8. Пинфолд вновь обретенный
бессонную ночь в самолете: рядом с ним дергался, бормотал и тужился
мертвенно-бледный парс {Парсизм - современное название зороастризма.}; и
другую ночь он бодрствовал в огромном, трезвом бомбейском отеле. Днем и
ночью, каждый на свой лад, с ним беседовали Ангел, Гонерилья и Маргарет. Он
стал вроде матери при капризных детях: та уже научилась заниматься своим
делом, не обращая на них внимания; впрочем, дел у него никаких не было. Он
часами сидел то в одном месте, то в другом и ждал еду, которой ему не
хотелось. Иногда от скуки он разговаривал с Маргарет и узнавал все новые
подробности заговора.
видели нас в списке пассажиров: мистер, миссис и мисс Ангелы. Я думала, вы
все поняли.
моего брата. Он страшно здорово копирует других. За это его сначала и взяли
на Би-би-си.
ничего не было?
Плана.
- Мистер Пинфолд напряг усталую голову, потом оставил это занятие и спросил:
- Что вы делаете в Адене?
вами говорить? Я понимаю, что я не самая умная собеседница, зато постараюсь
не быть скучной. Мне так одиноко.
вашего семейства. Не разыгрывайте...
нуждаетесь. Часто их планы отлично срабатывают.
не оставлю. Я вас так люблю. Постарайтесь не чувствовать ко мне ненависти,
милый.
Супругам Ангелам он не отвечал.
от этого не испытал. Он устал и был потный. Он был неподходяще одет. Оставив
чемоданы в отеле, он первым делом отправился искать портного, которого
рекомендовал Главер. Тот обещал работать всю ночь и к утру приготовить для
примерки три костюма.
пойдут... Они тебе не по карману... Портной врет. Он ничего не сошьет, -
однообразно лезла в их разговор Гонерилья.
невредим. В Коломбо, по-моему, нечего особенно делать и не на что глядеть. Я
уеду, как только будут готовы костюмы. Сомнительно, что мне удастся здесь
поработать. После парохода меня постигло разочарование. Я надеялся уйти
из-под действия этих психоаналитиков и их дьявольского Ящика. Ничуть не
бывало. Они по-прежнему надоедают мне, хотя между нами пролегла вся Индия.
Они говорят мне под руку и сейчас, когда я пишу это письмо. Поработать над
книгой представляется совершенно невозможным делом. Должен существовать
какой-то способ пресечь. "жизненные волны". По-моему, имеет смысл,
вернувшись, побеседовать на этот счет с отцом Уэстмакоттом. Он коротко
знаком с экзистенциализмом, психологией, с духами и дьявольским наваждением.
Иногда я задумываюсь, не докучает ли мне сам дьявол".
подъезжают и отъезжают новенькие дешевые автомобили. В отличие от Бомбея,
тут можно было выпить. Он выпил бутылочного английского пива. Небо
потемнело. Разразилась гроза. Он перешел с веранды в величественный
вестибюль. Для человека его лет немногие неудобства в его жизни доставляли
только незнакомые люди. В шумном вестибюле его приветствовал знакомый из
Нью-Йорка, комплектовавший одну художественную галерею, сейчас он ехал
посмотреть разрушенный город на другой стороне острова. Он пригласил мистера
Пинфолда присоединиться к нему.
сэр.
немедленно.
кто-нибудь из детей? Сгорел дом? Она безусловно назвала бы какую-то причину.
Мистеру Пинфолду подумалось, что ее мог обеспокоить его отчет. То письмо,
что он послал из Порт-Саида, - оно, что ли, ее встревожило? Он ответил: "Все
хорошо. Скоро возвращаюсь. Сегодня написал. Уезжаю на руины". И
присоединился к своему новому товарищу. Они славно отобедали, имея много
общих вкусов, друзей и воспоминаний. За весь вечер мистер Пинфолд ни разу не
вспомнил об Ангелах, хотя в ушах постоянно что-то звучало. И только когда он
остался один в своей комнате, голоса прорвались: - Мы слышали вас, Гилберт.
Вы лгали этому американцу. Вы никогда не останавливались в Рейнбеке. Вы
слыхом не слыхали о Маньяско. Вы не знакомы с Осбертом Ситуэллом.
лиственными дорогами, глазеть на серых слонов и оранжево-рясых, бритоголовых
монахов, пыливших обочиной. Они останавливались в гостиницах, где их
привечала и всячески ублажала прислуга еще британского раджи. Мистер Пинфолд
блаженствовал. На обратном пути они зашли в храм Канди и осмотрели пышно
выставленный зуб Будды. Этим, похоже, художественные возможности острова
исчерпались. Американцу предстояло ехать дальше на Восток. На четвертый день
они расстались в том самом отеле, где впервые встретились. Мистер Пинфолд
снова был один и не у дел. Его ждали сверток от портного и еще одна
телеграмма от жены: "Получила оба письма. Выезжаю к тебе".
скуку - правда, Гилберт? Ты не хочешь ехать домой, правда? Тебе противно ее
видеть.
стал собираться в дорогу.
("Какой вы в них шикарный", - вскричала Маргарет); в общем, они даже
пригодились. Начав в Коломбо, он носил их в последующие дни.
мессу. Голоса неотступно следовали за ним. Сначала такси подвезло его к
англиканской церкви.
Выставляться тут не перед кем. Никто не услышит ваши молитвы - кроме нас.
Мы их услышим. Вы будете молиться чтобы вас оставили в покое.
Правильно? Но мы одни услышим вас, и мы вас не оставим в покое. Никогда не
оставим, Гилберт... - Когда же они добрались до маленького костела, словно в
издевку посвященного святому Михаилу и ангелам его, в сумрак и людность
интерьера за ним проследовала одна Маргарет. Она знала службу и
ответствовала на латыни ясным, мягким голосом. Апостола и евангелие читали
на местном языке. Во время краткой проповеди мистер Пинфолд спросил ее: - Вы
католичка, Маргарет?
"верую", а при святых дарах попросила: - Помолитесь за них, Гилберт. За них
нужно молиться. - Однако мистер Пинфолд не мог молиться за Ангела и
Гонерилью.
невыразимо тоскливую ночь в Бомбее. В среду вечером, в Карачи, он уже оделся
по-зимнему. Где-то над морем они, возможно, разминулись с "Калибаном". Аден
оставался далеко в стороне. Дышавшие ненавистью голоса гнались за мистером
Пинфолдом по всему мусульманскому миру. Только в христианских землях Ангел
переменил тон. Завтракая в Риме, мистер Пинфолд обратился к официанту,
неплохо говорившему по-английски, на плохом итальянском языке. Гонерилья тут
же наказала его позерство.