ни его пухлые коленки не обдирались о кусачий гравий.
к волоску - от бесконечных мятных леденцов и опаленными сигарой усиками.
На круглой макушке бобрик седых волос, в котором нередко - иной раз до
самого обеда - торчат репьи, подброшенные чьей-то шкодливой рукой. Лицо,
испещренное морщинками ухмылок, хихиканья и смеха. Вьющиеся кусты волос
из обоих ушей. В мохнатых, растрепанных бровях притаился Эйхендорф. Во-
дяная мельница, веселые подмастерья и фантастическая ночь где-то вокруг
трепетных крыльев носа. И только в уголках губ и еще, пожалуй, чуть-чуть
над крыльями носа угадываются черты других сладкоежек: Гейне, "Зимняя
сказка", и Раабе, "Балбес". При этом всеми любим и никем не принимаем
всерьез. Холостяк в бисмарковской шляпе, классный наставник шестого на-
чального, где учатся Вальтер Матерн и Эдуард Амзель, два друга с устья
Вислы. Оба уже почти не пахнут коровником, скисшим молоком и копченой
рыбой, да и гарь от пожара, въевшаяся в их волосы и одежду после знаме-
нательного публичного сожжения за фольхертовским сараем, уже вся вывет-
рилась.
Двадцать восьмая утренняя смена
цы - брюссельские аграрные соглашения доставят фирме "Брауксель и Ко"
немалые трудности со сбытом, - так что пора обратно на усыпанный гравием
школьный двор. Похоже, новая школа сулила нашим друзьям немало радостей.
Едва их перевели из гимназии Святого Иоанна в Конрадинум, едва они обжи-
лись в затхлом, провонявшем скверными мальчишками интернате - кто не
слыхал на своем веку интернатских историй? - едва успел гравий школьного
двора врезаться в их память и кожу, как вдруг объявили: через неделю
шестой начальный отправляется на полмесяца в Заскошин. Под надзором
старшего преподавателя Бруниса и учителя гимнастики, старшего преподава-
теля Малленбрандта.
валась Майстерсвальде. Туда - через Шюдделькау, Страшин-Прангшин и
Грос-Салау - класс в сопровождении обоих педагогов и был доставлен авто-
бусом. Деревня застраивалась давно, и не вдоль улицы, а как придется.
Песчаная рыночная площадь, достаточно просторная для ярмарки скота. О
ней же напоминали деревянные колья с проржавленными железными кольцами
для привязи. Сверкающие лужи при малейшем порыве ветра подергивались
рябью: незадолго до прибытия автобуса прошел ливень. Но никаких коровьих
лепешек, конских яблок, зато множество воробьиных сходок, постоянно ме-
няющих месторасположение и состав участников, чей щебет стократ усилил-
ся, едва Амзель вышел из автобуса. Приземистые деревенские лачуги, час-
тично под соломенными крышами, силились разглядеть рыночную площадь сво-
ими подслеповатыми оконцами. Была тут и двухэтажная неоштукатуренная но-
востройка, торговый дом Хирша. Новенькие, прямо с завода, плуги, бороны,
сеноворошилки мечтали о покупателе. Дышла, уткнувшиеся в небо. Напротив,
чуть наискосок, красно-кирпичное здание фабрики, вымершее, с забитыми
окнами по всему растянувшемуся фасаду. Лишь в конце октября урожай са-
харной свеклы вернет в этот заколоченный гроб жизнь, вонь и заработки.
Неизбежный филиал сберкассы города Данцига, две церкви, закупочный мо-
лочный пункт, цветовое пятно - почтовый ящик. А перед витриной парикма-
хера, чтобы не сказать цирюльника, еще одно цветовое пятно - медово-жел-
тый, кренящийся на ветру медный диск играл переливами света при малейшей
перемене облачности. Сирая, холодная деревушка, почти вовсе без деревь-
ев.
ругу Верхний Данциг. Скудная, унылая земля по сравнению с тучными, илис-
тыми почвами долины Вислы. Свекла, картофель, польские неостистые овсы,
простая стекловидная рожь. И на каждом шагу камень. Крестьяне, бродившие
по полям, то и дело нагибались, чтобы подобрать с земли один из несмет-
ного полчища многих и в слепой ярости зашвырнуть куда подальше - то бишь
на поле соседа. Та же картина и по воскресеньям: крестьяне в черных кар-
тузах с поблескивающими лаковыми козырьками бредут через свекольное по-
ле, в левой руке зонт, а правой, наклонившись, подбирают и швыряют куда
попало - и камни падают, падают дождем; каменные воробьи, супротив кото-
рых никто, даже Эдуард Амзель, еще не придумал пугала.
торчком в небо, подбор - швырок, подбор - швырок, и даже объяснение, от-
куда эта каменная напасть: дескать, это черт в наказание за неисполнен-
ную клятву отомстил крестьянам тем, что всю ночь летал над землей, изры-
гая души проклятых, что комом лежат у него в желудке, на окрестные луга
и пашни. А поутру оказалось, что души превратились в камни, а поскольку
они проклятые, то крестьянам теперь никуда от них не деться - будут швы-
рять и гнуться до скончания своего горбатого века.
Брунисом во главе, со старшим преподавателем Малленбрандтом в арьергар-
де, пройти пешком три километра сперва холмистым полем, на котором по
обе стороны шоссе среди обильных каменных посевов робко проглядывала ма-
лорослая рожь, потом через начинающийся Заскошинский бор, покуда между
стволами буков не забрезжили беленые кирпичные стены лесной школы.
органически не способен описывать безлюдные ландшафты. Не то чтобы ему
недоставало вдохновения, нет, но едва он начинает прорисовывать чуть
волнистый склон холма, то есть его сочную зелень, и многочисленные штиф-
теровские оттенки холмов за ним - вплоть до зыбкой серо-голубой дымки у
самого горизонта, а затем помещает на еще не оформленный передний план
неизбежные камни, усеявшие поля в окрестностях Майстерсвальде, и пресло-
вутого черта, а также укрепляющие передний план кустарники, то есть пе-
речисляет их, говорит: бузина, орешник, дрок гладколистный, сосна горная
- словом, кусты, мелкие и крупные, тощие и круглые, по склону вверх и по
склону вниз, кусты сухие и с колючками, кусты-шатуны и кусты-шептуны -
ибо в этих местах всегда ветрено, - едва он за это принимается, как его
тут же подмывает вдохнуть во всю эту штифтеровскую глухомань немножко
жизни. И Брауксель говорит: а за третьим кустом, если считать слева, на
три пальца выше вон того лоскута кормовой свеклы, да нет, не под лещиной
- ох уж эта лещина, все заполонит! - вон там, там, да вон же, чуть пони-
же того красивого, большого, неподъемного, мшистого валуна, словом, за
третьим кустом слева посреди этого безлюдного ландшафта притаился чело-
век.
шец. Мужчина лет сорока пяти. Бледный смуглый черный отчаянный прячется
в кустах. Нос крючком, уши торчком, зубов нет. Глянь-ка, да у этого че-
ловека ангустри, перстень на мизинце, и в последующих утренних сменах,
покуда школьники будут играть в лапту, а Брунис сосать свои мятные ле-
денцы, ему будет уделено немало внимания, поскольку он носит при себе
узелок. А в узелке что? И кто этот человек?
Двадцать девятая утренняя смена
ном гравием школьном дворе Конрадинума свеча, запущенная столь мастерс-
ким ударом, что, покуда мяч сперва зло вгрызался в небо, а потом как бы
нехотя пикировал вниз, игроки бьющей команды, рассыпаясь веером, успева-
ли без помех добежать до своих "меток" и вернуться, набрав очки, - такая
свеча считалась геройством, по сравнению с которым пятьдесят пять "сол-
нышек" или семнадцать отжимов на турнике были так, ерундой. Ну а уж в
заскошинской лесной школе в лапту играли с утра до вечера, для проформы
перемежая это занятие двумя-тремя уроками в день. На игру эту Вальтер
Матерн, его друг Эдуард Амзель и старший преподаватель Малленбрандт
смотрели с трех совершенно разных точек зрения.
тером свечи. Он запускал в небо свечи и ловил их играючи, успевая тотчас
же выбросить мяч из ловушки своему партнеру, что приносило команде до-
полнительные очки.
сквозь чистилище. Толстенький коротконожка, он являл собою идеальную ми-
шень для ответных бросков противника. Он был самым уязвимым местом в
своей команде. За ним устраивали настоящую охоту. Его загоняли в квадрат
по четверо и совершали над ним разнузданные, почти людоедские пляски с
мячом. На нем опробовались самые изощренные финты, покуда он с визгом не
валился в траву, всем телом предощущая шмякающий удар мяча задолго до
самого удара.
запускал его свечкой; Вальтер Матерн, собственно, и старался бить одни
только свечи, чтобы дать Амзелю возможность под прикрытием взлетевшего в
небо мяча успеть пересечь игровое поле. Однако, увы, далеко не каждая
его свеча столь надолго зависала в воздухе, так что уже после нескольких
дней такого в буквальном смысле слова игривого мировосприятия на веснуш-
чатом теле Амзеля замерцали многочисленные синие "фонари", которые потом
долго не хотели гаснуть.
проведенного на обоих берегах Вислы, начались, теперь уже вдали от Вис-
лы, страдания Амзеля. И они еще долго не кончатся. Ибо старший препода-
ватель Малленбрандт считался крупным специалистом и даже написал то ли
книгу, то ли главу в книге о спортивно-состязательных играх немецких
школьников. В ней он кратко и исчерпывающе высказал свое понимание лап-
ты. Во введении отметил, что национальное своеобразие лапты как истинно
народной игры особенно наглядно выявляется в сопоставлении с безликим,
Андреев Николай
Орловский Гай Юлий
Жюль Верн
Афанасьев Роман
Каменистый Артем
Конан-Дойль Артур