видом что-то прятал от нас в руке за спиной. Трясясь всем своим животом от
несвойственной для него прыти и искрясь зубами на солнце, он, задыхаясь,
проговорил:
отгадаете. Как раз то, что вы хотели. Вы с ума сойдете от радости. Я обещал
вам его добыть - и вот, пожалуйста.
что-то бесформенное и липкое, сплошь покрытое пеной. Комок этот слегка
трепыхался. Мы с Бобом молча глядели на него.
плотников, которых мистер Даррелл так хотел иметь.
к ним. При ближайшем рассмотрении оказалось, что он действительно был
некогда птицей.
залетел днем в нашу хижину, и мистер Кан с величайшим присутствием духа
ринулся ловить его сачком. Он гонялся за ним так, что у бедной птахи голова
кругом пошла. Наконец удачным ударом мистер Кан сбил дятла, но, на его беду,
у нас в хижине стоял большой кувшин с патокой, и дятел с роковой
неумолимостью угодил прямо в него. Ничтоже сумнящеся, мистер Кан выудил
птицу из кувшина и понес ее, капающую патокой с каждого перышка, к ручью,
где принялся энергично оттирать и отмывать ее с помощью карболового мыла.
Предмет, лежавший у меня на ладони и похожий на кусок тающего медового сота,
весь покрытый розовой пеной, был очень красивой птицей до того, как мистер
Кан приложил к ней руку. Уму непостижимо, как она прожила так долго;
бедняжка скончалась у меня на ладони, в то время как мистер Кан с
торжествующим видом заканчивал свой рассказ. Когда я сказал, что его добыча
уже труп, и труп весьма неприглядный, он пришел в страшное негодование и
уставился на птицу с таким видом, будто она нарочно, назло ему залетела в
кувшин с патокой. Следующие два дня, уязвляемый нашими недобрыми
замечаниями, он, крадучись, ходил по хижине с сачком в руке, надеясь, что
ему снова представится случай отличиться, но второй дятел так и не появился.
С тех пор, когда надо было заткнуть рот мистеру Кану, стоило завести
разговор о дятлах и пекари - и он делался необыкновенно молчалив.
провели на воде. В сущности говоря, мы и жили-то на острове, со всех сторон
окруженном сетью ручьев самой различной ширины и глубины, переплетавшихся в
сложную систему водных путей. Вот и выходило, что обследовать окрестности
можно было только по воде. Днем мы уезжали в длительные поездки в дальние
индейские поселения, а вечером обшаривали ручьи вокруг деревни в поисках
ночных животных.
кайманов трех различных видов. В длину они были от шести дюймов до
трех-четырех футов и, следовательно, как нельзя лучше устраивали нас в
качестве пополнения зверинца. Мы нашли, что ловить их лучше всего ночью с
помощью фонаря: днем они слишком осторожны и не подпускают человека близко,
ночью же их можно ослепить ярким светом. На ночную охоту мы отправлялись
после обеда, когда вода в тихих, безмолвных ручьях еще хранила солнечное
тепло. Гребец-индеец сидел на корме, мы с Бобом, с трудом сохраняя
равновесие, располагались на носу с фонариком, несколькими прочными мешками
и длинной палкой с петлей на конце. Молча плыли мы по ручью, пока сноп света
от фонаря не выхватывал из темноты пару огромных рубинов, лежащих на
подстилке из водяных растений и листьев лилий, окаймлявших берега. Яростными
жестами мы указывали гребцу направление, и он, без всплеска погружая в воду
весло, медленно и плавно толкал каноэ по полированному зеркалу воды, будто
улитка ползла по оконному стеклу. Чем ближе мы подбирались к паре горящих
глаз, тем медленнее становилось наше продвижение. Вот уж считанные футы
отделяют нас от водяных растений, из-за которых выглядывает голова каймана.
Все время светя ему прямо в глаза, мы дюйм за дюймом опускаем петлю и
осторожно накидываем ему на шею. Процедура эта требует немалой сноровки, но,
раз освоенная, дается уже без труда. Как только петля заводится за
выпученные глаза, мы рывком поднимаем палку, и кайман пулей выскакивает из
водорослей, бешено извиваясь и тоненько похрюкивая, совсем как поросенок.
Разумеется, охота не всегда бывала удачной: порой гребец не рассчитывал
скорость, и нос каноэ касался края водорослей, слегка морщиня водную гладь.
Раздавался громкий всплеск, и голова каймана исчезала, а на ее месте
оставалась лишь рваная дыра в переплетении водорослей с мерцающей в ней
водой.
каноэ неслось такое хрюканье и пыхтение, что дальнейшая охота стала
невозможна. Поскольку время было еще не позднее, решено было отослать каноэ
с уловом в деревню, а самим остаться и ждать. Каноэ со своим шумным грузом
уплыло в деревню, а мы с Бобом, высадившись на удобном травянистом берегу,
медленно побрели вдоль кромки воды, разыскивая лягушек.
Америке ничем не отличается от своих европейских собратьев. Но это далеко не
так. Лягушки, как и другие животные, разнятся от страны к стране, являя
величайшее разнообразие форм, размеров, расцветок и повадок. В Азии,
например, водятся так называемые летающие лягушки. Это большие, живущие на
деревьях животные с удлиненными пальцами, соединенными широкой перепонкой.
Полагают, что, когда лягушка перескакивает с дерева на дерево, она широко
растопыривает пальцы, так что перепонки натягиваются и, словно крылья,
позволяют ей планировать. В Западной Африке водятся гигантские
лягушки-голиафы, они достигают двух футов в длину и могут съесть крысу, а в
Южной Америке есть лягушки-лилипуты, которые свободно умещаются на ногте
мизинца. Бока и лапы самца волосатой лягушки, которая родом тоже из Западной
Африки, покрыты как бы толстым слоем волос, во всяком случае так кажется с
первого взгляда, на самом же деле это не волосы, а тончайшие, словно нити,
выросты кожи. Есть у них и втягивающиеся, как у кота, когти. Что же касается
расцветки, то лягушки, пожалуй, единственные животные, которые могут
серьезно соперничать в этом отношении с птицами: лягушки бывают красные,
зеленые, золотистые, синие, желтые и черные, а их узоры могли бы сделать
состояние любому художнику-декоратору. Но поистине замечательные достижения
лягушки показывают в пестовании своего потомства. Так, европейская
жаба-повитуха не мечет свою икру в первой попавшейся канаве, а поручает ее
самцу, который наматывает ее на задние лапы и ходит в таком виде до тех пор,
пока икра не созреет. Один вид древесной лягушки склеивает вместе два листка
и, когда в такую "чашу" наберется вода, мечет икру в этот самодельный
водоем. Другой вид свивает где-нибудь на верхушке дерева гнездо из пены и
мечет икру в этот импровизированный инкубатор, причем момент икрометания
выбирается так, чтобы внешний слой пены успел затвердеть, а внутренность
инкубатора осталась влажной. Как только головастики достаточно подрастут,
чтобы самим заботиться о себе, твердая внешняя оболочка растворяется, и они
падают с дерева в воду.
ухищрения, когда речь идет о сохранении икры и потомства, и край ручьев
оказался как нельзя более подходящим местом для охоты на них. Этой же ночью,
ожидая возвращения каноэ, мы сделали два первых открытия. Дело было так. Боб
увлеченно прочерпывал ручей сачком на длинном черенке, я, крадучись, с алчно
горящим взором бродил вокруг деревьев, полузатопленные корни которых,
извиваясь, тянулись вдоль берега. С помощью карманного фонаря мне удалось
поймать три крупные древесные лягушки темно-зеленого цвета, с большими
выпученными глазами. Это были квакши Эванса, у которых самка носит икринки
на спине уложенными в рядки, словно булыжники на мостовой. К сожалению, все
лягушки были без икры. Не успел я порадоваться интересной добыче, как
раздался крик Боба.
устремляясь к нему по берегу.
рыба.
первого взгляда действительно напоминавшее рыбу. Я всмотрелся внимательнее.
существо.
размеров. Это какая ж лягушка из него вырастет!
посветил на него фонариком. Как я и полагал, это был головастик, но какой!
Таких больших и толстых я еще ни разу не видел. Он был дюймов шести в длину
и с крупное куриное яйцо в обхвате.
быть, просто ума не приложу.
стеклянной банке, куда мы его посадили. Я усиленно напрягал память: мне
казалось, что я где-то читал об этих чудовищных мальках. И несколько минут
спустя я вспомнил.
Акунин Борис
Роллинс Джеймс
Сертаков Виталий
Каргалов Вадим
Орлов Алекс
Соломатина Татьяна