Чтение 25–й страницы книги ~Времятрясение~

Вместо этого мы -- покупатели, наемные рабочие, инвесторы -- создали
такие горы ценной бумаги, что горстка людей, за них отвечающая, может класть
миллионы в собственный карман так, что никто этого не заметит.

Мое поколение в большинстве своем разочаровано.

46

Вы не поверите! Килгор Траут, который до своего попадания в Западу не
видел ни одного спектакля, не только написал пьесу после своего возвращения
со Второй мировой войны, но и зарегистрировал авторские права на нее. Я
недавно нашел ее в электронных хранилищах библиотеки конгресса. Она
называется "Старый сморщенный слуга семьи".

Это -- словно подарок на день рождения от моего компьютера мне, который
сидит здесь, в Занаду, в номере имени Синклера Льюиса. Ура! Вчера было 11
ноября 2010 года. Мне исполнилось восемьдесят восемь, или девяносто восемь,
если считать "подарочный червонец". Моя жена, Моника Пеппер Воннегут,
говорит, что восемьдесят восемь -- это счастливое число, но и девяносто
восемь тоже неплохо. Она с головой ушла в нумерологию.

Моей дорогой дочери Лили 15 декабря исполнится двадцать восемь. Кто бы
мог подумать, что я доживу до этого?

x x x

"Старый сморщенный слуга семьи" -- о свадьбе. Невеста -- Мирабиле
Дикту[34], девственница. Жених -- Флагранте
Деликто[35], бессердечный бабник.

Сотто Воче[36] -- гость, стоящий с краю, тихо обращается к
своему соседу: "Я не люблю мучаться с этими свадьбами. Я просто нахожу
женщину, которая меня ненавидит, и даю ей дом".

Наблюдая, как жених целует невесту, собеседник Сотто Воче отвечает:
"Все женщины -- психопатки. Все мужчины -- сопляки".

Почтенного старого слугу семьи, плачущего горючими слезами за пальмой в
кадке, зовут Скротум[37].

Монику до сих пор мучает загадка, кто же оставил зажженную сигару под
датчиком задымления в картинной галерее академии за несколько минут до того,
как закончился "подарочный червонец". Это было девять с лишним лет назад!
Кто знает? Что будет, если мы это узнаем? А что будет, если мы узнаем, что
такое белое вещество в птичьем дерьме?

Что Килгор Траут сделал с сигарой? Он потушил ее, раздавил о блюдце. Он
давил и давил ее, как будто она была в ответе не только за включение датчика
задымления, но и за все то, что творилось снаружи. Так сам Траут объяснял
Монике и мне.

"Смазывают то колесо, которое громче скрипит", -- сказал он.

Он сказал, что осознал абсурдность того, что делает, лишь тогда, когда
снял со стены картину, чтобы сбить углом рамы датчик, В этот самый момент
датчик замолчал по собственной воле.

Траут повесил картину обратно и даже проверил, висит ли она ровно. "Мне
почему-то казалось важным повесить картину ровно, -- сказал он, -- на
правильном расстоянии от остальных. Так я мог внести хоть малость порядка в
эту беспорядочную Вселенную. Я был рад, что мне выпала такая возможность".

Он возвратился в холл, надеясь, что вооруженный охранник пришел в себя.
Но Дадли Принс по-прежнему стоял как истукан, все еще полагая, что если он
пошевелится, то снова окажется в тюрьме.

Траут снова обратился к нему: "Очнись! Очнись! У тебя снова есть
свобода воли, а надо столько сделать!" В таком вот роде.

Ноль эффекта.

Тут на Траута снизошло вдохновение. Вместо того чтобы рекламировать
свободу воли, в которую он сам не верил, он сказал вот что: "Ты был болен!
Теперь ты снова здоров. Ты был очень болен! Теперь ты снова в порядке".

Эта мантра сработала.

Траут мог бы стать великим рекламным агентом. То же самое говорили об
Иисусе Христе. Основой любой рекламной кампании служит обещание, в которое
можно поверить. Иисус обещал лучшую жизнь после смерти. Траут обещал то же
самое здесь и сейчас.

Дадли Принс начал медленно превращаться из истукана в человека. Траут
помогал ему в этом, советуя сгибать руки и ноги, высовывать язык, качать
головой и так далее.

Траут, у которого никогда не было свидетельства о среднем образовании,
тем не менее стал настоящим доктором Франкенштейном!

47

У моего дяди Алекса Воннегута, который говорил, что, когда мы
счастливы, нам следует громко выражать свой восторг, была жена, тетя Рей.
Она считала его круглым идиотом. Идиотом его, вероятно, считали и в
Гарварде, с самого первого курса. На первом курсе дяде Алексу задали
сочинение на тему "Почему я приехал учиться в Гарвард из такого далекого
Индианаполиса". Дядя обожал рассказывать, что главная мысль его опуса
сводилась к следующему: "Потому что мой старший брат учится в Массачусетском
технологическом".

У него не было детей. Он не держал дома оружие. Зато у него было много
книг, и он все время покупал новые и давал мне почитать те, которые считал
достойными. Когда он хотел прочесть мне вслух тот или иной особенно удачный
отрывок из какой-нибудь книги, ему приходилось устраивать многочасовые
поиски. Дело было вот в чем: его жена, тетя Рей, о которой говорили, что в
ней есть что-то от художника, расставляла книги по полкам так, чтобы
совпадали размеры томов, цвет обложки и тиснение на корешке.

О сборнике эссе своего возлюбленного Х.Л.Менкена он мог бы сказать:
"Кажется, книга была зеленая, примерно такой высоты".

Его сестра, а для меня тетя Ирма, однажды сказала мне -- я уже был
достаточно взрослый: "Все мужчины в семье Воннегутов до смерти боятся
женщин". Ее братья боялись ее как огня, это уж точно.

Послушайте. То, что мой дядя Алекс закончил Гарвард, не было для него
победой в дарвиновской войне с собратьями по виду. Его отец -- архитектор
Бернард Воннегут -- отправил его туда просто, чтобы он "окультурился", и ему
это, безусловно, удалось, хотя потом он и оказался под каблуком у жены и
стал всего лишь страховым агентом.

Я бесконечно благодарен ему, а также -- опосредованно -- тому, чем был
когда-то Гарвард, за то, что я умею находить в хороших книгах, иной раз
очень смешных, что-то, что придает жизни смысл, несмотря ни на что.

Складывается представление, что книги, какими их любили я и дядя Алекс
-- незапертые коробки на петлях, в которых лежат листы бумаги с чернильными
пятнышками, -- устарели. Мои внуки уже многое прочитывают с видеоэкрана.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, подождите минуточку!

Когда книги только что придумали, они были такими же практичными
приспособлениями для хранения и передачи информации, как и последние чудеса
из Силиконовой долины, хотя они и были изготовлены из едва-едва обработанных
растений, растущих в лесах и полях, и шкур животных. Но по чистой
случайности -- ведь никто ничего не рассчитывал заранее -- оказалось, что их
вес, их внешний вид, что у них нужно переворачивать страницы, заставляют
наши руки и глаза, а затем уже и ум и душу отправляться в некое духовное
приключение. Мне было бы жаль, если мои внуки не смогут туда отправляться.

48

Мне кажется очень симптоматичным, что величайший поэт и величайший
драматург нашего столетия в один голос отрицали, что они родом со Среднего
Запада, и особенно, что они родом из Сент-Луиса, штат Миссури, Я имею в виду
Т. С. Элиота, который под конец жизни говорил и писал как вылитый
архиепископ Кентерберийский, и Теннесси Уильямса, выпускника Вашингтонского
университета Сент-Луиса и Университета Айовы, который под конец жизни
говорил и писал как вылитый Эшли Уилкс из "Унесенных ветром".

Нет, конечно, Теннесси Уильяме родился в Миссисипи, но семи лет от роду
он переехал в Сент-Луис. И он сам взял себе имя Теннесси, когда ему
исполнилось двадцать семь лет. До этого его звали Том.

Килгор Траут родился в больнице на Бермудах. Там его отец Реймонд
собирал материал к своей докторской диссертации о бермудских
орланах-белохвостах. Единственное сохранившееся гнездовье этих огромных
синих птиц, самых больших из всех морских летающих хищников, находилось на
Скале Мертвеца, лавовом островке в самом центре знаменитого Бермудского
треугольника. Кроме орланов, на острове никто не жил. Траут был зачат именно
на Скале Мертвеца -- там его родители провели медовый месяц.

Самое интересное с этими орланами было то, что в ускоренном сокращении
их популяции были виновны самки орланов, а не, скажем, люди. Дело
происходило так. На протяжении примерно тысячи лет самки откладывали яйца,
высиживали их, а потом учили птенцов летать, спихивая их со скалы.

Но когда на остров приехал соискатель ученой степени доктора
биологических наук Реймонд Траут со своей супругой, он обнаружил, что самки
решили ускорить процесс. Они так же спихивали птенцов со скалы, но теперь