Чтение 25–й страницы книги ~Синий мопс счастья~

В низких домах, располагавшихся по обе стороны от здания метро, были одни магазины.

- Подскажите, где тут "Лукошко"? - спросила я у газетчика, парня лет тридцати, хлюпающего носом возле лотка.

- "Лукошко", "Лукошко" - забормотал тот.

- Через трамвайные пути ступай, - ткнула рукой влево тетка, торгующая всякой мелочовкой, - завернешь за дом и увидишь рыгаловку. Жуткое место!

И действительно, "Лукошко" нашлось именно там, где она сказала. Стеклянный павильончик с бело-красными занавесками, пластиковыми столиками и очень жесткими стульями. Я устроилась в самом углу и взяла меню. Теперь понятно, отчего в этом пятисортном заведении толпа посетителей, причиной такого столпотворения являются цены, они, ей-богу, смешные, на сорок рублей здесь вполне можно пообедать. Мимо с полным подносом проплыла официантка. До моего носа долетел знакомый запах.

Ну ясно, тут варят "бульон" из кубиков, мы сами иногда, правда очень редко, делаем такой.

- Что заказываем? - поинтересовалась полная баба, подходя ко мне.

- Ну.., чай у вас какой?

- Из пакетика.

- Вот и хорошо. Значит, его и булочку без крема.

Официантка вдруг участливо предложила:

- Хотите ржаную, с тмином? Они вкусные, вместе с чаем в семь рублей уложитесь. Напиток подаем с сахаром, булка большая, наедитесь досыта за маленькие деньги.

- Спасибо, - улыбнулась я, - несите.

Ну не объяснять же заботливой тетке, что я сделала такой заказ вовсе не из-за отсутствия денег, а потому что боюсь есть в этой столовке, тут запросто могут подсунуть испорченную колбасу.

Но булочка оказалась свежей и даже заботливо подогретой, а чай подали в чайнике, в котором плавал пакетик. Заварка получилась жидкой, зато ее было много, к тому же на стол поставили полную сахарницу. Официантка не обманула, на семь рублей здесь не останешься голодной.

Я осторожно отхлебнула из чашки и уже собралась впиться зубами в булочку, но тут в "Лукошко" ворвалась новая посетительница, и плюшка выпала из моих рук.

На пороге стояла дама, довольно стройная, даже изящная, на ее ногах пламенели ярко-красные кожаные сапоги-ботфорты, нижнюю часть туловища украшала ядовито-зеленая кожаная мини-юбочка, бедра обтягивали колготки в крупную клетку. Сверху кокетка облачилась в пронзительно оранжевый жакет из щипаной норки, шею повязала темно-синим длинным-предлинным шерстяным шарфом крупной вязки, ее голову украшала розовая шапочка-таблетка с гордо торчащим вверх страусиным пером.

Дополняли картину бежевые перчатки и голубая сумочка-планшет на длинном ремне.

Глава 26

Сногсшибательное впечатление дама произвела не только на меня. Все посетители поголовно перестали жевать и с раскрытыми ртами уставились на небесное видение. Кто-то присвистнул.

- Ну дает бабуся, - захихикали сидевшие неподалеку от меня девчонки.

Я вздохнула. Как ни молодись, сколько ни надевай на себя короткую юбчонку, все равно ясно: тебе не двадцать. Даже огромные очки "летучая мышь", которыми посетительница постаралась закрыть поллица, не спасли положения. При одном взгляде на ее сильно накрашенные щеки и рот становилось понятно, "девушка" справила пятидесятилетие, причем очень давно, небось она уже преодолела и планку, на которой стоит печальная для женщины цифра 60, а может, ей и больше.

- Ниночка! - заголосила бабуля трубным шепотом. - Это я!

Я вздрогнула и помахала ей рукой:

- Сюда!

Мама Сергея Васильевича, провожаемая со всех сторон взглядами, дошла до столика, села за него и заговорщицки сообщила:

- Пароль! Сто пятьдесят один...

Услыхав хорошо знакомый номер, я тяжело вздохнула и спросила:

- Больше никакого моего телефона не знаете?

- Ах, озорница, - погрозила пальцем старушка, - небось Сережа сказал: "Гликерию Петровну легко обвести вокруг пальца, она не в курсе дела".

Но я знаю все!!! Вот.

На столике появился белый конверт.

- Что же вы теряетесь, Ниночка, - загремела Гликерия Петровна, - берите и начинайте работу.

Понимаю, вам заплатили, действуйте. Конечно, Сережа все забыл из-за Левушки, все-таки друг, но вы сами позвонили, и я решила доказать сыну, что он зря меня отодвигает. Я отличная, великолепная актриса. Ах, какие роли исполняла! Офелия! Нина Заречная! Анна Каренина! Наташа Ростова! Какие люди со мной рядом стояли на сцене! Качалов! Яншин!

Таиров! Станиславский! Немирович-Данченко!

Я опять выронила булочку. Кто?! Сколько же лет Гликерии Петровне, если она общалась с отцами-основателями МХАТа? По самым грубым подсчетам, не менее ста получается.

Не замечая произведенного впечатления, престарелая актриса неслась дальше:

- Блок! Александр Блок!

Я прикусила нижнюю губу. Блок писал стихи, на мой взгляд, замечательные, даже поэма "Двенадцать", созданная им под влиянием не к ночи помянутой большевистской революции 1917 года, великолепна. Александра Блока можно смело зачислить в лигу великих поэтов, но он никогда не играл на профессиональной сцене. Кстати, с этой фамилией в нашей семье связана одна замечательная история.

Моя мама, достаточно известная в прежние годы оперная певица, часто упрекала отца, работающего на военно-промышленный комплекс, в полной литературной безграмотности. Вообще-то мои родители жили вполне мирно, разные характеры и пристрастия совершенно не мешали им быть счастливой семейной парой. Но иногда в мамочке просыпался педагог: Ушинский, Песталоцци и Макаренко в одном флаконе, - и тогда в нашей квартире раздавались ее вопли:

- Андрей! Это безобразие! Чуть со стыда вчера в гостях не сгорела! Вся интеллигенция прочитала новую поэму Вознесенского, а ты нет! Отвратительно.

Люди обсуждают стихи, мой муж сидит молча.

- Но, Котенька, - робко отбивался папа, - сама знаешь, в каком ритме я живу: НИИ - полигон, полигон - НИИ, когда же читать?

- В самолете, - не дрогнула мама, - по дороге на свой полигон.

Отец крякнул и решил закрыть тему. Но мать еще долго бушевала, потом она сунула отцу томик и велела:

- Сегодня у нас гости, изволь поглядеть хоть одним глазом, не хочу снова чувствовать себя женой неандертальца.

Папа покорно пошел в кабинет. Я порысила за ним, но, поскольку без специального разрешения входить в рабочую комнату отца было строго-настрого запрещено, я тихонько приоткрыла створку и одним глазом увидела, как папа, зашвырнув всученную мамой книжку на подоконник, взял толстый том со своего стола и начал быстро перелистывать страницы, покусывая ручку.

Гости явились в восемь. Меня посадили в конце стола, и я отчаянно скучала, взрослые обсуждали литературные новинки. Вскоре мне захотелось убить противного Михаила Алексеевича, потного, по-бабьи оплывшего мужика, главного редактора одного из "толстых" журналов тех лет. Он без конца приставал к папе с вопросами, каждый из которых начинался так:

- А вы читали...

Отец отрицательно качал головой, мама краснела.

- Вы не любите прозу? - пыхтел Михаил Алексеевич.

- Не очень, - признался загнанный в угол папа.

- А поэзию? - закатил пронырливые, противные глазки редактор.

Отец покосился на багровую от злости мать и решил потрафить жене:

- Поэзию? Хм! Да, да! Очень! В смысле люблю.

- Кого больше всех? - не успокоился Михаил Алексеевич.

Папа растерялся.

- Ну, Ахматову читали? - поехал на него танком литературный деятель.

- Нет.

- Цветаеву?

- Нет.

- Мандельштама?

- Нет.

- Брюсова?

- Нет.

По мере этого допроса мама все сильнее сжимала губы, а Михаил Алексеевич откровенно веселился, ему явно доставляло удовольствие уличить блестящего ученого, генерала в невежестве. Я еще в детстве поняла, что самые злые люди те, кто хотели стать писателями, но не получили от бога таланта и подались от безнадежности в редакторы или критики.

"Папусенька, - шептала я про себя, - ну что же ты позволяешь над собой смеяться? Спроси-ка у этого шута горохового про интегральные исчисления или хоть проверь его знания таблицы умножения, явно ведь дальше дважды два не продвинется".

И почему это в среде интеллигенции считается абсолютно нестыдным не уметь сложить в столбик два трехзначных числа, а вот тому, кто не читал Мандельштама, просто следует застрелиться?

- Ну а произведения Блока вы в руках держали? - ехидно спросил Михаил Алексеевич.

Тут папины глаза загорелись.

- Конечно. Как же, обязательно.

- Да? - разочарованно спросил редактор. - И что вам больше всего понравилось?

Папа улыбнулся.

- Ну он не так много написал. Всего одну книгу, зато какую! Классика.

- Что вы имеете в виду? - удивился гость.

- Антон Генрихович Блок, "Проблема турбулентных потоков", - спокойно ответил отец, - а вы о чем толкуете? Блок, увы, умер молодым. Больше ничего создать не успел.

Позвольте мне тут опустить занавес. Скажу лишь, что мама, потеряв от ярости голос, собирая отцу в очередную командировку сумку, вытряхнула оттуда любовно припасенные им детективы и всунула учебники по литературе...

- Я изумительно загримировалась, - заорала Гликерия Петровна своим отлично поставленным, нацеленным на озвучивание гигантского зрительного зала голосом.

Я вынырнула из воспоминаний детства.

- Взяла одежду у внучки соседки, - гремела Гликерия, - мне показалось опасным являться одетой как всегда. За нами могут следить!

Посетители вновь повернулись в нашу сторону и разинули рты.

- Вы можете говорить тихо? - попросила я.

- Еще тише? - взвыла собеседница.

- Желательно.

- Вы же не услышите.

- У меня острый слух.

- Но я и так еле шепчу, - взвизгнула старуха, - звук, который издает в полете бабочка, и то громче.

Я встала.

- Пойдемте.

- Куда?

- В метро.

- Зачем?

- Для конспирации.

- Ни за что! В подземке душно.

- Но вы же приехали сюда!

Гликерия Петровна погрозила пальцем.

- Хитрюга! Все еще мне не доверяете. Великолепно ведь знаете, что мы с Сережей живем совсем рядом, лишь дорогу перейти.

Тут из самого дальнего угла понеслись ужасающие звуки, которые кто-то извлекал из несчастной, не готовой к таким экспериментам скрипки. Я вздрогнула, официантка включила радио, похоже, на всю мощность. "Эх, эх, эх, разбужу сегодня всех, здравствуй, страна, не забудь, что я пришла", - неслось над зальчиком.

В любой другой ситуации я бы схватила сумочку и в ужасе убежала, мне, когда-то профессиональному музыканту, делается тошно от какофонии. Не воспринимаю даже Шнитке, хотя совершенно искренне считаю его великим. Да, этот композитор гениален, но он не для меня. Но сейчас я безумно обрадовалась шуму. Резкие звуки наложились на вопли Гликерии Петровны и приглушили их, а старушка тем временем продолжала говорить безостановочно, и через десять минут я узнала кучу совершенно ненужных сведений.

Гликерия Петровна всю свою жизнь проработала в театре. Сейчас она, не моргнув глазом, утверждала, будто являлась звездой первой величины, но что-то мне подсказывало: скорей всего ее роль состояла из двух слов: "Кушать подано". Муж актрисы был театральным художником, делал декорации. Жизнь семейной пары протекала за кулисами, а когда у них родился мальчик, то он, естественно, постоянно был около родителей. Сами понимаете, кем захотел стать ребенок.

Продолжая размахивать руками, бабуся живописала трудности, с которыми столкнулась на длинном жизненном пути. Муж умер, в театре ее стали зажимать, намекать на возраст, потом открыто сказали, что следует дать дорогу молодым, и с почетом выпроводили на пенсию. Гликерия Петровна осела дома. Ее очень беспокоила творческая судьба Сережи. Никаких достойных ролей он не получал, в кино сниматься его не звали, в спектаклях не занимали;

Очевидно, он понял, что карьеры на подмостках ему не сделать, и ушел на преподавательскую работу, стал вести курс актерского мастерства. Гликерия Петровна только вздыхала, глядя на несчастного мальчика.

На ее взгляд, уход со сцены - самое страшное горе.

Но Сергей казался счастливым, он нашел себя. Одна беда - денег в семье не прибавилось.

Но Гликерия Петровна не упрекала сына, она лишь грустила, видя, что ее мальчик не может позволить себе ничего лишнего. Мать знала: сын мечтает о машине, но где взять денег на покупку? Ее скромная пенсия и крохотный оклад преподавателя - вот и все их доходы. Гликерия Петровна самоотверженно экономила, сама питалась одним кефиром, а Сереже покупала мясо. Но тут "мальчику" вдруг повезло, он взялся вести театральный кружок в Академии медицинской психологии и стал великолепно зарабатывать.

- Сами знаете, Ниночка, - вещала Гликерия Петровна, - один оклад три тысячи долларов, а еще приплачивают за каждую победу на всяких фестивалях и конкурсах. Мы теперь сказочно богаты! А все вы, Ниночка...

У меня на лице, очевидно, было написано такое изумление, что Гликерия Петровна опять погрозила пальцем и прищурилась:

- Ах, душечка, только не надо передо мной притворяться! Знаю все!

- Что?

- Все!!! Абсолютно!

- Не верю, - улыбнулась я.

- Все!

- Не может быть!

- Может, - заорала Гликерия Петровна, перекрывая бухающие звуки музыки. - Ладно, рассказываю! Значит, вы вместе с Леоной Трегубовой, очень, очень талантливой девочкой, предложили Сереженьке работу. Да, вы обе, душеньки, необыкновенные актрисы, только пока не признанные, но какие ваши годы, еще получите и награды, и медали, и роли. А пока этого нет, трудитесь в "Арлекино".

Но без Сережи дело шло плохо, вам требовался режиссер.

- "Арлекино"?

- Агентство по организации брачных услуг, основанное Леоной Трегубовой, - зачастила Гликерия Петровна, - делает уникальные, невероятные представления. Сережа их постановщик.

Вот тут я совершенно перестала соображать что-либо. Брачное агентство? Но при чем тут спектакли?

В моем понимании, контора, занимающаяся сводничеством, должна представлять собой офис с фотоальбомами и компьютером, снабженным базой данных женихов да невест.

- Сколько раз намекала Сергею Васильевичу, - вопила Гликерия Петровна, - что я сохранила огромный, нерастраченный актерский потенциал и способна еще на многое. Но сын каждый раз отмахивается и бормочет: "Мама, ты несешь ерунду, мне платят в академии". Конечно, там хороший оклад, низкий поклон Борису, но я-то не дура и великолепно умею считать: складывать, вычитать, делить, умножать. Сереженька недавно купил "Мерседес". Откуда деньги? То-то и оно. Мальчик всем рассказывает, что снялся в сериале, который скоро пойдет по телевидению, но, знаете, он врет!

Тут Гликерия Петровна приблизила ко мне свое накрашенное личико старой любопытной обезьянки и трубным шепотом возвестила:

- Я-то знаю, что ему заплатили в "Арлекино".

Видела, сколько он принес! Послушайте, Ниночка, теперь понимаете, что я все-все знаю?

- Да, - осторожно кивнула я, - похоже на то.

- Мне очень хочется поработать у вас, - плаксиво протянула Гликерия Петровна, - просто до ужаса.

Вот сейчас я пришла в гриме и, согласитесь, совсем не выделяюсь из толпы. Прошмыгнула незамеченной, переоделась под формат "Лукошка", прикинулась своей в чужой стае. На самом деле я райская птица, закосившая под воробья.

Я подавила улыбку. Мама Сергея Васильевича сохранила до пожилых лет детски-наивную душу.

В особенности умиляет ее фраза "не выделяюсь из толпы". Если забыть о том, как все сидевшие в кафе чуть было не вывернули шеи, рассматривая нелепую даму, то да, можно признать: Гликерия Петровна просто мастер менять внешность.

- Я могла бы быть вам полезной, - упорно давила на одну педаль бабушка, - заработать маленькую толику. И потом, поверьте, дома сидеть так скучно.

Ну вот сейчас привлеките меня к новому делу. Кстати, я могла бы цыганку сыграть!

Я моментально сделала стойку.

- Кого?

Гликерия Петровна тяжело вздохнула:

- Ну вот, опять вы за свое. Сто раз уже повторила: я знаю все! История с цыганкой была замечательной! Леона ее великолепно сыграла. "Вас убьют всех, спасет лишь светлый ангел"! Гениально! Думается, Кириллова была в восторге!

- Кто?

- Майя Кириллова, ваша заказчица, может, хватит меня проверять?

Думается, вы можете понять, какие фанфары заиграли в моей душе. Гадина найдена. Зовут ее Леона Трегубова, и работает пакостница в фирме "Арлекино". Еще она является студенткой Сергея Васильевича, так некстати уехавшего на похороны.

- Хорошо, я почти поверила вам, но окончательно смогу убедиться в правдивости ваших слов лишь тогда, когда назовете мне телефон "Арлекино".

Гликерия Петровна неожиданно замолчала, потом обиженно протянула:

- Я его не знаю!

- Жаль, - совершенно искренне вырвалось у меня.

- Могу дать адрес.

- Говорите скорей.

Бабуся схватила со стола салфетку, вытащила из сумочки ручку и, нацарапав пару слов, протянула мне бумажку.

- Вот. Держите. Не стоит вслух при всех называть координаты. Значит, Ниночка, я могу надеяться на то, что к следующему делу вы обязательно привлечете меня!

- Да, - машинально ответила я, беря салфеточку.

- Вы конверт-то не забудьте, - напомнила Гликерия Петровна. - Сережа его приготовил и на столе оставил, а я взяла...

Я перестала слушать глупую старушку и внимательно прочитала адрес. Надо же, офис "Арлекино" находится буквально в соседнем доме.