Чтение 25–й страницы книги ~Скелет из пробирки~

- Я сама хочу увидеть выпуск!

- А как же работа? - удивилась Томуська. - Новая книга...

- Когда писатель смотрит в экран, его мозг обдумывает новые сюжетные ходы, - нашлась я и пошла в гостиную.

После блока рекламы симпатичный, но немного гнусавый молодой человек сообщил:

- В эфире "Вести-Москва". Сильный пожар в столице. Около пяти часов вечера внезапно вспыхнуло здание архива "Подлинные документы".

На экране появилось изображение хорошо известного мне дома. На тротуаре стояли люди. Судя по тому, что на многих были синие халаты, основную часть толпы составляли сотрудники архива. На проезжей части виднелась цепочка пожарных машин.

- Сейчас создан штаб по борьбе с пожаром, - звучал за кадром голос, - наш корреспондент Антон Ветров взял интервью у Нины Михайловны Наненской, директора учреждения.

Картинка сменилась. Я увидела молодого парня в светлых брюках и рубашке-поло. В связи с жарой даже телерепортеры стали разрешать себе вольности в одежде. Около юноши топталась полная тетка с абсолютно безумным лицом.

- Нина Михайловна, - журналист сунул ей под нос микрофон, - какова, на ваш взгляд, причина возгорания?

- Не знаю! - в отчаянии воскликнула директриса. - Это ужасно! Непоправимая катастрофа! Погибли сотни, тысячи невосстановимых документов! Невозможно оценить ущерб, нанесенный российской науке! Наверное, неполадки в электропроводке! Мы очень давно просили денег на ремонт, умоляли, но у московского правительства каждый раз оказывались более нужные объекты, куда вкладывались средства. Конечно, срочно требовалось построить новый торговый комплекс на Манежной площади, внутри которого простым людям дурно делается от одного взгляда на цены... Мы же просили на науку! Но нет...

- Может, все не так страшно? - прервал ее Ветров. - Огня-то не видно, только дым. Сейчас наши доблестные пожарные остановят процесс.

- Господи, - заломила руки Нина Михайловна, - вы рассуждаете о таких вещах, которых не знаете! Пламя бушует в хранилище! Распространяется оно среди бумаг, которыми забиты полки, с невероятной скоростью, а пожарные заливают все вокруг водой и специальной пеной, следовательно, то, что не исчезнет в огне, погибнет в жидкости. Это же архив! Не кабак! Тут документы!

- Вы уверены, что дело в проводке? Вдруг кто-то из сотрудников оставил непотушенную сигарету?

- Такое невозможно! - закричала Нина Михайловна. - Прекратите говорить глупости! У нас дымят лишь в одном строго отведенном для этого месте, и там есть все средства пожаротушения!

- Надеюсь, жертв среди сотрудников нет?

- Люди целы, - стала озираться директриса, - у нас все на месте?

- Свету Сафонову найти не можем, - сообщила худощавая женщина, подходя к камере.

- Это наш ученый секретарь Рагозова Наталья Петровна, - растерянно сказала начальница, - а где же Светлана?

- Не знаю, - озабоченно ответила Наталья Петровна, - только что провели перекличку и обнаружили, что ее нет!

- Она не могла остаться в пылающем хранилище? - поинтересовался репортер.

- Нет, - хором ответили женщины, потом директриса добавила:

- Сафонова работает в зале периодики, ей нет необходимости спускаться в хранилище. Всех женщин, работающих в подвале, удалось эвакуировать!

На экране замелькала другая картинка.

- Тем, кому предстоит в этом году поступать в вуз... - завел гнусавый парень.

Я продолжала смотреть в экран. Вот это да! Архив сгорел! Сразу вспомнились длинные ряды железных полок, набитые бумагой и картоном. Да уж, небось там все сейчас полыхает, как безумный костер! А мне-то что делать? Единственное оставшееся документальное свидетельство - фотография Бригитты и Фридриха Виттенхофов. Надо положить ее в надежное место. Например, в сейф, который стоит у Семена в кабинете.

Я вскочила, побежала в спальню, схватила сумочку и принялась рыться в ней. Снимок исчез.

Чувствуя легкое головокружение, я вытряхнула все содержимое ридикюля на кровать и принялась тупо перебирать вещи. Через две секунды пришло понимание: я занимаюсь ерундой. В горе, состоящей из губной помады, расчески, шариковой ручки, пудреницы, упаковки "Орбит" и мятной карамельки, нет фото. Куда же оно подевалось?

Я постаралась прийти в себя. Не беда, есть живой свидетель - Ладожский Герман Наумович, ничего, сейчас все устаканится... Может, старик прав? Не надо ждать неделю? Рассказать все сейчас Олегу? Вон из прихожей доносятся голоса, отчего-то супруг явился сегодня домой к девяти. Ага, там еще и папенька!

- Пивко отнеси в холодильник, - крикнул Ленинид.

- Уже, - отозвался Олег и всунул голову в спальню. - Вилка, разделай нам селедочку. Купили по дороге, атлантическая, жирненькая...

Обычно, услыхав подобную просьбу, я начинаю изворачиваться и придумывать любые предлоги, чтобы не брать в руки скользкую тушку. Нет, я обожаю селедочку, как раз такую - атлантическую, жирную, с луком и горячей, рассыпчатой картошечкой. Но только люблю ее есть, а вот разделывать - увольте! Весьма специфическое удовольствие. Но, учитывая тот факт, что еще вчера Олег дулся и не разговаривал со мной, кривляться не следует.

- Конечно, дорогой, - подскочила я, - где рыбка?

- На кухне, - ответил Куприн и тут же спросил:

- Ты не заболела?

- Никогда не чувствовала себя так хорошо, как сейчас, - заверила я его и отправилась на кухню.

Не успела я отрезать плавники, как вновь раздался звонок.

- Эй, откройте кто-нибудь, - завопила я, - у меня руки в рыбе!

Вообще говоря, я заметила, что к двери всегда бегает тот, чей статус в доме самый низкий. У нас это либо я, либо Томуська. Сеня и Олег никогда даже не вздрогнут, услыхав бодрую трель, а Кристина постоянно ходит с заткнутыми ушами - она безостановочно слушает плейер.

- О-о-о, - воскликнул Ленинид, - вот это класс! То, что надо к картошечке и пивку! Ну ловко! Давай сюда!

Через секунду папенька возник на пороге и потряс трехлитровой банкой маринованных грибов.

- Глянь, какие опятки, - восхищался папенька, - один к одному, просто картинка Как считаешь, их маслом заправить?

Я посмотрела на банку. Значит, заявилась моя подруга, теперь еще по совместительству и мачеха, Наташка. Она совершенно потрясающе делает заготовки и, приходя в гости, вечно притаскивает помидорчики, огурчики, грибочки. Один раз приволокла соленый арбуз. Было немного необычно, но вкусно - Народ, - заорал Ленинид, - а ну, садитесь! Олег, Семен, Томочка и я устроились за столом. Папенька вытащил из холодильника запотевшие бутылочки.

- Лепота, - крякнул Сеня, - селедочка, картошечка, лучок, пиво, ничего больше не надо, чтобы почувствовать себя счастливым - Ишо грибочки, - возвестил Ленинид и начал накладывать опята всем на тарелки.

- Где Наташка? - спросила я.

- Дома, - ответил папенька, - голова у нее болит. Ну, ребята, вздрогнули!

Мужчины осушили бокалы.

- Как дома? - удивилась я. - А грибы кто принес? Ты же только что восхищался в прихожей! И звонок звенел!

- Так бабка приходила, - пояснил папенька, нацеливаясь на опята. - Предложила купить за бесценок. Чистенькая такая старушка, в белом платочке, навроде маменьки моей покойной, видать, пенсия маленькая. Вот и приторговывает консервами. Да глянь, какие отличные грибки! Картинка!

В то же мгновение в моей голове пронеслась цепь картинок, словно кто-то включил видеокассету в убыстренном режиме. Вот соседка Вики Виноградовой, миловидная дама в брючном костюме, с укоризной восклицает: "Разве можно покупать грибы у незнакомых? Да и у знакомых не надо!" Вот в разговор вступает мужчина из соседней квартиры: "А у нас так знакомая отравилась! Сама сделала - и ау, спасти не успели. Мы с женой после этого случая только варенье варим".

Я вскочила на ноги с воплем:

- Не смей! - и выбила у папеньки из рук ложку.

- Ты че. Вилка, оборзела! - заорал Ленинид. Я схватила миску с грибами и вывалила их в помойное ведро - Не ешьте, они отравлены.

- Офигеть можно! - покачал головой Семен. - Вот до чего доводит людей работа над криминальными романами. Мания преследования! Случай, описанный в науке!

Не обращая внимания на насмешки, я стала собирать тарелки и ставить в мойку.

- Объяснит мне кто-нибудь, что происходит? - взвился папенька. - В кои-то веки сели все вместе поужинать, и пожалуйста! Ну не хренота ли? Там еще в банке грибы остались?

Я быстро схватила трехлитровую банку.

- Нет!!!

- Ваще, блин! - завозмущался Ленинид. Но его прервал спокойный голос Олега:

- Не трогай опята. Похоже, грибы есть не надо. Я с благодарностью глянула на мужа.

- Но почему? - удивленно спросил Сеня. Куприн отложил вилку.

- Очень надеюсь, что сейчас госпожа Тараканова спокойно сядет на свое место и объяснит нам несколько вещей: отчего сюда прибыли несъедобные грибочки, где она ночует и в какую лужу вляпалась на этот раз?

После этого высказывания супруг в упор посмотрел на меня. Сеня, Томочка и Леонид тоже уставились, не мигая, в мою сторону.

- Э...э...э... - забормотала я. - Разговор долгий, время позднее.

- А мы не торопимся, - сообщил Ленинид.

- Это точно, - каменным тоном подтвердил Олег. Я увидела на лице у мужа самое нехорошее, злое выражение и принялась каяться.

Глава 29

Я понимаю, что вам хочется узнать, каким образом распутались все завязанные узлы. Я сама чуть с ума не сошла от любопытства, потому что Куприн, услыхав мой подробный отчет, отобрал диктофон, пленки с записями и запер меня дома. В принципе, я могла открыть дверь, Олег не приковал меня цепью к батарее. Но он безо всякой улыбки заявил:

- Если выйдешь из дома до моего разрешения, можешь назад не возвращаться!

- Ты меня выгонишь! - возмутилась я. - Вот благородный поступок! Олег скривился.

- Сам уйду!

Отчего-то я испугалась и просидела семь дней тихо-тихо, из чистого подхалимства жаря каждый вечер блинчики! В воскресенье вечером Сеня не выдержал:

- Послушай, Олег, может, разрешишь Вилке выходить из квартиры? А то я превращусь в кабана!

Куприн пропустил замечание мимо ушей, но и не стал ругаться Я сочла момент подходящим и робко попросила - Ты бы хоть чуть-чуть рассказал - Нет! - гаркнул Олег, и тут зазвонил телефон. Я потянулась к аппарату - Нет, - вновь рявкнул муженек и сам схватил трубку, но уже через секунду сунул ее мне:

- Тебя, из издательства - Алло, - пролепетала я, - слушаю.

Вот еще одна странность: едва услышу голосок Олеси Константиновны, начинаю ощущать себя котенком, который написал на ковер. Ну почему из моей груди вырывается идиотское прихихикивание, а ноги сгибаются в коленях?

- Виола Ленинидовна, где рукопись? - спросила редактор.

- Э. , дописываю.

- Но срок истек вчера!

- Дайте мне еще две недельки, пожалуйста! Из трубки донесся тяжелый вздох.

- Уважаемая Виола Ленинидовна, "Марко" заинтересовано в работающих авторах. Вот Смолякова, если договорились на восьмое число, седьмого уже тут - Прошу только четырнадцать дней.

- Ладно, - сухо бросила редактор и отсоединилась. Я уставилась в окно. Так! Все ясно, из "Марко" меня выгонят! Книгу не написать! Развязки не знаю, а Олег не расскажет! И просить его не стану В носу защипало. Я попыталась проглотить комок в горле и внезапно заревела в голос. До сих пор плакала лишь от злобы, но сейчас по щекам текли слезы отчаяния!

- Вилка, - бросилась ко мне Томочка, - что случилось? Успокойся!

Но я терпеть не могу, когда меня начинают утешать, я вообще не люблю выглядеть слабой, несчастной, беспомощной маргариткой. Нет, Виола Тараканова сильная! Но слезы лились по лицу, а я неожиданно ляпнула:

- Никогда! Никогда мне не стать знаменитой писательницей!

В тот же момент я разозлилась на себя до зубной боли. Вот нюня! Нечего рыдать на глазах у всех! Пытаясь справиться с истерикой, я понеслась в ванную, на бегу услышав укоризненный возглас Томочки:

- Олег! Как тебе не стыдно!

Примерно через час, умытая и внешне спокойная, я вернулась в гостиную, где домашние продолжали смотреть телевизор Надеюсь, у них хватит ума, чтобы не лезть ко мне, пусть наслаждаются фильмом по Агате Кристи.

Но Олег мигом щелкнул пультом, экран погас.

- Теперь слушайте, - велел супруг, - история длинная, запутанная Не веря своему счастью, я плюхнулась на диван. Не может быть! Куприн решил все рассказать!

- Нам кажется, - завел муж, - что Великая Отечественная война была так давно, что никаких свидетелей не осталось, но это не правда. Человеку, рожденному в двадцать первом году, в нынешнем едва перевалило за восемьдесят. Конечно, возраст почтенный, но далеко не все старики маразматики и инвалиды. Кое-кто может похвастаться хорошим здоровьем и крепким умом. Чем дальше от нас годы той кровопролитной войны, тем больше появляется легенд. Отличить правду от лжи становится трудно.

Как-то принято считать, что все советские воины были герои, а немцы - негодяи, подонки и мучители невинных людей. Но это не так. Многие немцы понимали, что Гитлер агрессор, и старались хорошо обращаться с поляками, русскими и французами. Польская писательница Кристина Живульская, бывшая узница концлагеря, в своей книге "Я пережила Освенцим" рассказывает о немце-конвоире, который помог ей бежать из заключения. Так что люди разные, и нельзя мазать всех одной краской.

Разные попадались и среди советских воинов. Вступив на территорию Германии, некоторые из них занимались мародерством, насиловали немок и убивали мирных жителей.

Но время замело следы былых преступлений. Старики и старухи, убеленные сединами, одетые в воинскую форму тех лет, ищущие своих однополчан в день 9 Мая, выглядят непогрешимыми героями. Но есть среди них и предатели, такие, как Иван Селезнев.

- Кто? - подскочила я. - Про такого не слышала.

- Ты не нервничай, - неожиданно спокойно приказал Олег, - а слушай.

Иван Семенович Селезнев, 1917 года рождения, уроженец Минска, в 1941 году только-только закончил институт. Когда немцы взяли столицу Белоруссии, парень решил, что новый порядок установлен тут навсегда, и начал активно сотрудничать с гитлеровцами. Иван хорошо владел немецким, был талантлив, а фашисты, несмотря на сложившееся сейчас мнение о них как о людях, способных только пить пиво и драться, ценили умных, готовых к контакту людей.

Ване предложили очень интересную, перспективную, на его взгляд, службу: помогать в создании лекарства от рака. Селезнев мигом согласился и оказался в Горнгольце. Он не пришел в ужас, когда понял, что в лагере проводят эксперименты на людях. Ваня был снобом и считал, что человечество делится на две части: на тех, кто умен, образован, талантлив, и.., на быдло. Вторых Иван не считал за людей и преспокойно использовал в качестве "кроликов". А еще Селезнев оказался из той категории ученых, которых называют фанатиками. Ради научных результатов он был готов на все. Для Вани не существовало таких понятий, как семья, любовь, прогулки под луной, дети... Жизнь Селезнева протекала среди пробирок, и ради них он мог спокойно заложить душу дьяволу.

Имея подобный характер, Ванечка легко влился в коллектив исследователей, работавших в лагере Горнгольц. Там все были такие, начиная с полковника. Фридрих Виттенхоф пожертвовал ради науки всем. Отказался от престижной работы на медицинском факультете одного из старейших университетов Германии и уехал из уютного бюргерского городка в плохо оборудованный в бытовом плане Горнгольц только потому, что там, за колючей проволокой, можно было изучать воздействие ядов на людей. А в университете работали с мышами, лягушками и собаками.

Будучи аскетом и фанатичной личностью, Фридрих воспитал в подобном духе Бригитту, свою дочь, сделав ее медсестрой. Девушка не заканчивала училища, но дело знала прекрасно, потому что учил ее такой высококлассный специалист, как родной отец! Абсолютно беспощадный к "кроликам" и "человеческим организмам", Фридрих был очень приветлив, порядочен и даже ласков с людьми своего круга. Он, как и Ваня Селезнев, считал, что человечество распадается на две части. Виттенхоф не был националистом, он, правда, недолюбливал евреев, но легкий антисемитизм не затмил ему мозги. Если Фридрих видел, что еврей умен и образован, он мигом завязывал с ним контакт. То, что Селезнев русский, никак не сказалось на отношении к нему полковника. Виттенхоф оценил талант парня и приблизил к себе Ивана. Одно время он даже намекал, что Бригитте нужен муж, но Селезнева отпугивала немотивированная жестокость молодой девушки, ее вспыльчивость и резкость... Куда больше ему нравилась племянница Виттенхофа - Лиззи. С ней было проще. Лиззи казалась милой, спокойной, постоянно улыбалась. И еще - мать Лиззи, жена старшего брата Фридриха, была русской, эмигрировавшей в семнадцатое году из большевистской России. Выйдя замуж за немца Виттенхофа, Нина Караваева ни на секунду не забывала о своем происхождении и говорила дома с дочерью по-русски. В конце тридцатых годов родители Лиззи погибли, и Фридрих взял племянницу к себе.

Теперь понимаете, почему Ивану было легче с Лиззи? И еще, Фридрих воспитывал и учил девочек одинаково, но Бригитта получилась исполнительной медсестрой с хорошими руками, а Лиззи оказалась ученым с фонтаном идей в белокурой головке. Девочки не ладили между собой, просто делали вид, что любят друг друга. Но на самом деле Бригитта считала двоюродную сестру выскочкой, а Лиззи морщилась, видя, как дочь Фридриха избивает "кролика". "Если "организм" был отработан, его следовало спокойно уничтожить, не мучая, просто убить, как отжившую лабораторную крысу, - думала Лиззи. - Бригитта слишком невыдержанна, что большой минус для арийки". А еще ради науки Лиззи, как Фридрих и Иван, могла отдать душу черту.

Не надо думать, что все великие открытия в медицине делались чистыми руками, людьми с благородной душой. В душе Лиззи иногда поднимала голову жалость, но, делая очередной жертве инъекцию яда, девушка говорила себе: "Что значит физическая кончина этого индивидуума? Его смерть служит науке и в конечном итоге спасет все человечество!" Бригитта же подобные размышлизмы не приходили в красивую головку, ей просто нравилось избивать людей. Даже отец иногда делал замечания дочери, но та не желала слушаться.

Семнадцатого апреля, вечером, в комнату к Ивану вошел Гюнтер Рур.

- Не помешал? - спросил он.

Иван отложил книгу. Гюнтер был ему очень симпатичен: целеустремленный, умный, эрудированный, готовый дни и ночи проводить в лаборатории.

- Садись, пожалуйста, - улыбнулся Селезнев, - небось все сигареты искурил? Гюнтер кивнул:

- Точно, знаю, что у тебя всегда есть заначка! Но у меня другой разговор.

- Давай!

- Мы с Лиззи решили пожениться! Иван испытал легкий укол ревности, но потом воскликнул:

- Здорово, когда?

Гюнтер не ответил, а задал собственный вопрос:

- Слышишь канонаду? Иван кивнул.

- Русские не сегодня-завтра будут здесь, - добавил Гюнтер.

- Доблестные войска фюрера разгромят Советы, - ответил привычной пропагандистской формулой Иван. Гюнтер мрачно глянул на собеседника.

- Сам так говорю и в письмах к матери пишу эту фразу. Но, скажи, ты веришь в благополучный исход дела? Иван молчал.

- Понимаешь, что сделают с нами? - настаивал Гюнтер. - Убьют! Да плевать на физическую смерть! Пропадут результаты исследований.

- Полковник велел сложить архив медицинских бумаг, - пожал плечами Иван, - наверное, завтра эвакуируемся в Берлин.

- И дальше? - гнул свое Гюнтер. - Через месяц-другой над рейхсканцелярией будут развеваться красные флаги. Мы обязаны спасти лабораторию. Накоплен уникальный материал, если он пропадет, наука будет отброшена на много лет назад, мы стоим на пороге великого открытия.

- Что ты предлагаешь? - тихо поинтересовался Иван. - У нас, похоже, нет выхода!

- Выход есть всегда, - серьезно произнес Гюнтер. - Слушай внимательно. Мы с Лиззи могли бы бежать вдвоем. Но ты нужен нам, исследования без тебя не закончить. Впрочем, без нас тебе тоже не справиться. Мы в одной упряжке.

Иван уставился на Гюнтера. Чем дольше немец говорил, тем сильней удивлялся Селезнев. Лиззи и Гюнтер продумали все до мельчайших деталей.

К утру восемнадцатого числа все было сделано. На руке Лиззи появился номер, сделанный татуировочной машинкой. Девушке для пущей убедительности под наркозом сделали разрез на ноге. Номер появился на руке еще одного ученого, Дмитрия Горкина. Как и Лиззи, Дмитрий был сыном эмигрантки, хорошо владел русским языком и мечтал спасти человечество от рака. Четырех человек вполне хватало для создания лаборатории и продолжения исследований.

Бригитта и Фридрих Виттенхоф были убиты смертельной инъекцией, и Иван лично сжег их тела в крематории. Полковника, как ни жаль, пришлось убрать, выдать его за заключенного не представлялось возможным. Фридрих отпраздновал пятидесятипятилетие, а в Горнгольц привозили только тех, кому не исполнилось тридцати. И потом, для научных исследований он был не нужен, Гюнтер и Иван спокойно могли работать сами. Не сумел бы Фридрих прикинуться и русским. Бригитта же пугала своей жестокостью, еще не удержится, пойдет вразнос!

Никто из сотрудников Горнгольца не удивился, когда Гюнтер на утренней планерке заявил:

- Господин полковник уехал на сутки, повез документацию, всем велел работать.

Отправляясь на пару дней в Берлин, Виттенхоф всегда оставлял вместо себя Гюнтера. День потек обычной чередой. Папки с результатами исследований были спрятаны в надежном месте. Хитрые Гюнтер и Лиззи отобрали только те документы, которые относились к созданию лекарства от рака. Работы по заживлению ран их совершенно не интересовали. Бумаги были уложены в железный ящик и зарыты в саду.

Ночью поднялась тревога.

- Живо, живо, - командовал Гюнтер, - все по машинам, русские на окраине Горнгольца.

Схватив несколько особо интересных "кроликов", врачи умчались, и тогда начался следующий этап хорошо продуманной операции. Со склада, где хранилась одежда заключенных, добыли два комплекта военной формы советских солдат. Русские войска и впрямь стояли на подходе к Горнгольцу, но вошли они в городок лишь после обеда, тогда, когда Гюнтера и его сообщников и след простыл. Лиззи Виттенхоф, Гюнтер Рур, Иван Селезнев и Дмитрий Горкин погибли в огне войны. На старенькой, разбитой машине с красным крестом в глубь расположения советских войск, к госпиталю двигались совсем иные люди: близнецы Кирилл и Валерий Боярские, доблестные защитники Родины, и несчастные мученики из Горнгольца Анна-Мария Зайцевская и Герман Наумович Ладожский.

- О-о-о, - закричала я, - и кто из них стал кем? Почему двое превратились в близнецов?

Олег встал и начал ходить по комнате.

- Им удалось добыть лишь такие документы. Кирилл - это Гюнтер, Валерий - Иван Селезнев, Герман Ладожский - Дмитрий Горкин, ну а в Зайцевскую, как сразу становится понятно, превратилась Лиззи.

- Но как же они смогли выдать себя за близнецов? - удивилась Томочка. - Неужели были так похожи?

- А близнецы иногда рождаются совершенно разными, - влезла я.

- Правильно, - кивнул Олег.

- Меня интересует другое, - вновь не утерпела я, - каким образом Гюнтер-Кирилл, не знавший русского языка, сумел выдать себя за русского солдата?

- Слышала когда-нибудь про операцию под названием трахеотомия? - спросил Олег. Я покачала головой.

- Ее делают в том случае, когда у человека по той или иной причине поражено дыхательное горло, - пояснил Куприн. - Ну, допустим, ребенка душит круп или дифтерит, тогда врач разрезает трахею и вставляет туда трубочку. Воздух начинает поступать прямо в легкие. Разговаривать такой больной не может и внешне выглядит ужасно, но на самом-то деле это хирургическое вмешательство можно провести очень быстро, а когда трубки вынимают, то на горле чаще всего и шрама-то не остается. Гюнтеру Лиззи поставила такую трубку, она ловко справилась с несложной процедурой. Гюнтер-Кирилл выглядел раненным в горло солдатом.

- А Ладожскому отрезали ногу? - подначила его я.

- Нет, - усмехнулся Олег, - на такое господин Горкин не дал бы согласия.

- Но он носит протез!

- Послушай! - возмутился Куприн. - Не перебивай! Давай по порядку, а?!

Я покорно закивала головой:

- Молчу, молчу, ты только говори!

- Преступники поступили хитро, - продолжил Олег, - им было понятно, что конец войны - дело ближайших дней, поэтому далеко не уходили от Горнгольца. Добрались до городка Фридрихсбург, в десятке километров от лагеря, и просто встали на постой у немца на квартире. Бюргер, напуганный тем, что советские войска уже дерутся на подступах к Берлину, изо всех сил старался угодить "освободителям", поэтому День Победы группа встретила у него в доме. К тому времени...

Олег неожиданно остановился.

- Давайте стану называть их теми именами, под которыми преступники прожили вторую половину своей жизни?

- Да, да, - закивала я.

- Так вот, к тому времени Ладожский и Боярский съездили в Горнгольц, добыли ящик с документами и разложили бумаги по вещмешкам. В середине мая началась отправка советских воинов домой. Четверка явилась на вокзал, чтобы сесть в поезд... Вы представляете себе, что такое состав с солдатами, едущими домой?