все вверх дном.
тем, что будут по небу летать железные птицы и огненные змии, что льдом и
холодом покроется земля, как сказано в каком-то Писании, которого она не
читала и читать не могла, потому как грамоты совсем не знала.
аэропланы, летали над горами. Все сбывалось по бабушкиному Писанию.
Напуганный жуткими предсказаниями, я забивался под крыльцо или на печку,
когда аэропланы пролетали над селом. Однако боялись железных птиц старухи, я
да еще кое-какие ребятишки, послабей пупком. Орлы дяди Левонтия ничего не
боялись, и когда аэроплан гудел над селом, они, голозадые, высыпали на
улицу, кричали в небо:
посевной, им выдавали понемножку жита. Августа на сплавном участке вышла в
ударники, ей надбавили паек. Теперь она подсобляла и нам маленько -- через
день отправляла порцию каши из столовки.
Кеша. Через гору бегал, через ту самую, которую одолел я когда-то в новых
штанах, нам он тоже попутно кашу доставлял.
рядом река и несет она бревна -- пешком не пойдет, твердо зная, что вверх
везет беда, вниз несет вода.
четырех бревнах, сколоченных скобами либо связанных проволокой. Чаще на
двух. Четыре -- это уж роскошь. Приезжие люди зажмуривались от страха, узрев
человека на двух бревнах посреди бешеной реки. Иной раз спасать выплывали и
возвращались обруганные, сконфуженные, разводили руками.
сколачивал два бревна, пристраивал на них кастрюлю с ухой, в кастрюлю --
чашку с кашей, в кашу -- горбушку хлеба. Затем выбирал доску, какая полегче,
и с таким "веслом" отбывал к селу, где я, бабушка и Шарик ждали его.
Поскольку за харчем бегал не один Кеша и плавать все любили, то скобы со
сплавного участка все перетаскали, добрую проволоку извели.
плыл ладно, песню пел: "Налеко в стране Иркуцкой". Салик шел ходко, бухал в
боны, в бревна. Но вот поволокло салик к Манскому быку. Бык этот выступал в
реку, вода била в его каменный угол. Здесь, как у Караульного быка, имелся
унырыш, только еще глубже, провальней. Клокочет, бурлит вода в унырыше и,
взлохмаченная, мятая, кругами выбрасывается оттуда, мчится под нависшим
брюхом ржавого утеса.
громче песню орал, чтоб эхо под скалой эхало. Но беда настигла его в самый
неподходящий момент. Лопнуло весло. Обломком доски Кеша не урулил салик, его
затащило под бык, стукнуло -- и бревна разошлись -- лопнула веревка. Кеша не
о себе и не о салике хлопотал в ту гиблую минуту, о кастрюле с пайкой.
Кастрюлю он сграбастал, не дал ей утонуть. Меж тем ушла от него половина
салика. Остался Кеша на одном бревне и, чтобы не сверзиться в воду, сел на
бревно верхом, спустил ноги в реку -- и понесло его, завертело, как хотело,
потому что рулить совсем нечем, в руках кастрюля, ноги бревно удерживают.
бросаю, бабушка о чем-то думает. Шарик умильно смотрит на нее, хвостиком по
гальке колотит, шебаршит, рассыпается галька.
Таскает человека, кружит, поворачивает то передом, то задом, о боны стукает,
но он не гребется и никаких признаков жизни не подает. Бабушка смотрела,
смотрела, давай ругаться:
жиганы! Ну сорвиголовы! Тонут, гинут -- все неймется!..
бабушке, не придумаю. Между прочим, шумела бабушка для вида и порядка. Сама
тоже на салике плавает. Положит котомку на бревна, перекрестится на
известковый завод, на солнце-восход, усядется на салик и скажет:
поплывет себе к городу, веселком погребая. Как увидит катер или пароход,
закрестится, веслом машет: "Ходу! Ходу сбавляй!" -- чтоб не смыло ее с
бревен.
больше, Кешка наш? Что это, каторжанец, плаваш на одном бревне?..
то пайку утоплю-у-у-у!
его разжали -- так он крепко держал кастрюлю за дужки. Бабушка и ругалась, и
смеялась, н крестилась, Кеша носом хлюпал, сидя на нашей печке. Бабушка
лечила его и, передавая внука "шорту" -- дяде Ване, наказывала, чтоб он в
кузне наковал скоб и сам бы делал Кеше салик, не то жиган этот пайку угопит,
не ровен час, и сам решится.
петушки и много чего выросло на лугах. Хлеб наподобие кирпичей стали печь в
церкви, приспособленной под пекарню, и выдавать понемногу нa каждого едока.
Бабушка причитала и ругалась: изничтожение-де не только храма Божьего, но и
женской половины началося. От печки баб устранили, стало быть, их на мыло
переделывать надо. Зачем они? Хлеб, кирпичом который, она ни за что есть не
станет, потому как он машиной воняет да и на хлеб вовсе не похож.
были рады?
называла, корила, что крестится он для блезиру -- перед едой, чтобы не
подавиться, да перед севом и сенокосом, чтоб удача была, потому и хлеб
казенный есть ему можно, ей же не пристало "скоромиться".
года на мир, а мир того не заметил.
однако, и хлеб, кирпичом который, потихоньку да полегоньку пощипывать стала
и незаметно к нему привыкла, оправдываясь:
испеченный, сталыть, вовсе пишша Божья...
внимательно ее слушал и со всем, как есть со всем, что она говорила,
соглашался и, как бы подводя итог, стучал хвостиком: "Совершенная истина!
Ну, из совершенных совершенная!.." Между Шариком и бабушкой шла постоянная,
затяжная борьба, в которой победы чаще одерживал Шарик. Главная цель в жизни
Шарика -- пробраться в избу, вылакать у кошки молоко и помочиться на веник
под рукомойником.
Он опрокидывался вверх лапами перед каждым встречным-поперечным, и никто не
мог пройти мимо Шарика, любой и каждый чесал его сытое, пыльное пузо.
тварь!
дрыгал задней лапой. Не думаю, чтоб Шарик понимал, что ему говорили, но одно
он усвоил твердо: чем глупей, чем придурковатей себя вести, тем выгодней и
лучше прожить на нынешнем свете можно.
и осторожность. Она пришла к Шарику не сразу. Тот не охотник, тот не хозяин
считался у нас, кто не держал свору собак. И каких собак! Во время голода
поредела банда наших псов, но как только полегчало с едой, снова во дворах
забрехали собаки, снова начали они шляться по селу. Собак у нас держали
только лаек, на людей лайки не бросаются, зато меж собой грызутся постоянно.
постоянно дежурили у наших ворот, чтоб скараулить эту зверушку и разорвать.
В подворотне все время торчали три-четыре собачьих носа. Псы втягивали
воздух, рычали, скалились. Шарик, миролюбиво подергивая хвостиком, подползал
на брюхе к воротам, чтобы поиметь знакомство и войти в собачью семью добрым
другом и товарищем.
страшенный вой, визг, лай.
вертят! Шарика вертят!.. Цыть! Язвило бы вас! Цыть! Волки ободранные!..
постанывающего. Бабушка облепила бедолагу опарой, листьями подорожника,
завернула его в старую шубу. Несколько дней Шарик лежал на печи, больной и
тихий.
бабушка Шарику. -- Не лезь за ворота, не лезь! Так-то ты меня послушал?
Так-то ты мому наказу внял?
вышла. Хотел по-доброму в коллектив войти, вон люди и те в колхоз
объединяются...
есть у кошки молоко и ходить на веник. Уж как ни стерегла, как ни караулила
бабушка Шарика, он все равно улавливал свой момент.
бабушка, и, надо сказать, настойчива она была в достижении цели.
Якубенко Николай
Буркатовский Сергей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Эриксон Стивен
Майер Стефани