Безусловно, Дубовой с группой в Борковском лесу, но оттого, что они
назовут место его расположения, тому хуже не станет - полицаям до него не
добраться. Остатки же их отряда как раз в более ненадежном месте.
через день-два нам каюк. Понял? Надо немного и в поддавки сыграть. Не
рвать через силу.
- сдается, он что-то обдумывал.
ожидал. Впрочем, сам одною ногой в могиле, так ему все нипочем. Не хочет
даже шевельнуть мозгами, чтобы не потащить за собой и товарища.
повадить. Знаешь, как щуку на удочке. Иначе перетянешь, порвешь - и все
пропало. Надо прикинуться смирными. Знаешь, мне предложили в полицию, -
как-то сам не желая того, сказал Рыбак.
глаза.
замолчал, выругавшись про себя. Впрочем, черт с ним! Не хочет - его дело;
Рыбак же будет бороться за себя до конца.
откашляться - в груди зашипело, как на жаровне, и Рыбак испугался:
помирает, что ли? Но он не умирал и вскоре, совладав с дыханием, сказал:
они нас не выпустят.
Минуту он мучительно кашлял, потом шумно дышал, затем сказал вдруг упавшим
голосом: - Не в карты же играть они тебя в полицию зовут.
игру, чтобы выиграть себе жизнь - разве этого недостаточно для самой,
пусть даже отчаянной, игры? А там оно будет видно, только бы не убили, не
замучили на допросах. Только бы вырваться из этой клетки, и ничего плохого
он себе не позволит. Разве он враг своим?
порошок! - задыхаясь, просипел он.
Рыбак. Как в жизни, так и перед смертью у него на первом месте твердолобое
упрямство, какие-то принципы, а вообще все дело в характере, так понимал
Рыбак. Но ведь кому не известно, что в игре, которая называется жизнью,
чаще с выигрышем оказывается тот, кто больше хитрит. Да и как иначе?
Действительно, фашизм - машина, подмявшая под свои колеса полмира, разве
можно, стоя перед ней, размахивать голыми руками? Может, куда разумнее
будет подобраться со стороны и сунуть ей меж колес какую-нибудь рогатину.
Пусть напорется да забуксует, дав тем возможность потихоньку смыться к
своим.
набиваться к нему с разговором. Пусть поступает как хочет - он же, Рыбак,
будет руководствоваться собственным разумом.
суд да дело, было бы неплохо вздремнуть, чтобы прояснилось в голове,
потому как скоро, наверно, будет уже не до сна. Однако он верил в свою
счастливую звезду и постепенно убеждался, что его отношения с полицаями
обрели правильное направление, которого и нужно держаться. Если только
Сотников своим нелепым упрямством не испортит все его планы. Но, видно,
Сотников долго не протянет. Странным это было и противным - думать о
скорой смерти товарища. Но иначе не получалось. В его смерти он видел
единственный для себя выход из этой западни.
корябнуло по его сапогу, потом снова. Он двинул ногой и вдруг ясно увидел
крысу - серый ее комок метнулся к стене и затих там: длинный и тонкий
хвост настороженно пролег по соломе. Содрогнувшись, Рыбак пнул туда
каблуком - крыса, тоненько пискнув, проворно скрылась в темном углу. По
донесшейся из соломы тихой возне Рыбак, однако, понял, что там она не
одна. Наверно, надо бы чем-то бросить в них, но под руками не было ничего
подходящего, и Рыбак, сорвав с головы шапку, швырнул ее в угол.
привалился спиной к стене. Однако спать он уже не мог, сидел и с неясным
брезгливым страхом вглядывался в крысиный угол.
14
совсем сгустились и окошко вверху едва светилось скудным отсветом
морозного дня. Да и в двери, когда та отворилась, уже не было прежней
яркости - нагнув белую голову, староста молча переступил порог и сунулся
на свое место в углу.
сжался, стараясь как бы исчезнуть во мраке этой вонючей камеры. Было
страшно, что следующим опять вызовут его, хотя он понимал, что от полицая
это ничуть не зависело. Но не вызвали никого, дверь наконец затворилась,
надежно звякнул засов. Полицай, однако, - на этот раз кто-то другой, не
Стась - направился не к ступенькам: его шаги в коридоре повернули а другую
сторону. Вскоре в глубине подвала застучали другие засовы, раздались
глуховатый окрик и женский короткий всхлип.
возвращаться его самообладание. Что ж, беда пока миновала его, настигнув
другого, и это, как всегда на войне, вопреки всему успокаивало. Будто тем
самым давало ему дополнительные шансы выжить.
которого, похоже, пытали не очень, во всяком случае не так, как Сотникова.
Но то обстоятельство, что он, не проронив ни слова, отчужденно затих в
своем мрачном углу, обеспокоило Рыбака.
бы между прочим, ни к кому не обращаясь:
с Сотниковым. - Шпионить, значит?
дело... Не-ет, не по мне это.
Сотников.
Окошко, погаснув, едва серело под потолком, четко разделенное решеткой на
четыре квадрата. В камере воцарилась темень. Разговаривать никому не
хотелось, каждый углубился в себя и свои далеко не веселые мысли.
наружная дверь и неожиданно громко звякнул засов их камеры. Они все
насторожились, одинаково обеспокоенные единственным в таких случаях
вопросом: за кем? Тем не менее и теперь, видно, не замирали никого -
напротив, кого-то привели в эту камеру.
затаился у порога возле самых ног Рыбака. Когда дверь со стуком закрылась
и полицай, посвистывая, задвинул засов, Рыбак бросил в темноту:
арестанта приткнулась у самой двери и молчала.
удивился Рыбак. - Всех евреев из местечка ликвидировали еще осенью, вроде
нигде никого не осталось - как эта оказалась тут?! И почему ее привели в
камеру к ним, а не к Демчихе?"
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Куликов Роман
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Шилова Юлия