револьвера старой киммерийской конструкции "Кумай Второй" - с вращающимся
барабаном, на тридцать две плюс одна пули. Гендер даже и не стал ломать
голову - откуда такое. Он тоже оттрубил свой год на миусских пастбищах, где
такие револьверы служат табельным оружием.
Боюсь, его сила понадобится. Очень похоже, что у нас будет сегодня...
варфоломеевский день.
приставили было стеречь Антонину, но она сказала, что это "потом", а она
будет где все, Павлику пока что ничего не грозит. Доня быстро собирала все,
что может понадобиться - прежде всего веревки. Варфоломей, полыхая праведным
гневом, теребил револьвер, но полагался, видимо, скорей на любимую дубину -
не тяжелую, пуда два всего, но прикладистую, хорошо уравновешенную, которую
смастерил, когда руки у него уже зажили, а тройной перелом бедра ходить еще
не позволял. В душе Варфоломей знал, что когда-нибудь вложит своим
истязателям по первое число. Гипофеты злопамятны, хотя это качество не
похвальное. А дубинка, кстати, входит у гипофета в число повседневных
принадлежностей: такое Сивилла порой напрорицает, что без дубинки с клиентом
никак не управишься.
рифейский ангел пролетел. Доня одной рукой обнимала огромную кастрюлю с
холодной соболятиной, на тот случай, если никакого подкопа нет и рабы мирно
бьют кедровые баклуши, а другой придерживала связки веревок, в основном
свежеснятых бельевых - и прочих, какие нашлись. Нинель всем своим видом
выражала одну мысль: "Ждите худшего". Видать, нужно было все-таки тащить и
кастрюлю, и веревки - вещи как будто взаимоисключающие. Варфоломей гладил
пальцами дубинку и невольно облизывался. Гендер прижимал к груди фонарь.
вниз, светя перед собой мощным киммерийским фонарем из числа тех, что
ставили в Киммерионе вместо фар на автомобили; называли эти фонари
выразительно - "дракулий глаз". Через две ступеньки остановился.
вниз по лестнице, за ним поспешил Варфоломей, следом - Доня с ворохами
веревок, за ней без спешки, сгорбившись и пребывая в обычном полутрансе,
спускалась Нинель, что первоначально не планировалось. Но она знала, что
делала, и никто с ней не спорил, никогда. Федор Кузьмич перекрестился еще
раз и тоже шагнул вниз.
бы человек, несущий перед собой кастрюлю с обедом: полную до краев парашу,
передвинутую сюда специально для того, кто вечером придет с ненавистной
соболятиной, - а также распиленные и в спешке брошенные кандалы: видимо,
продолбив дорогу на свободу, рабы дали драпа немедленно А это значит - в
любое время с тех пор, как вчера вечером их кормили. А прошло с той поры уже
часов пятнадцать. Кошмар, да и только.
которого невероятно толстый человек что-то уверенно обещал новым народам
российской империи, Пол и Варфоломей обнаружили дыру в стене, тесную, один
человек с трудом боком протиснется. Гендер нырнул туда сразу; следом полез
Варфоломей. Он долго сопел, богатырские мышцы не желали сокращаться - но в
конце концов протиснулся. Спустя минуту в проломе опять показалась голова
Гендера. Глаза у него были круглые.
в пространствах Саксонской набережной. - Чей же тут подвал?
Астерия Миноича. Того, который на крыльце торчит, бывает. Когда тебя,
Фоломейка, битого привезли, он торчал.
того дома оказался подвал под мостовой?
до него теперь доходило куда быстрей, чем раньше.
уйти никуда не могли! Да уберите вы револьвер, меня... намочите! - заорал
Гендер на Федора Кузьмича. Пол не помнил нужных слов, вся необходимая
лексика вылетела как-то сразу из головы. Федор Кузьмич пожал плечами и
нехотя спрятал револьвер.
повернулась и пошла прочь. "Упрежу хозяев, чтоб не звали ментов..." -
донеслось из темноты. Видимо, ничем больше помочь пророчица пока что не
могла.
до южного конца набережной, ринулся в лабиринт - скрипя зубами и чувствуя
непонятную ему в самом себе, непривычную, от ног к голове поднимающуюся
холодную ярость. В конце концов, почему все и всегда против него? Сперва ему
навязали профессию по наследству, потом ее лишили - и притом не кто-нибудь,
а родной ополоумевший отец. Он сломал свою гордость и стал членом последней
в Киммерии гильдии, ниже которой только рабы. Так и рабы, за которыми он
приставлен ходить, их кал-мочу исследовать, посмели от него бежать, посмели
отнять у него последнюю работу! В памяти всплыли строки из учебника по
сексопатологии, сочиненного его прадедушкой, Мафусаилом Гендером, - там
имелись воистину грозные выражения:
от таких слов половострадающие должны были обмирать как кролики под змеиным
взглядом. Пол внезапно ощутил, что заклинание помогает по крайней мере ему
самому: - Сдавайтесь, гниды! Монтекристы драные, стоять! Лежать! Мордой к
стене!
можно было идти хоть налево, хоть направо. Гендер обернулся к спутнику.
плите пола, - весь туннель был выдолблен в монолите острова Караморова
Сторона, в сплошном точильном камне. Следов на древней пыли было множество,
все явно принадлежали беглым рабам.
кто - не пойму. По следам выходит, что направо убежали... потом вернулись,
побежали налево, а потом пошли бегать по одному - туда, сюда. И долго
бегали. Совсем недавно последний раз.
Ты направо пойдешь, я - налево. Все время старайся касаться боком... ну,
рукой - левой стены. А я буду - правой. Авдотья Артемьевна, отпускайте
канат, мы пошли гадов м-м-м... рататать!
исполнять приказ. Хорошо, что веревок набрала невпроворот. А вдруг мало
будет?
очень скоро свернувшей еще раз налево, оставляя при этом возможность перейти
направо, в другой коридор. Камень лабиринта был истоптан босыми подошвами
беглых рабов что там, что сям - поэтому идти было тоже все равно куда. И
пока что везде было зловеще тихо. Гендер решил, что это неправильно, что
пора опять действовать по учебнику:
коридор. Руку страшно дернуло. Пуля, рикошетя, щелкнула несколько раз, но,
кажется, никого не поразила. - Ку... сдавайся... кублевон выблин!
было ничего себе. Многократно повторенное, неведомое доселе ни русскому, ни
киммерийскому языку ругательство пошло блуждать по коридорам лабиринта.
Гендер про лабиринты не знал ничего, кроме того, что выйти из них очень
трудно. Значит, не ушли! Гендер выстрелил еще раз, опять послушал эхо,
ответом на выстрел была страшная матерщина, прилетевшая из другого коридора,
однако в ней Гендер сразу распознал свой собственный загиб: эхо совершило
круг и вернулось. Кажется, в эту сторону идти не стоило. Гендер представил
себе, как Варфоломей отбивается от шести озверевших рабов в одиночку - и
рванул назад, к пролому в стене, перехватил веревку, ведущую к Варфоломею,
побежал в правый коридор. Собственный канат его, много раз намотанный на
туловище, теперь мешал чрезвычайно, из-за него бежать приходилось, вращаясь
вокруг собственной оси.
натянутый канат, обвязанный вокруг мощной груди парня, Гендер давно не знал
бы, куда идти. Коридоры раздваивались через каждые три-четыре сажени, к тому
же вели то вверх, то вниз, выписывали круги и спирали, временами уводя на
очень большую глубину, - а пол, как подтверждал луч "дракульего глаза", был
истоптан весь - именно босыми стопами рабов. Впрочем, шум откуда-то
доносился, но слишком звучное эхо не давало возможности определить - что за
шум, откуда. В шуме этом почему-то все время слышалось Гендеру
подозрительное чавканье, Гендер надеялся, что это просто шлепанье босых ног
по воде, например, а не подлинное чавканье. Он свернул куда-то в
стотысячный, по самым скромной прикидке, раз - и нос к носу столкнулся с
кем-то.
Варфоломея, Пол следующим движением вознамерился дать беглому рабу в морду.
Однако противник ускользнул, притом вбок и вверх, из-за проклятого эха Пол
не разобрал, куда именно. Неведомо каким по счету чувством Пол знал, что
попался ему лисовидный Матвей Сырцов, палач-садист, недомерок и подонок, чье
наиболее мерзкое дерьмо без всякого сепаратора выделялось в каждой порции
анализа из общей параши, - а выделять его Пол научился после того, как у
Сырцова случился пятидневный запор и по приказу Федора Кузьмича пришлось
Эриксон Стивен
Сертаков Виталий
Перумов Ник
Акунин Борис
Шилова Юлия
Майер Стефани