Чтение 25–й страницы книги ~Рандеву с Валтасаром~

- Он не убийца, - искренне сказал Дронго, - он несчастный человек. Жертва войны.

- Ну, знаете, - гневно произнесла она, - вы просто несерьезный человек, если не можете отличить больного от здорового.

- Да, - сказал Дронго, - действительно, не могу. Наверное, вы правы, мне не стоило ничего говорить. Извините меня.

- Что происходит? - спросил ничего не понимающий Вейдеманис. - Почему ты извиняешься? Ты ошибся?

- Думаю, что нет. Он действительно убрал эту щетку и выкрал дневник Альберто Порлана.

- Так в чем же дело? Значит, ты нашел того, кто помогал Бискарги?

- Нет, - ответил Дронго, - не нашел.

- Значит, ты ошибся? - снова повторил Эдгар.

- И не ошибся, - задумчиво сказал Дронго. - Когда мы отсюда выйдем, я тебе все объясню.

К нему подошел Павел Борисов.

- Твои эксперименты нужно запретить, - убежденно сказал он. - Сначала после твоих слов убивают Темелиса, а теперь сходит с ума Селимович. Ты опасный человек, у тебя злая энергетика.

- Ты разве не видишь, что он оказался прав? - вмешался Пацоха. - Селимович действительно украл дневник и забрал щетку. Я ее тоже видел. Он думал, что таким образом помешает Дронго проводить расследование.

- Какое расследование? - огрызнулся Борисов, - все уже закончено.

Пока они говорили, Дронго, взяв стул, тяжело опустился на него, никак не комментируя происходящее. Он словно замер, размышляя над случившимся.

- Селимович тяжело болен, - сказал стоявший рядом с ним Джепаровски, - и мы полагали, что вы об этом знаете. Во всяком случае, Вольфарт был информирован о его болезни, но европейская толерантность такова, что нельзя исключать из списка человека только потому, что он страдает маниакальным психозом и винит весь мир в гибели своей семьи. В обычное время он спокоен, но иногда у него появляются какие-то странные идеи. Ему кажется, что он пророк Даниил, который должен растолковать российскому президенту смысл вавилонского проклятия. Его лечили полгода в Загребе, но это не помогло. А человек он хороший, старается всем помочь, в жизни мухи не обидит. Просто ему казалось, что именно Дронго виновен в его несчастьях.

- Я действительно виноват, - тяжело сказал Дронго. - Я хотел найти того, кто забрал эту щетку, но упустил из вида одно важное обстоятельство. Но это сейчас не важно. А насчет маниакальной депрессии... Боюсь, что ею страдает большинство политиков в бывшей Югославии, разодравших страну на части и спаливших ее в огне гражданской войны.

- Может, ты мне объяснишь наконец, что происходит? - спросил Вейдеманис. - Какое обстоятельство ты упустил? О чем вообще идет речь?

Вместо ответа Дронго тяжело поднялся со стула и пошел к выходу. Все смотрели на него. Не обернувшись, он вышел из зала. Следом бросился Эдгар.

- Тоже мне аналитик, - громко сказал кто-то из сотрудников ФСБ, - принял психа за шпиона.

Но его никто не поддержал. Только Пацоха укоризненно покачал головой, взглянув на офицера. И тоже не проронил ни слова. Все расходились мрачные и недовольные друг другом. Анджевски и Джепаровски поехали в больницу, чтобы помочь своему другу преодолеть кризис. В конце концов они все когда-то были гражданами одной страны и продолжали дружить, невзирая на государственные границы и распри, раздиравшие их некогда единую родину.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. 3 ИЮЛЯ

Они долго ходили по городу, и Дронго все это время молчал. Тактичный Вейдеманис старался не беспокоить друга, понимая, как тому тяжело. И лишь часа через полтора, когда Дронго, наконец, спросил его, что он обо всем этом думает, Эдгар честно ответил:

- Ничего не понимаю. С одной стороны, ты разоблачил Селимовича, а с другой, сам опровергаешь себя и говоришь, что он не тот, кого ты искал. Ты меня извини, но я не совсем понимаю ход твоих рассуждений. Получается, что это не он взял щетку.

- Нет, - сказал Дронго, - как раз получается, что он.

- И он не имеет никакого отношения к Бискарги?

- Не имеет, - подтвердил Дронго.

- В таком случае я тоже идиот, ничего не могу понять.

- Я тебе объясню, - Дронго помолчал еще несколько минут и затем сказал: - Меня очень интересует эта история с исчезнувшей щеткой. Дело в том, что она не должна вписываться в логику моих рассуждений. Ведь Бискарги не выбросил ее следом за Темелисом. А логично было предположить, что он ее выбросит. Но вместо этого он оставил щетку и подбросил пуговицу Шпрингера. Получается, что он намеренно оставил щетку и пуговицу Шпрингера, чтобы главное подозрение пало на Стефана.

- Возможно, - кивнул Вейдеманис, - но ты раньше был другого мнения, считая, что убийца мог забыть щетку.

- Да не мог он ее забыть, - хмуро сказал Дронго. - Это профессиональный убийца, и оба убийства он мастерски рассчитал. И такой глупый прокол. Мы часто приписываем свои ошибки другим, полагая, что все можно объяснить подобным образом. А это была моя ошибка. Он намеренно оставил щетку, чтобы я ее нашел. И пуговицу, которую он оторвал от рубашки Шпрингера.

- Предположим, что это так. Но я не понимаю, что нового это тебе дает.

- Вот-вот. А теперь послушай. Темелис вошел в тамбур, именно тогда, когда Бискарги сломал дверь. Совпадения быть не может, это понятно. Бискарги не стал бы так глупо рисковать, сначала сломав дверь, а затем отправившись на поиски греческого журналиста. Значит, был сообщник. Этот сообщник привел Темелиса в тамбур и, может быть, даже помог Бискарги совершить убийство. Тогда получается, что этот напарник видел, как Альваро намеренно не убрал щетку, заботливо оставив ее под умывальником. Но если это так, а это действительно так, то почему тогда сообщник, вернувшись в поезд, решил испортить план Бискарги и забрать щетку? Получается, что он просто подставил Альваро, оставив там эту пуговицу, которая ничего не доказывала без щетки. Вот это меня все время мучило. Пока я не понял главного: Мехмед Селимович не был сообщником Бискарги. Это всего лишь помешанный на ненависти ко мне человек. Даже не ко мне, а к войне и всем спецслужбам, олицетворением которых я для него стал.

- Не понимаю, - растерянно пробормотал Вейдеманис, - ты хочешь сказать, что это был не он?

- Конечно, нет. Он нашел щетку и забрал ее, чтобы запутать мое расследование. Он считал, что таким образом помогает Альваро Бискарги в борьбе против меня. Но он не понимал, что убийца нарочно оставил эту щетку. Тогда выходит, что Селимович не был сообщником Бискарги. И я, кажется, знаю, кто это, как бы невероятно это ни звучало.

- Ну и кто же помог Бискарги выбросить Темелиса из вагона? - спросил Эдгар.

- Сейчас расскажу, - кивнул Дронго.

Он начал говорить и, когда закончил, Вейдеманис с невольным уважением посмотрел на Дронго и пробормотал:

- Может, мне стоит начать писать мемуары, как доктору Ватсону? Думаю, что смогу на этом заработать.

- Не сможешь, - грустно ответил Дронго. - Если начнешь писать правду, то выяснится, что я допускаю ошибки. А если будешь публиковать неправду, это быстро всем надоест, в том числе и тебе.

- Мне никогда не надоест общаться с тобой. - ответил Вейдеманис. - Ты хочешь, чтобы я позвонил Потапову и рассказал ему обо всем?

- Нет.

- Почему?

- Это мое личное дело. ФСБ не имеет к этому уже никакого отношения. И я не намерен ничего предпринимать, пока мы не окажемся в Варшаве. Через неделю мы будем в Польше. Там у нас и состоится последний раунд. Мне не нужна для этого помощь ФСБ.

- Чем я могу тебе помочь? - спросил Эдгар.

- Пожми мне руку, - вдруг попросил Дронго. - Я все еще хочу чувствовать себя порядочным человеком, даже после этого случая с Мехмедом Селимовичем. Я должен был догадаться раньше. И по тому, что он, глядя на меня, скрывал свои глаза за темными очками, и по тому, как у него дрожала правая рука. Я обязан был догадаться! И дело даже не в нем, дело во мне самом. Как считаешь, у меня есть шансы выйти из этого кризиса?

- Никакого кризиса нет, - уверенно сказал Эдгар, - ты его просто придумал. На фоне молодых людей, которые тебя окружают, ты совсем не теряешься. Я думаю, что ты провел лучшее расследование в своей жизни. Благодаря тебе был предотвращен взрыв в саду "Эрмитаж". Удалось сорвать план Городцова и Баширова по дестабилизации положения в России. Благодаря тебе был разоблачен Альваро Бискарги, который действительно продумывал свои убийства до мелочей. И, наконец, сегодня ты поставил последнюю точку. "Литературный экспресс" останется в памяти людей как твоя лучшая операция.

- Не уверен, - тихо сказал Дронго. - Я допустил слишком много ошибок. Я должен был все понять еще в Португалии, когда нас обстреляли. Я должен был вычислить Бискарги чуть раньше и почувствовать состояние Селимовича. Кстати, руку ты мне все еще не пожал.

Вейдеманис остановился. Протянул руку.

- Если бы не ты, - сказал он своим хрипловатым дрогнувшим голосом, - меня бы уже давно не было на свете. Я хочу, чтобы ты знал: в тот день и час, когда во всем мире у тебя не останется человека, которому ты можешь рассказать о своей боли, я готов тебя выслушать и пожать твою руку. Всегда.

- Спасибо, - Дронго пожал руку другу. - Но вообще-то ты меня переоцениваешь, - добавил он со своей обычной усмешкой. - Надеюсь, что у меня в этом мире найдется еще пара друзей, кроме такого никчемного инвалида, как ты. Думаешь, я забыл, как ты сдал англичанам всю операцию?

- Вот это другое дело, - улыбнулся Эдгар, - теперь ты прежний.

ВАРШАВА. 12 ИЮЛЯ

Следующая неделя была наполнена разнообразными событиями. В Москве состоялся грандиозный прием по случаю приезда гостей. На вокзале торжественно играл оркестр, чиновники говорили приветственные речи. Правда, встреча с мэром города в саду "Эрмитаж" не состоялась. Вместо него приехали другие чиновники. И ни с кем из руководителей страны участники "Экспресса" тоже не встретились.

В гостинице "Россия" шумно отпраздновали свадьбу Сильвии Треудел. Затем была встреча в Минске. Белоруссия была самой бедной из стран, принимавших гостей из "Экспресса", но прием был самым радушным. Здесь их принимали особенно тепло, старались выполнять все пожелания гостей и создать им максимально благоприятные условия для работы.

Минск приятно поразил ухоженным видом, чистотой, своими проспектами и улицами. В представлении западных писателей Белоруссия была оплотом диктатуры Лукашенко, в которой не могло быть ничего хорошего. Разгромленная экономика и авторитаризм в политике должны были сказаться и на стране. Но вместо этого они увидели идеально ухоженный город, который являл собой контраст полуразрушенному Санкт-Петербургу. Несмотря на очевидную бедность, в Минске не было нищих на улицах, не было разваливающихся зданий, покосившихся оконных рам, плохих дорог. Участники "Экспресса" побывали на открытии памятника жертвам холокоста. Приехавшие из разных стран евреи открывали его в Минске, недалеко от гостиницы "Беларусь". Этот памятник должен был сказать всему миру: вселенское зло, поразившее однажды Европу, не должно повториться.

Одиннадцатого июня поезд прибыл в Варшаву. Гостей разместили в центре столицы, в отелях "Метрополь" и "Полония", расположенных на пересечении Иерусалимской аллеи и Маршалковской улицы. Это было в ста метрах от вокзала, рядом с которым вздымалась вверх сталинская многоэтажка, подаренная полякам полвека назад Советским Союзом.

Здесь, в Польше, на исходе шестой недели, стало ясно, что "Экспрессу" пора сворачивать свою работу. Многие устали, некоторые разъехались по домам. Еще раньше уехал Павел Борисов, которого отозвали, поняв, что больше ничего не случится. Но Яцек Пацоха и Дронго оставались в "Экспрессе", намереваясь до конца выдержать испытание.

На следующий день их повезли в музей Шопена. Многие отказались от этой поездки, предпочитая остаться в Варшаве. Но два автобуса с экскурсантами отправились в дорогу, и Дронго находился в одном из них. Все эти дни он был мрачен и задумчив как никогда. Неприятная история с Селимовичем, который вынужден был остаться в Москве для лечения, поразила его своей обычной необычностью. Во все времена после войны оставались раненые люди, но еще больше было раненых душ. Дронго знал это лучше других. Побывавший на нескольких войнах, оставшийся в живых после невероятных событий, дважды раненный, он знал, как это больно - иметь раненую душу. И поэтому горькие мысли его были о несчастном Мехмеде Селимовиче, заплатившем страшную цену за развязанную кем-то гражданскую войну в Югославии.

В музее их недолго водили по комнатам, где жил великий польский композитор, рассказывая о его жизни. А затем они разместились на скамейках перед домом, и звуки музыки полились из раскрытых окон, заполняя пространство вокруг. Дронго сидел, закрыв глаза. Музыка Шопена - одно из тех проявлений человеческого гения, которое никого не может оставить равнодушным. Казалось немыслимым, что человек может найти такие необычайные сочетания звуков. От радостно-нежных до щемяще-грустных. Они будоражили душу, заставляя людей верить в существование Бога, позволившего проявиться столь невероятному дару. В гениальной музыке всегда есть некая гармония Вселенной. Словно это космическое послание, переданное человечеству в закодированном виде.

Музыка смолкла. Под впечатлением услышанного люди сидели на скамьях, наслаждаясь тишиной, в которой как бы продолжала звучать музыка. Аплодисменты были бы излишними, в музыке Шопена важна также и наступившая после нее тишина, соединяющая вас с этим миром.

Когда зрители стали расходиться, Дронго подошел к двум женщинам, сидевшим в первом ряду. Мэрриет вытирала слезы - так растрогала ее музыка. Мулайма Сингх взглянула на Дронго и улыбнулась. У нее была очаровательная улыбка, мягкая и немного лукавая.

- Нужно возвращаться к автобусам, - напомнила Мэрриет, убирая носовой платок.

- Может, вы останетесь? - спросил Дронго у Мулаймы.

- А как мы доберемся до города? - улыбнувшись еще раз, спросила она.

- Возьмем такси, - предложил Дронго.

Мулайма согласно кивнула. Тактичная Мэрриет, поняв, что будет лишней, взяла свою сумку и попрощалась:

- До свидания, надеюсь, вы не очень задержитесь.

Мэрриет ушла, и они остались вдвоем. Пели птицы, словно вторя мелодиям Шопена.

- Завтра утром мы уезжаем в Берлин, - задумчиво сказала Мулайма, - там мы и расстанемся.

- Да, наше невероятное путешествие подходит к концу.

- Оно вам понравилось?

- Конечно, - кивнул Дронго. - Полтора месяца в такой компании, столько приятных людей. По городам и странам Европы, из одного конца в другой. Это было изумительно. Если бы не было такой идеи, ее нужно было бы придумать.

- Говорят, Вольфарт носится с идеей проехать и по американскому континенту.

- Тогда снизу вверх, - предложил Дронго, - от Патагонии до Канады, через Южную и Северную Америку.

- Это невозможно, - засмеялась она, - но все равно романтично. Вы любите музыку Шопена?

- Я вообще поклонник классической музыки, - признался он. - Моцарт, Шопен, Брамс, Штраус... Мне по душе их легкость, их наполненная солнцем и радостью музыка.

- Вы романтик, - сказала она убежденно. - это хорошо.

- Скорее, я пытаюсь быть романтиком, - он взял ее руку в свою, наклонился и мягко поцеловал.

Она взглянула на него более внимательно. В его глазах была такая тоска, словно он решится продолжить разговор, переступая через себя.

- Мулайма, - прошептал он, - зачем вы меня обманули?

Она вздрогнула. Она ожидала любой развязки, любой неожиданности, но только не этих слов. Дронго держал ее руку в своей и, глядя ей в глаза, задал вопрос, от которого она вздрогнула. Пытаясь освободиться, она старалась выдернуть руку из ладони Дронго, но тот крепко держал ее.

- Почему вы меня обманули? - снова спросил он. - Вы говорили, что не знаете греческого языка, а сами беседовали с Константином по-гречески.

У нее чуть расширились зрачки. Они сидели близко, поэтому он заметил ее реакцию.

- Может быть, и беседовала. Я знаю немного слов по-гречески, - с вызовом ответила Мулайма, вырывая руку.

- Ваше купе было рядом с тамбуром, - продолжал Дронго. - Я еще тогда подумал, что одна из вас троих была бы идеальным помощником Бискарги. Но Сильвия была увлечена телефонным разговором с женихом, а Мэрриет почти не выходила из купе. Конечно, подозрение пало бы на вас, если бы я знал, что вы владеете греческим.

- С каких это пор знание языка считается преступлением? - она пыталась сохранить лукавую улыбку, но он видел, как проваливаются в пустоту ее глаза.

- С тех пор как убили Темелиса, - сухо ответил Дронго. - Виржиния слышала, как Темелиса кто-то позвал, и он ответил по-гречески. И я много дней пытаюсь понять, кто же его позвал. Сейчас я знаю: это были вы. Югославы, владеющие греческим, были в другом вагоне. И несчастный Селимович делал укол Джепаровскому именно в тот момент, когда произошло убийство. В последнем купе вас было трое. Очевидно, вы позвали Темелиса, и он пошел за вами в тамбур, где неожиданно увидел Альваро Бискарги, уже открывшего дверь вагона. Все было рассчитано до мелочей. Только человек, сидевший в последнем купе, имел возможность позвать Темелиса в тамбур.

- Что вы говорите! - воскликнула она. - Получается, что я помогла Бискарги убить Темелиса!

- И не только его, - сказал Дронго. - Именно вам принес свой пистолет Альваро после того, как застрелил Густафсона. Я все время думал, каким образом можно было спрятать пистолет, и только недавно это мне подсказала Мэрриет. Я узнал, что вы отправили несколько посылок с книгами в Берлин. Не сомневаюсь, что там будет найден пистолет, - из которого Бискарги стрелял в Густафсона.

- Не говорите ерунды, я лучше уйду, - она попыталась подняться.

- Не нужно, - сказал он. - по моей просьбе ваша посылка уже проверена. Там нашли пистолет.

Она замерла. Взглянула на него, все еще не веря в случившееся. Попыталась улыбнуться, но улыбка получилось вымученной.

- Я для этого и попросил вас остаться, - продолжал Дронго. - Вы помогли Бискарги в Мадриде, поэтому, когда мы проверяли в Лилле весь багаж, в его чемодане оружия не оказалось. Потом он получил другой пистолет, и я не мог понять, откуда он у него взялся. Поверить в существование связного, который ездит с нами по Европе и снабжает Альваро пистолетами, было бы наивно. Но мне помогла ваша подруга Мэрриет. Она вспомнила, что в Ганновере вы получили посылку. Вероятно, там был второй пистолет, предназначенный для Бискарги. Первый вы отправили в Берлин, а второй вручили Альваро.

Она молчала. Смотрела на него и молчала.

- Кроме того, я вспомнил, что именно вы были соседкой Темелиса в Мадриде. Очевидно, пуговицу Бискарги подбросил по вашему предложению. Ведь Темелис мог видеть, к кому именно входил Бискарги, когда избавлялся от оружия после убийства. Все должны были думать, что убийцей был Стефан Шпрингер, который оказался соседом Темелиса в мадридском отеле. На самом же деле Бискарги, очевидно, шел к вам, и несчастный грек это видел. И именно для того, чтобы отвести подозрение от вас, Бискарги подбросил пуговицу и оставил щетку под умывальником, чтобы мы нашли ее вместе с пуговицей. Правда, потом Мехмед Селимович несколько спутал ваши планы. Кстати, вы тоже были в саду, когда я разговаривал с Густафсоном. И теперь я не уверен, что все детали его убийства придумал только Альваро Бискарги. Здесь чувствуется присутствие и более изощренного женского ума.

- Хватит! - резко сказала она. - Я все поняла. У вас все равно нет доказательств.

- А пистолет в Берлине, найденный в вашей посылке? - спросил Дронго. - Вы не считаете это главной уликой?

- Вы действительно нашли там оружие? - она все еще не верила в свой провал.

- А вы как думаете?

Словно некая натянутая струна лопнула, и она вдруг обмякла. Он увидел в ее глазах растерянность и страх.

- Что теперь со мной будет? - неожиданно спросила она, и это было равносильно признанию.

- Кто вас нанял?

- Фонд стратегических исследований Востока. Он находится в Штутгарте, - пояснила Мулайма. - Впрочем, вы и без меня все узнаете. Они наняли и Бискарги, и этого дурака Густафсона.

- Это вы разработали план его убийства?

- Нет, Бискарги, - чуть помедлив, ответила она, и он уловил колебание в ее голосе.

- И Темелиса убивал тоже только Бискарги? - немного насмешливо спросил Дронго.

Она не стала отвечать, уловив в его голосе насмешку.

- Вот и все, - сказал он, словно подводя итог. - Зачем вы на это пошли?

- А зачем вообще люди что-то делают? Деньги, - пожала она плечами. - Мне казалось, что это нетрудно. Нужно было только помогать Бискарги. Я должна была получить еще одну посылку в Москве. И подробный план действий.

- Деньги, - повторил Дронго, словно пробуя это слово на вкус.

- Можно подумать, что вы не получаете денег за свою грязную работу, - сорвалась она на почти истерический выкрик.

- Получаю, - согласился Дронго, - и действительно за очень грязную работу. Я служу ассенизатором, очищаю наш мир от грязи.

Она не заплакала даже после таких слов. Только моргнула, словно он ударил ее. Дронго снова закрыл глаза.

- Уходите, - неожиданно сказал он.

- Что? - не поверила она.

- Уходите, - повторил он, открывая глаза, - я блефовал. Никто не проверял вашу посылку. Но ее обязательно проверят в Берлине. У вас есть два дня, чтобы уехать из Европы. Потом вас будет искать "Интерпол".

- Блефовали?!

Мулайма вскочила, сжимая кулачки. Кажется, она готова была его убить.

- Но я ведь оказался прав, - угрюмо выговорил Дронго, - если бы я попросил кого-нибудь заглянуть в вашу посылку, вы бы сейчас не сидели со мной, а находились в тюремной камере.

- Какой вы благодетель, - произнесла она с иронией.

- Нет, - ответил Дронго, - я не благодетель. Я всего лишь растерявшийся человек, который не знает, как ему поступить. Уходите, - снова повторил он, - иначе я передумаю. Если хотите, ради вас я даже решился на такую ересь.

- Летнюю ересь. - неожиданно произнесла она с явном насмешкой. - Всего хорошего, мистер супераналитик! Счастливо оставаться. Не могу сказать, что была рада нашему знакомству.

Впервые в жизни он не встал, прощаясь с женщиной.

- Прощайте, Мулайма, - сказал он негромко, - надеюсь, что вам удастся уехать. И помните: у вас только два дня.

Она отступала, пятясь назад. Затем повернулась и побежала. Он смотрел ей вслед. "Красивая женщина, - подумал Дронго. - И так все печально закончилось". Неожиданно на повороте она обернулась и закричала:

- Я соврала! Я была рада нашему знакомству. Прощайте. И спасибо вам за ваше понимание.

В отель он возвращался один. Сидя в такси, он дремал. Все было слишком тяжело и слишком необычно. Вейдеманис, позвонив сегодня утром, передал последние новости из Москвы. Генерал Городцов отправлен послом в Новую Зеландию, а Баширов и Хоромин переведены из органов ФСБ в Службу внешней разведки. Мирза Меликов получил по решению суда пожизненное заключение без права обжалования приговора, но, кажется, выиграл больше других.

На следующий день вечером в номер Дронго пришел Пацоха. Впервые за все время он был одет в цивильный костюм и выглядел непривычно тихим и спокойным. Не было прежних шуток и анекдотов, к которым все так привыкли. Пацоха долго молчал, а потом сказал:

- Пропала одна участница нашего "Экспресса". Мы опросили всех и выяснили, что последним, кто видел Мулайму Сингх, был ты. Ты ничего не хочешь мне сказать?

- Я думаю, она уехала, - ответил Дронго. - Наверное, ее уже нет в Польше.

- И ты мне только сейчас об этом говоришь? - спросил Пацоха без гнева.

- Да, - кивнул Дронго, - с меня достаточно истории с Мехмедом Селимовичем. Я думаю, что она уже уехала, - повторил он, глядя куда-то перед собой.

Пацоха поднялся. Постоял. И потом спросил:

- Это была она?

- Не знаю, - ответил Дронго. - Я действительно ничего больше не знаю. Извини меня, Яцек, но мне кажется, что все уже давно закончилось. А мы с тобой просто ищем несуществующие тени.

- Тени, - повторил Пацоха. - Ты очень странный человек, Дронго. Я никогда не встречал таких людей. Но я рад, что мы познакомились. Можешь считать, что у тебя в Варшаве есть еще один друг.

Дронго поднялся и пожал руку этому удивительному человеку, с которым он подружился за последние несколько недель.

БЕРЛИН. ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ. 16 ИЮЛЯ

Рано или поздно он должен был наступить, последний день этой невероятной поездки через Европу, через весь континент. От Лиссабона до Москвы и обратно до Берлина. Вечером шестнадцатого июля была назначена встреча участников беспримерного турне с председателем немецкого бундестага. Немецкий оргкомитет организовал эту встречу в большом зале, расположенном рядом со знаменитым "Фридрихштадтпалас".

В Берлине стояла дождливая погода. Участники подтягивались к залу небольшими группами. Всем было немного грустно от того, что закончился некий период в их жизни, была перевернута еще одна ее страница. Многие прощались со слезами на глазах, обменивались адресами, обнимались и плакали. Их удивительная поездка осуществилась вопреки всем препонам, интригам, заговорам и покушениям, вопреки новым границам, появившимся в Европе, и попыткам вновь провести линию разделения на едином континенте. Эта поездка дала возможность пообщаться интеллектуалам многих стран - от Португалии до Кавказа. Об этом говорили все участники встречи.

Дронго стоял в стороне, когда оркестр заиграл пьесу Гленна Миллера. Затем последовали джазовые композиции. Он подошел к дирижеру и попросил сыграть своего любимого Армстронга. Он видел, как трогательно прощались участники встречи, - все, кто приехал в Берлин. Дронго вдруг вспомнил, что последний танец он обещал Мулайме Сингх.

"Как все это глупо", - горько подумал он. Медленно подошел к столику, где сидели представители Литвы. В Берлин приехали несколько девушек, помогавших участникам "Экспресса" во время их пребывания в Прибалтике. Одну из этих девушек он пригласил на танец. Когда танец закончился, он отвел ее на место. Неожиданно он увидел, что за столом сидят Бондаренко, Вотанова и Семухович. Он вспомнил, как Катя однажды обиделась на него, и, подойдя, обратился к Андрею Бондаренко с просьбой разрешить пригласить на последний танец его супругу.

- Разрешаю, - кивнул Андрей, улыбаясь.

- Бондаренко, - сделала большие глаза Вотанова, - ты решаешь за меня?