Чтение 25–й страницы книги ~Отверженные~

милостей, свесилась с кровати. Лицо его было озарено мягким выражением
удовлетворения, надежды и покоя. Оно не улыбалось, оно сияло. Чудесное
отражение невидимого света трепетало на челе спящего. Душам праведников
снится небо, полное тайн.

Отблеск этого неба лежал на лице епископа.

И в то же время оно светилось изнутри, ибо это небо заключено было в
нем самом. То была его совесть.

Когда лунный луч коснулся лица епископа и как бы слился с этим
внутренним сиянием, вокруг его головы словно засверкал венец. Однако вся эта
картина была смягчена и словно окутана не поддающимся описанию полусветом.
Луна в небе, уснувшая природа, недвижный сад, мирный дом, ночной час, эта
минута, это безмолвие - все вместе придавало невыразимую торжественность
священному отдыху этого человека и окружало ореолом величия и покоя его
седины и сомкнутые веки, его лицо, исполненное надежды и веры, его голову
старика и его младенческий сон.

Что-то почти божественное чувствовалось в этом человеке, который был
столь величествен, хотя сам того не ведал.

Жан Вальжан стоял в тени неподвижно, держа в руке железный подсвечник,
и смотрел, ошеломленный, на этого светлого старца. Никогда в жизни не видел
он ничего подобного. Эта доверчивость ужасала его. Нравственному миру
неведомо более высокое зрелище, нежели смущенная, нечистая совесть, стоящая
на пороге преступного деяния и созерцающая сон праведника. Сон в уединении,
в присутствии такого человека, заключал в себе нечто возвышенное, и Жан
Вальжан ощущал это смутно, но с непреодолимой силой.

Никто не мог бы сказать, что происходило в его душе, даже он сам. Чтобы
разобраться в его ощущениях, надо вообразить себе все самое жестокое пред
лицом самого кроткого. В глазах его тоже трудно было прочитать что-либо
определенное. Какое-то угрюмое изумление - и только. Он смотрел- вот и все.
Но о чем он думал? Кто мог разгадать это? Он был явно взволнован и потрясен.
Но что означало это волнение?

Его взгляд не отрывался от старца. Единственно, о чем с полной ясностью
говорила его поза и выражение лица, - это о какой-то странной
нерешительности. У него был такой вид, словно он колебался между двумя
безднами: той, где гибнут, и той, где спасаются. Казалось, он готов был
размозжить этот череп или поцеловать эту руку.

Прошло несколько секунд, его левая рука медленно поднялась, и он снял
фуражку; потом, все так же медленно, рука его опустилась, и Жан Вальжан
вновь предался созерцанию, держа в левой руке фуражку, а в правой - железный
брусок; короткие волосы ощетинились над его нахмуренным лбом.

Под этим страшным взглядом епископ спал все тем же глубоким и мирным
сном.

Освещенное луной распятие, вырисовывавшееся над камином, словно
раскрывало им объятия, благословляя одного, даруя прощение другому.

Внезапно Жан Вальжан надел фуражку, затем быстро, не глядя на епископа,
прошел вдоль кровати прямо к шкафчику, видневшемуся у изголовья; он поднял
железный брус, видимо желая взломать замок, но ключ торчал в скважине; он
открыл дверцу; первое, что он увидел, была корзинка с серебром; он взял ее,
прошел большими шагами, без всяких предосторожностей и не обращая внимания
на производимый им шум, через всю комнату, дошел до двери, вошел в молельню,
распахнул окно, схватил палку, перешагнул через подоконник, положил серебро
в ранец, бросил корзинку на землю, пробежал по саду и, с ловкостью тигра
перепрыгнув через забор, скрылся.

Глава двенадцатая. ЕПИСКОП ЗА РАБОТОЙ

На следующее утро, когда солнце только еще всходило, монсеньор Бьенвеню
прогуливался по саду. Вдруг к нему подбежала сильно встревоженная Маглуар.

- Ваше преосвященство, ваше преосвященство! - кричала она. - Вы не
знаете, где корзинка, в которой я держу серебро?

- Знаю, - ответил епископ.

- Слава богу! - обрадовалась она. - А то я понять не могла, куда это
она делась.

Епископ только что подобрал на клумбе эту корзинку. Он подал ее
Маглуар.

- Вот она ,-сказал он.

- То есть как? - удивилась она. - Пустая? А серебро?

- Ах, вы беспокоитесь о серебре? - проговорил епископ. - Я не знаю, где
оно.

- Господи помилуй? Оно украдено! Это ваш вчерашний гость - вот кто его
украл!

В мгновение ока, со всей живостью, на какую была способна эта подвижная
старушка, Маглуар побежала в молельню, заглянула в альков и снова вернулась
к епископу. Тот стоял нагнувшись и, вздыхая, рассматривал росток ложечника,
сломанный корзинкой при падении на клумбу. Услыхав крик Маглуар, епископ
выпрямился.

- Ваше преосвященство! - кричала она. - Он ушел! Серебро украдено!

В то время как она произносила эти слова, ее взгляд упал на дальний
конец сада, где виднелись следы бегства. Верхняя доска забора была оторвана.

- Посмотрите! Вот где он перелез. Он спрыгнул прямо в переулок Кошфиле!
Как же ему не совестно! Он украл наше серебро!

Епископ помолчал, затем поднял на Маглуар серьезный взгляд и кротко
спросил:

- А где сказано, что это серебро наше?

Маглуар оцепенела от изумления. Снова наступило молчание, потом епископ
продолжал:

- Госпожа Маглуар! Я был неправ, пользуясь, и так долго, этим серебром.
Оно принадлежало бедным. А кто такой этот человек? Несомненно, бедняк.

- Господи Иисусе! Дело ведь не во мне и не в барышне, - возразила
Маглуар. - Нам-то все равно. Все дело в вашем преосвященстве. Чем вы будете
теперь кушать?

Епископ взглянул на нее с удивлением.

- Ах, вот что! Но разве не существует оловянных приборов?

Маглуар пожала плечами.

- У олова неприятный запах.

- А железных?

Маглуар сделала выразительную гримасу.

- У железных привкус.

- В таком случае, - сказал епископ, - мы обзаведемся деревянными.

Через несколько минут он завтракал за тем же столом, за которым
накануне сидел Жан Вальжан. За завтраком он весело доказывал сестре,
слушавшей его молча, и Маглуар, тихонько ворчавшей, что нет ни малейшей
нужды ни в ложках, ни в вилках, хотя бы и деревянных, чтобы обмакнуть кусок
хлеба в чашку с молоком.

- Ведь надо же придумать! - бормотала Маглуар, суетясь у стола. -
Пустить к себе такого человека! И оставить его на ночь рядом с собой!
Счастье еще, что он только обокрал! Господи помилуй! Просто дрожь пробирает,
как подумаешь!..

Брат с сестрой собирались уже встать из-за стола, как вдруг раздался
стук в дверь.

- Войдите, - сказал епископ.

Дверь открылась. Необычная группа возбужденных людей появилась на
пороге. Три человека держали за шиворот четвертого. Трое были жандармы,
четвертый - Жан Вальжан.

Жандармский унтер-офицер, по-видимому, главный из трех жандармов,
остановился в дверях. Затем вошел в комнату и, подойдя к епископу, отдал ему
честь по-военному.

- Ваше преосвященство...- начал он.

При этих словах Жан Вальжан, стоявший с угрюмым и подавленным видом, в
изумлении поднял голову.

- Преосвященство! - прошептал он. - Значит, это не простой священник...

- Молчать! - сказал жандарм. - Перед тобой его преосвященство епископ.

Между тем монсеньор Бьенвеню пошел к ним навстречу с той быстротой,
какую только позволял его преклонный возраст.

- Ах, это вы! - воскликнул он, обращаясь к Жану Вальжану. - Очень рад
вас видеть. Но послушайте, ведь я вам отдал и подсвечники. Они тоже
серебряные, как и все остальное, и вы вполне можете получить за них франков
двести. Почему же вы не захватили их вместе с вашими приборами?

Жан Вальжан широко раскрыл глаза и взглянул на почтенного епископа с
таким выражением, которое не мог бы передать человеческий язык.

- Ваше преосвященство, - сказал жандармский унтер-офицер, - так значит,
то, что нам сказал этот человек, - правда? Он бежал нам навстречу. У него
был такой вид, словно он спасался от погони. На всякий случай мы задержали
его. При нем оказалось это серебро.

- И он вам сказал, - улыбаясь, прервал епископ, - что это серебро ему
подарил старичок священник, в доме которого он провел ночь? Понимаю,
понимаю. А вы привели его сюда? Это недоразумение.

- В таком случае, мы можем отпустить его? - спросил унтер-офицер.

- Разумеется, - ответил епископ. Жандармы выпустили Жана Вальжана, тот
невольно попятился

- Это правда, что меня отпускают? - произнес он почти невнятно, словно
во сне.

- Ну да, отпускают, не слышишь, что ли? - ответил один из жандармов.

- Друг мой! - сказал епископ. - Не забудьте перед уходом захватить ваши
подсвечники. Вот они.

Он подошел к камину, взял подсвечники и протянул их Жану Вальжану. Обе
женщины смотрели, не говоря ни слова, не делая ни одного движения, не бросая
ни одного взгляда, которые могли бы помешать епископу.