Чтение 25–й страницы книги ~Тушканчик в бигудях~

- Вот этот дом, - Юра ткнул пальцем в высокую кирпичную башню, - сюда она шастала, квартира сто восемнадцать. Сидела там долго, а потом с мужиком уходила, таким... противным, твоих вроде лет, ну, может, чуть моложе, в общем, совсем неподходящий ей кадр.

- Зачем же мы со стороны "Автозаводской" добирались? - изумился я. - Намного проще с проспекта, прямо к подъезду подъехать можно.

- Вета от метро плюхала, - сообщил Юра, - другой дороги я не знаю. Еле выследил ее, столько раз из виду терял. Она в один вагон сядет, я в другом затаюсь, чтобы не заметила, вроде хорошо ее вижу через стекло, отвернусь на секунду, блин, пропала! А уж как сюда за ней бежал, вообще улет.

- Зачем же ты за Ветой следил?

Юра прикусил нижнюю губу.

- Думал, она уйдет, а я потом в квартиру поднимусь и этого старика урою. Морду ему набью, зубы повышибаю, ну за каким фигом он к молодой полез?

Живи со своими старухами, - горячился Юра. - Целую неделю я выслеживал, вынюхивал, квартиру вычислил и... ушел.

Он замолчал, затем принялся ковырять носком кроссовки асфальт.

- Вы решили не выяснять отношений с Павлом? - спросил я. - Благородное поведение.

Юра с тоской посмотрел на меня:

- Чудик вы. Просто не захотел драться.

- Почему же? Столько сил потратили на слежку.

Юноша подтянул джинсы.

- Ага, вот тут сел, на скамеечке, за машинами.

Отличное место. Меня от подъезда не видно, а я полностью ситуацию контролирую. Ну, думаю, сейчас Вета выйдет, а я наверх...

Он снова замолчал.

- Она не появилась?

- Да нет, вышла на улицу, - мрачно сообщил Юра, - только вместе с этим папиком. Я увидел их и замер. Ветка на старикана такими глазами смотрела...

На меня она никогда так глядеть не станет. Римка сука, но в одном права, Вете я не был нужен ни в каком виде, она того паразита любила до смерти. Вот я и не стал скандалить.

Он опять начал ковырять тротуар.

- Ты еще встретишь свою любовь, - попытался я приободрить юношу, - все у тебя впереди.

Юра покачал головой, затем, не сказав ни слова, ушел. Я кинулся в подъезд и, забыв про лифт, помчался по ступенькам вверх. Добежал до нужной квартиры, не думая ни о чем, ткнул в звонок, с огромной радостью услышал звук открывающейся двери и в тот же момент понял, что натворил. Если сейчас на пороге возникнет Павел, благообразный бабник моих лет, как прикажете поступить?

Но дверь открыла старушка, маленькая, кругленькая, очень опрятная, со старомодной укладкой на голове. Седые волосы отливали светло-фиолетовым оттенком, блузку украшала камея.

- Что вам угодно? - пропела она.

- Право, с моей стороны крайне невоспитанно беспокоить вас, - улыбнулся я.

- В жизни случается всякое, - благосклонно кивнула старушка.

Я почувствовал себя в родной стихии. Так говорят все маменькины подружки.

- Ничто не способно оправдать бестактность.

- Иногда нам приходится забыть о воспитании в силу форсмажорных обстоятельств, - отбила мяч бабуся, - очевидно, вы в подобном положении. Слушаю вас, милейший.

- Разрешите представиться, Иван Павлович Подушкин.

Бабуся взяла мою визитку:

- Очень приятно. Эстер Львовна Фонар. Чем обязана?

- Боюсь, я напрасно вас побеспокоил.

- Я вся внимание.

- Один мой друг, по имени Павел, дал мне этот адрес как свой, и вот сейчас я ехал мимо и, имея свободное время, набрался окаянства заявиться к вам без предварительной договоренности.

- Павел? - изумленно переспросила Эстер Львовна. - Павел?! Ах, да! Увы, ничем не сумею помочь. Он покинул сии стены, отбыл прочь!

- Куда? - Я на секунду выпал из образа мужчины, замученного светским воспитанием.

Эстер Львовна мягко улыбнулась:

- Прошу вас, проследуйте в гостиную.

Я церемонно раскланялся, втиснулся в прихожую, стащил ботинки и был препровожден в уютную комнату, заставленную темной мебелью, обитой синим шелком. Эстер Львовна опустилась в кресло, указала мне сморщенной рукой на диван и хорошо поставленным голосом преподавателя сказала:

- Давайте сначала уточним, об одном ли человеке мы ведем речь? Данную жилплощадь временно занимал Павел Николаевич Бурцев, москвич, врач. Это ваш друг?

- Да, да, - поспешно согласился я. - Отчего же Паша решил жить на съемной квартире? Вы не интересовались?

Эстер Львовна деликатно кашлянула:

- Естественно, сама бы я ни за что не стала проявлять неуместного любопытства, но Павел Николаевич, человек деликатный, разъяснил ситуацию. Он развелся с женой, оставил ей квартиру и, пока не приобрел новую, снимает жилье. Исключительный человек, оплатил сразу за три месяца. Ничего не испортил, не сломал, не разбил, оставил после себя полнейший порядок и уехал. Я бы с удовольствием продлила наш контракт, но Павел Николаевич, к моему глубочайшему сожалению, уже успел решить квартирный вопрос.

Ах, конечно, не слишком хорошо так говорить, но вы понимаете меня, не так ли?

Я кивнул:

- Конечно, сдать квартиру сейчас трудно, да и опасно. Всякие люди встречаются, много безответственных, балующихся алкоголем.

Эстер Львовна снова кашлянула:

- Совершенно согласна с вами. Кстати, если надумаете, могу вас пустить, потому что вы производите впечатление человека нашего круга. Ваши родители, случаем, не из мира науки? Мы с покойным мужем всю жизнь преподавали русскую советскую литературу в МГУ, увы, сейчас жестокое время, и доктор наук, у которого десяток монографий, я имею в виду себя, вынужден съезжать на дачу, а в свои апартаменты пускать чужих людей, чтобы не умереть с голоду.

- Мой папенька не имел никакого отношения к науке, он был писателем. Павел Подушкин, очень популярный в советские годы автор, а матушка - актриса, она в добром здравии, но сейчас уже не играет на сцене.

- Павел Подушкин, - всплеснула ручками Эстер Львовна, - боже! Какой пердюмонокль! Вон там, в шкафу, много его книг, часть с автографами. Одна из моих аспиранток писала кандидатскую на тему "Образ русского барина в советской прозе на примере книг Павла Подушкина". Вот тогда мы и свели знакомство.

Ну-ка, подождите!

Легко вскочив, Эстер Львовна подошла к полкам, вынула хорошо знакомый мне том в бордовом переплете, раскрыла его и сказала:

- Смотрите.

Я глянул на слегка пожелтевшую страницу и ощутил болезненный укол в сердце. Знакомым, мелким, очень аккуратным почерком была сделана надпись:

"Уважаемой Эстер Львовне от автора с наилучшими пожеланиями. Павел Подушкин".

- Это ведь ваш папенька писал? - ажитированно воскликнула профессор.

- Совершенно верно, - дрогнувшим голосом ответил я.

- Боже! - занервничала Эстер Львовна. - Вот так встреча! Что же мы сидим без чаю? Голубчик, Иван Павлович! Впрочем, можно вас Ванечкой звать?

Я только кивнул, так как потерял дар речи. Надо же, я считал, что отец давно незаслуженно забыт.

Странные люди современные издатели, сейчас выпускается море второсортных произведений, а собрание сочинений Павла Подушкина стоит нетронутым.

Большое количество великолепных, как теперь их называют, дамских романов, ну почему они не востребованы? Впрочем, я давно смирился с несправедливостью и решил, что отец умер не только как физическая сущность, но и как литератор. Но, оказывается, еще есть люди, у которых дома бережно хранятся его книги!

- Эстер Львовна, - спросил я, справившись с нахлынувшими чувствами, - не сообщил ли вам Павел адрес своей новой квартиры?

- Нет, Ванечка, он просто попрощался и уехал.

- И как его найти?

- Понятия не имею.

- Может, знаете, где он работает?

- Увы, мне известно лишь, что Павел Николаевич врач, похоже, по женской линии.

- Отчего у вас возникла такая уверенность?

Эстер Львовна улыбнулась:

- Проказник он. После того, как квартира освободилась, сюда женщины звонить начали, Павла спрашивать. Одна по отчеству его величала, другая просто по имени, третья по фамилии. Я, естественно, всем отвечала: "Он уехал".

Стоило Эстер Львовне объяснить, что Бурцев покинул съемную квартиру, как начинали доноситься крики:

- Не может быть? Куда? Почему?

Очень скоро Эстер Львовна сообразила: милый Павел ловелас, юбочник, неуправляемый бабник. Профессор не осудила Бурцева, молодой, свободный мужчина волен вести себя, как ему заблагорассудится. Ей было жаль глупых женщин, двое из которых даже явились к ней лично. Одна, совсем молоденькая, с круглым детским личиком, услыхав от Эстер Львовны про отъезд Павла, заплакала и все повторяла:

- Ну посмотрите в комнате, вдруг он для Веты письмо оставил! Не может быть, чтобы ничего не было. Не правда!

Другая, сильно размалеванная, в невероятном наряде, тоже не хотела уходить.

- Вы понимаете, с кем имеете дело, - топала она ногами, наступая на Эстер Львовну, - я лучшая актриса современности, звезда... Дайте номер его мобильного, адрес, живо.

Выслушав рассказ пожилой дамы, я только горестно вздохнул:

- Вот беда, я очень надеялся найти хоть какой-то след Павла.

Эстер Львовна засмеялась:

- Ну вам, милый Ванечка, сыну Павла Подушки на, я помогу с радостью.

- Каким образом? Ведь вы не знаете его новый адрес.

- Зато имею данные его старой прописки, - усмехнулась профессор. - Павел Николаевич, когда мы документы в агентстве оформляли, естественно, паспорт показал, его адрес, ну тот, где он с женой жил, в договоре указан. Павел очень просил меня никому его не сообщать, не хотел, чтобы кто-нибудь его бывшую супругу тревожил. Уезжая, он предупредил меня, что среди его пациенток есть много психически неадекватных женщин, которые, влюбившись в доктора, способны на глупые поступки. Я знаю, что такое случается, впрочем, мне думается, Павел Николаевич и сам был не промах, но не о нем речь. Я никому адреса не разгласила, а вам дам с огромной радостью.

Глава 24

Павел Николаевич Бурцев оказался прописан в доме, мимо которого я в свое время неоднократно ходил. Рядом с ним в здании, похожем на гигантский корабль, одно время жил Гриша. Когда-то его папенька имел здесь комнату в коммунальной квартире. Родители Гриши жили в просторных хоромах, а десятиметровая комнатенка стояла пустой. Когда Гришка стал студентом, отец вручил сыну ключи и сказал:

- Небось охота одному пожить, без нравоучений?

Кто бы отказался, будучи первокурсником, получить собственное жилье, особенно в те, советские годы? Естественно, Гришка моментально смылся из обширных, но совместных с родителями апартаментов в крохотную, зато собственную кубатуру. И началось!

Гулял он до полной отключки до тех пор, пока две древние бабки, проживавшие в соседних комнатах, не позвонили его отцу и не устроили вселенский скандал.

Папенька мигом вернул Григория назад, и его веселое житье прекратилось. Но до сих пор иногда, уже давно обитая в одиночестве, Гришка вспоминает те денечки и вздыхает:

- Эх, хорошо было, жаль только, недолго! Вот карги, спали себе целыми днями, ну почему возмущаться начали?

Добравшись до огромного здания, я медленно пошел вдоль фасада. Надо же, я совсем забыл, в каком подъезде обитал Гришка. Вон в том, угловом? Нет, вроде дверь была ближе к середине здания. Одно знаю точно: я входил к Грише с проспекта. А дом, где проживал Павел, расположен рядом, и он невероятно огромный, квартира Бурцева имеет номер две тысячи два, строили домину еще при Сталине, а в те годы любили гигантский размах, если здание, так уж размером с провинциальный город.

У некоторых людей самые яркие воспоминания вызывает запах, вдохнешь случайно аромат давно забытых вещей, и память начинает услужливо подсовывать картины. Я принадлежу к породе таких "нюхачей". Не успел войти в подъезд, как голова слегка закружилась, тут в воздухе витала смесь запахов, очень хорошо мне знакомых. Вмиг в мозгу возникла такая сцена. Я звоню в дверь, она распахивается, из щели высовывается Гришка.

- Чего тут прыгаешь? - шипит он.

- Мы же в кино собрались, - удивленно отвечаю я, - в Дом литераторов, отец билеты достал, на французский фильм.

- Ступай один.

- Ты не хочешь посмотреть импортную ленту? - изумляюсь я.

Для тех, кто не знает, поясню: в СССР практически не показывали кино, снятое, как тогда говорили, "на Западе". Впрочем, старые ленты все же можно было посмотреть, взяв абонемент в кинотеатр "Ударник", там работал "Университет культуры". Сначала вы слушали нудную, но, к счастью, короткую лекцию о том, что вам предстоит увидеть, затем показывали фильм. Но современные ленты до Москвы добирались редко, и демонстрировали их в основном в так называемых творческих домах: литераторов, композиторов, кинематографистов. Попасть на подобный показ считалось огромной удачей, люди потом долго рассказывали об увиденном, хвастались, ощущая себя принадлежащими к касте избранных. И вот сейчас Гришка отказывается от такой радости.

- Уходи, - бубнил приятель.

Меня поразил его бледный вид и воспаленные, красные глаза.

- Ты заболел? - заботливо спросил я. - Может, помочь чем?

- Нет.

- Похоже, тебе плохо, дай зайду.

- Топай куда шел.

Я обиделся и пожал плечами:

- Ладно, пока.

- Эй, погоди! - крикнул Гришка.

- Что?

- Извини, некрасиво вышло, - забубнил он, - девушка у меня, ну, сам понимаешь... В общем, ступай один кинушку смотреть.

Я рассердился на ветреного приятеля.

- Мы же вчера договорились, в восемь вечера, абсолютно точно.

- Кто ж знал, что я в десять с девушкой познакомлюсь, - хихикнул Гришка, - и еще меня собака укусила.

- Да? - удивился я.

Приятель кивнул:

- Ага, выскочила из-за угла, мелкая шавка, да как цапанет! Я их ненавижу! Вот дрянь! Теперь нога болит.

Я не очень поверил в тот день другу, мне пришлось продавать лишний билет у входа. В молодости Григорий терял голову при виде дамы, согласной на постельное приключение. Впрочем, талант ловеласа не помешал ему получить диплом с отличием - те, кто заканчивал медицинский вуз, знают, как это трудно, - а потом стать великолепным врачом. Сейчас Гришка просто нарасхват, консультирует во многих местах, пишет научные книги. Но он не женат, два его брака закончились трагически, обе супруги умерли, впрочем, Гриша не любит об этом вспоминать. Теперь он находится в свободном полете.

- Вот нагуляюсь и пойду в загс, - иногда смеется Гриша.

Но лично мне кажется, что этот момент не настанет никогда, даже на собственных похоронах, лежа в гробу, Гришка заметит, что у распорядительницы скорбной церемонии стройные ножки и симпатичная попка.

После того дня Гриша стал побаиваться собак, и я ругал себя за недоверчивость. Значит, его и впрямь укусила болонка. Кстати, тут они с Женей Милославским опять оказались похожи. Женька, впрочем, пошел дальше Гриши. Если второй опасается разных псов, даже размером со спичечный коробок, то Женька вздрагивает, приметив любое животное, ему все равно, кто это: собака, кошка, мышь. Когда на первом курсе института приходилось ходить в морг, Женя совсем не дергался, мертвые тела не вызывали у него особых эмоций. Но вот когда на том же курсе пришлось резать лягушку... Вот тут Женька попросту удрал с занятий, а потом долго ходил за преподавателем, ноя:

- Ну можно я сдам зачет так, а? Мне противно ее трогать.

Впрочем, если подумать, то собак все же Женя боится больше, чем всех остальных животных. Мне эти страхи непонятны. Я положительно отношусь к братьям меньшим, с удовольствием бы поселил у себя Лабрадора, ротвейлера, алабая... Мне нравятся крупные собаки, но и мелкие не вызывают отвращения, просто кажется, что тойтерьер, йорк или болонка больше подходят для дамы. Но, увы, я живу не один, поэтому мечты останутся мечтами. Впрочем, хватит пустых размышлений, пора подумать о деле.

Едва я подошел к нужной квартире, как оттуда выскочил встрепанный подросток и кинулся к лифту.

- А ну, погоди, - крикнула выбежавшая за ним женщина, - стой!

Но мальчишка уже нажал кнопку, и кабина понеслась вниз.

- Вот раззява! - в сердцах воскликнула тетка. - Просто слов нет! На тренировку он собрался! А сумку с формой забыл! И чего с ним делать? Головы вообще никакой! Я в его возрасте ответственной была. А этот!

"Мама, сделай, мама, помоги". Или они все сейчас такие?

Я улыбнулся:

- Не сумею авторитетно ответить на ваш вопрос, но, думается, во всех поколениях встречаются инфантильные особи, не слишком любящие работу.

- А вы к нам? - спросила женщина.

- Мне нужен Павел Бурцев.

Она нахмурилась:

- Опять натворил чего-то? Ну беда! Каждый день неприятность. На этот раз что?

- Павел здесь проживает? - безмерно обрадовался я.

Честно говоря, я рассчитывал увидеть лишь его бывшую жену, поболтать с ней, узнать новый адрес экс-супруга, а тут такая удача.

- Где ж ему жить? - мрачно спросила тетка. - Вы только что его видели! Спортсмен! Вы из школы или из милиции? Ну что мое сокровище отчебучило?

- Мальчика, который сейчас уехал на лифте, зовут Павел Бурцев! - догадался я.

- Ну да!

- Мне нужен взрослый мужчина с таким же именем. Павел Николаевич Бурцев.

Женщина вытаращила глаза:

- Паша? Однако! А вы кто?

Я полез было за удостоверением, но потом передумал и начал самозабвенно фантазировать. Все-таки генетика великая вещь, и, как ни пытайся бороться с ней, ничего не выйдет. Мы являемся продолжением наших родителей, нравится нам сей факт или нет.

Я создан из Павла Подушкина и Николетты. Умение придумывать истории - талант от отца, актерские данные - от маменьки, и очень надеюсь, что дар лицедейства единственная полученная мною от Николетты черта характера.

- Видите ли, - завел я, - мы с Павлом Николаевичем одно время дружили, потом перестали видеться, потеряли друг друга из виду, вот я решил возобновить отношения.

- Совсем я, похоже, постарела, - вздохнула женщина, - раз вы меня не узнаете. Я Мила, сестра Павла.

- Ах, Милочка! - фальшиво-восторженно воскликнул я. - Право, вы совсем не изменились! Просто я не решился вас по имени назвать, а отчества не знаю.

Вот вы меня точно не припомните, я Ваня Подушкин!

Мила засмеялась:

- Отчество у меня, как у Паши, Николаевна, а вас, Ваня, не узнать невозможно! Каким был, таким и остался.

Я старательно улыбался и кивал. Мила хорошо воспитанная особа, она не стала грубо говорить незнакомцу: "Да я тебя в первый раз вижу". А может, она знает, что способна забыть человека, вот и делает сейчас приветливый вид.