скорчившись на затоптанном холодном полу со связанными на животе руками.
Все ее горькие беды остались в тридевятом царстве, далеко, в другом мире,
в другом времени и месте. Она не сознавала во сне, то ли это была война,
или, может, довоенное время, или она выпала из всякого времени и очутилась
в каком-то новом временном измерении. Однако она ни на секунду не
расставалась со своими ощущениями, которые и во сне оставались полными мук
и тревоги. Она не знала, что было причиной этой ее тревоги, но ей было
плохо, очень неспокойно; скверное ожидание чего-то еще худшего непрестанно
угнетало ее. В поле ее зрения, однако, не было ничего плохого, наоборот,
перед ней расстилалась весенняя благодать поля с зеленой травой и
какими-то цветами на ней, вблизи высилась удивительно белая, словно из
сахара, остренькая колокольня костела или, может быть, церкви, где вот-вот
должен был появиться Он. Кто Он - Зоська не знала, она не представляла
даже его облика, но в точности знала, что Он - существо одушевленное,
очень строгое и, несомненно, доброе. Правда, с ним надо быть очень
почтительной и вести себя скромно, как со школьным директором по меньшей
мере - это она чувствовала с предельной четкостью.
как и во что она одета и есть ли у нее руки и ноги, словно она совсем без
плоти, без своего прежнего облика или потеряла способность зрительно
воспринимать этот облик. Что касается окружавшего ее внешнего мира, то он
с достаточной полнотой воспринимался ею во всей своей вещности, она видела
вокруг каких-то людей, идущих, стоявших и разговаривавших, словно на
базаре в праздничный день. Возможно даже, это происходило на их рыночной
площади или где-то на краю местечка. Несмотря на беспорядочную суету и
говор вокруг, люди тоже ждали появления Его, хотя, может, и не так
напряженно и томительно, как ждала Зоська.
почему-то никем, даже самой Зоськой, никак не замеченная, - просто одно
состояние незаметно сменилось другим, и вместо бесплотного Его вверху
оказалась сама Зоська. Она легко и свободно парила в высоте над землей,
деревьями, людьми, какими-то крышами построек, озером и извилистой лентой
реки. Это был радостный пьянящий полет, сладостное ощущение простора и
беспредельной свободы в нем, Зоська легонько взмахивала руками, чтобы
держаться на высоте, где она не чувствовала ни собственного веса, ни
притяжения земли, ни даже сопротивления воздуха. Внизу были, наверно, все
те же люди, одиночки и разрозненные группки их, но теперь ей не было дела
до этих людей, ей хотелось без конца предаваться благостному чувству
парения в этом теплом и ясном воздушном пространстве.
пространстве, какая-то сила властно повлекла ее вниз, она почувствовала
все прибывающий вес тела и сильнее замахала руками. Но удержаться на
высоте она уже не могла и катастрофически быстро снижалась; земля, крыши,
деревья и телеграфные столбы на дороге все приближались, она изо всех сил
работала руками, но прекратить снижение не могла. Ее с властной
неотвратимостью влекло вниз, где уже бежали, крича и суетясь, какие-то
люди в черном, протянутыми руками они вот-вот готовы были схватить ее за
ноги, и ей требовалось огромное усилие, чтоб уберечься от их длинных
ухватистых рук. Предчувствуя, что ее ждет на земле, она изо всех сил
работала руками, и эти руки почему-то вдруг превратились в крылья -
широкие черные крылья птицы, в которую превратилась и она сама.
сугробе среди снежного поля и, цепляясь грудью за снежные комья, отчаянно
пыталась оторваться от снежной земли, но тщетно. Огромные крылья лишь
разметали сыпучий снег, махать с каждой минутой становилось труднее, силы
ее кончались, и в сознании бился испуг от мысли, что если она не взлетит,
то погибнет.
стороны - распластанной на снегу с распростертыми, пересыпанными снегом
крылами и поникшей головой на склоненной, со всклокоченными перьями шее.
Птица делала последние конвульсивные взмахи и отчаянно билась острою
грудью о снег. Она уже не взлетала - она умирала, эта огромная черная
птица на морозном снегу, и вместе с ней в безысходной тоске, казалось,
умирала Зоська...
вокруг что-то изменилось, может, даже случилось что-то. В накинутом на
плечи кожушке Антон открывал дверь, из которой в облаке стужи в тристен
ввалился хозяин, за ним какой-то низкорослый человек в шинели, с красным
от ветра лицом, толстяк в суконной поддевке и чернобородый мужик в армяке
и с винтовкой. Зоська метнулась с пола к стене, пытаясь подняться на
непослушных ногах и не понимая, что происходит. Антон отступил к печи под
направленным на него автоматом переднего из вошедших, который с незлобивой
уверенностью командовал:
что делать. Она только глядела, как толстячок в серой поддевке, которого
передний назвал Пашкой, решительно сдернул с Антона его кожушок, лапнув по
брючным карманам, вытащил из правого кармана наган, начал что-то
нащупывать в левом. Внешне почти спокойный, Антон стоял, небрежно
приподняв руки и несколько растерянно бормотал:
Суворовского...
городовой! Чем тут занимаешься? - строго спросил маленький с красным лицом
и подобрал автомат. - А она? Кто она такая?
огоньке коптилки, и до сознания Зоськи медленно, как после обморока, стала
пробиваться мысль, что это же свои, наверно, из какой-то Липичанской
бригады, ребята-партизаны. Но, почти поверив в свою догадку, она почему-то
не обрадовалась, тут же смекнув, что хорошего из этого выйдет немного.
Скорее опять будет плохо.
них не заметил этого, все смотрели на измученную, прильнувшую к стене
Зоську. Зоська между тем молчала, не вправе называть себя, хоть и
чувствовала, что сейчас, видно, начнется разбирательство и надо что-то
ответить.
хмуря светлые бровки на еще юном лице допрашивал тот, что стоял с
автоматом. Видно, он тут был старшим.
заметно кивнул головой, подтверждая его слова.
и она решила переметнуться к немцам.
коварства спутника. Антон, нисколько не смутившись от ее крика, передернул
плечом в сторону хозяина.
самом деле из Суворовского. Зося, кажется.
плечо мокрую щеку и внимательнее взглянула на своего заступника. Нет, он
был ей незнаком, кажется, она видела его впервые, хотя вполне возможно,
что где-то с ним и встречалась.
пусть хозяин скажет. Он тут все слышал.
поморщился, потом заговорил на своей смеси белорусского с польским:
Пани не хотела идти. Почему - не разумем.
сержант, ей-богу, это наша девка. Я ее знаю.
скомандовал: - Развязать!
облегчением опустила затекшие кисти. Чернобородый с винтовкой молча стоял
у выхода. Хозяин отодвинул стол к печи, и в отворившейся двери появилась
испуганная хозяйка с Вацеком. Они молча наблюдали за тем, что происходило
в тристене, на стенах которого непрестанно шевелились-мелькали мрачные
тени людей. Стоя чуть в сторонке, сержант пристально следил за каждым
движением Зоськи и Антона, что-то глубокомысленно обдумывая и то и дело
хмуря тонкие бровки на строгом молодом лице.
нему с веревкой. Антон растерянно развел руками.
полуобержулся к толстенькому, который обмотал кисти веревкой.
За что? Что эта сказала? И вы ей поверили? Может, у меня с ней особые
счеты.
Прозоров Александр
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Майер Стефани
Лукин Евгений