под снегом и не подают
голоса двое никому, кроме него, Сошнина, не известных людей? Где они? Ведь
были же они! Были! И люди, все люди, что вокруг лежат, тоже были. Работали,
думали, хлопотали, плодились, добро копили, пели, дрались, мирились, куда-то
ездили или думали поехать, кого-то любили, кого-то ненавидели, страдали,
радовались...
И вот ничего и никого им не надо, все для них остановилось, и сколько
бы ни ломали головы живые, чтобы понять и объяснить себе смысл смерти, --
ничего у них не выходит. Сколько бы ни винились, все не кончается вина живых
перед покинувшими земные пределы людьми.
Весной на кладбище сжигали мусор, и поднимись же ветер на ту пору -- и
пошли палы по могилам и крестам. Все, что было деревянное, -- сгорело, на
железном сожгло краску. Многие могилы на кладбище разоренными ушли в зиму,
под снег, ржавели оградки и памятники, пустовали могилы -- снег упрятал
головешки под собой, накрыл белым саваном -- к месту слово пришлось, --
совсем уж скорбным саваном приют человеческой юдоли и печали.
Пламя побывало и на могиле Сошниных, оплавило краску на ограде, выжгло
фотокарточки в полукруглых отверстиях. Леонид летом наново покрасил голубой
краской оградку и немудрящие надгробия, вбил в землю скамейку, но фотографии
новые не вставил. Зачем они? На прежних фотографиях женщины молодые, мало
похожие на тех, которых помнил Сошнин. В войну маме некогда было
фотографироваться. Тетя Лина после колонии не в фотографию правилась, а,
тайно от него, от Леонида, в церковь. Незачем тешить фотографиями чужих и
равнодушных к ним людей -- показухи и без кладбищ хоть отбавляй. Он помнит
маму, но больше тетю Лину, любит их, скорбит по ним, мучается, как и все
люди, в груди которых еще есть сердце, за то, что жив, а они лежат так
близко -- рукой можно достать -- и в то же время столь далеко, что уж
никогда и никто их не достанет, не увидит, не обидит, не развеселит, не
толкнет, не обругает. И небо, так ярко засиявшее от беззаботного, никого не
греющего солнца, к ним отношения не имеет -- они в земле лежат, снизу у них
земля и над ними земля, давно уж, наверное, раздавившая их, вобравшая их
тлен в себя, как вбирала она и до этого миллионы и миллионы людей, простых и
гениальных, черных и белых, желтых и красных, животных и растения, деревья и
цветы, целые нации и материки, -- земля и должна быть такая: бездушная,
немая, темная и тяжелая. Если б она умела чувствовать и страдать, она бы
давно рассыпалась и прах ее развеялся бы в пространстве. Вбирая в себя то,
что она родила, вбирает она и горе человеческое, и боль, сохраняя людям
способность жить дальше и помнить тех, кто жил до них.
-- Ну, простите меня, мама, тетя Лина, -- сняв шапку, низко поклонился
Леонид и отчего-то не смог сразу распрямиться, отчего-то так отяжелило его
горе, скопившееся в нем, что сил не было поднять голову к яркому зимнему
солнцу, сдвинуться с места.
Наконец он почувствовал головой холод, обеими руками нахлобучил шапку
и, уже не оглядываясь, длинно прокашливая слезы в сдавленном горле, двинулся
к выходу кладбища, боясь выплюнуть откашлянную мокроту в кладбищенский снег.
У выхода со старого кладбища он заметил две фигурки: одна в приталенном
пальтишке, в песцовой шапке, пританцовы- вает, бьет сапогом о модный сапог,
другая фигурка малая, с большой круглой головой-одуванчиком -- слава богу,
догадалась закутать ребенка в тети Линину пуховую шаль, в валенках с
галошами, в деревенских рукавичках из овечьей шерсти, в неповоротливой шубе,
стоит, смешно оттопырив руки. Чтобы не дать ход пустому разговору: "Опоздали
на автобус, все машины ушли, мы с нового кладбища сюда, на всякий случай..."
-- Сошнин с ходу поднял Светку, прижал ее к себе. Она молча и крепко обняла
отца за шею, приникла к его уху ртом, осторожным теплом в него дышала.
Почему-то он шел сердито, или так казалось Лерке, больше обычного
хромал, и ботинки, полные снега, мерзло чирикали на стеклянистой полознице
дороги. Не зная, что сказать и сделать, Лерка внезапно стала дразнить его
про себя жестокой детской дразнилкой: "Рупь-пять -- где взять? Надо
за-ра-бо- тать? Рупь-пять, где взять..." "Что это я? Совсем уж рехнулась?
Вовсе одичала? -- остепенила она себя. -- У него ж с ногой, видать, совсем
неладно, не может грубые милицейские сапоги носить..." Лерка покорно
зачастила ногами позади мужчины, и у нее тоже начали почирикивать сапоги.
-- "Куда ты?" -- хотела она запротестовать, запоперешни- чать, когда
Сошнин свернул от кладбища к спуску, ведущему в железнодорожный поселок, но
он же заорет, непременно заорет: "Домой! Нечего шляться по чужим углам!" --
и потом у них там, в седьмом доме, -- поминки, может, помочь надо тете Гране
и Викторине Мироновне. Да мало ли что -- дни у него трудные, хлопотные были
последние, и работа с Сыроквасовой, и какие-то хулиганы на него нападали --
все-то на него кто-нибудь нападает, и вообще живет он все время какой-то
напряженной жизнью. Зачем так? Сколько свежих могил на новом кладбище?
Черно. А кладбище-то осенью лишь прибавлено и открыто. Зачем люди
укорачивают себе жизнь? Зачем торопят друг дружку туда? Надо наоборот. Надо
как-то совместно преодолевать трудности, надо мириться с недостатками...

-- Тебя где носит? -- зашипела на Леонида тетя Граня, как только
брякнула за ним гиря в седьмом доме. -- Второй черед надо садить за стол,
каки-то ветераны затесались, пробуют песняка драть...
-- Я-то тут при чем, тетя Граня?
-- Забирай их! Выметай! Чтобы людям не мешали...
-- Я не служу в милиции, тетя Граня.
-- Ну дак че? Кому-то надо все одно наводить порядок! Хозяин-то наелся,
никово видеть и слышать не хочет, по мамочке горюет.
Тетя Граня отчего-то была непривычно сердита, почти зла. Скорей всего,
от работы в Доме ребенка. Судьбы и жизни детей, исковерканные еще при
рождении дорогими мамулями и папулями, наверное, не очень-то рассиропливают
сердце, они ожесточают даже таких святотерпцев, как тетя Граня. Одна мамуля
совсем уж хитро решила избавиться от сосунка -- засунула его в
автоматическую камеру хранения на железнодорожном вокзале. Растерялись
вейские ломовцы, -- хорошо, что всегда и всюду у нас найдется куча
специалистов по замкам, и один матерый домушник, живший по соседству с
вокзалом, быстро открыл сундучок камеры, выхватил оттудова сверток с розовым
бантиком, поднял его перед негодующей толпой. "Девочка! Крошка-дитя! Жись
посвящаю! Жись! Ей! -- возвестил домушник. -- Потому как... А-а, с-су-ки!
Крошку- дитя!.." Дальше говорить этот многажды судимый, ловимый, садимый
страдалец не смог. Его душили рыдания. И самое занятное -- он действительно
посвятил жизнь этой самой девочке, обучился мебельному делу, трудился в
фирме "Прогресс", где и отыскал себе сердобольную жену, и так они оба
трясутся над девочкой, так ее лелеют и украшают, так ли ей и себе радуются,



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 [ 25 ] 26 27
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.