наступления каникул? И вот уже стремительно надвигается последний день
занятий! На той неделе, на этой, послезавтра, завтра, сегодня, сегодня
вечером... и вот я в ярмутской почтовой карете и еду домой.
возникало передо мной все, что за это время произошло. Но когда я
просыпался, за окном кареты уже не было площадки для игр Сэлем-Хауса, и до
меня доносились не удары, расточаемые мистером Криклом Трэдлсу, а щелканье
бича, которым кучер понукал лошадей.
ГЛАВА VIII
карета, - не в ту гостиницу, в которой служил мой приятель лакей, - меня
проводили наверх, в уютную маленькую спальню с нарисованным на двери
дельфином*. Помню, мне было очень холодно, хотя меня и напоили внизу горячим
чаем перед ярко пылавшим камином, и я с радостью улегся в постель Дельфина,
Закутался с головой одеялом Дельфина и заснул.
Я встал в восемь, голова у меня слегка кружилась, потому что я не выспался,
и я был готов к отъезду раньше назначенного срока. Он встретил меня так,
словно и пяти минут не прошло с тех пор, как мы расстались, и я только
заглянул в гостиницу разменять шестипенсовик, или что-нибудь в этом роде.
место, ленивая лошадка тронулась в путь привычным своим шагом.
приятно будет это услышать.
ожидал увидеть на нем следы румянца, но ничего не сказал в ответ на мой
комплимент.
я.
мистер Баркис.
Никакого ответа.
раскрыв глаза: дело представилось мне в новом освещении.
поглядев на меня, - значит, это все равно, что сказать: человек ждет ответа.
уставившись на уши своей лошади.
заезжать туда и говорить. Сам-то я никогда и полдесятка слов ей не сказал. И
уж я-то не собираюсь с ней говорить.
спросил я.
медленно переводя на меня взгляд, - можете сказать, что Баркис ждет ответа.
Как, вы говорите, ее зовут?
некоторое время он сидел в раздумье и насвистывал себе под нос.
ждет ответа". А она, может, скажет: "Какого ответа?" А вы скажете: "Ответа
на то, что я вам передал". - "А что вы передали?" - скажет она. "Баркис не
прочь", - скажете вы.
в бок, причинив весьма ощутительную боль. Затем он, по своему обыкновению,
ссутулился перед крупом лошади и больше не возвращался к затронутой теме, но
через полчаса достал из кармана кусок мела и написал с внутренней стороны
навеса над повозкой: "Клара Пегготи", - очевидно, чтобы не запамятовать.
переставший быть родным, убеждаясь, что каждый попадающийся мне на глаза
предмет напоминает о счастливом старом доме, как о сне, который больше
никогда не может мне присниться! Дни, когда моя мать, я и Пегготи жили друг
для друга и между нами никто не стоял, - дни эти я вспоминал с такой тоской,
пока ехал, что не был уверен, рад ли я своему возвращению и не лучше ли было
мне остаться вдалеке от дома и забыть о нем в обществе Стирфорта. Но я уже
вернулся; и скоро я подъехал к нашему саду, где в холодном зимнем воздухе
ломали себе бесчисленные руки оголенные старые вязы, а по ветру неслись
прутики старых грачиных гнезд.
дому, посматривая на окна и на каждом шагу опасаясь увидеть в одном из них
мрачную физиономию мистера Мэрдстона или мисс Мэрдстон. Но никто не
появлялся; подойдя к дому и зная, что до наступления сумерек можно открыть
дверь самому, без стука, я вошел тихими, робкими шагами.
меня при звуках голоса моей матери, доносившихся из старой гостиной, когда я
вошел в холл. Мать тихонько напевала. Должно быть, давным-давно, когда я был
еще младенцем, я лежал у нее на руках и слушал, как она мне поет... Напев
показался мне новым и в то же время таким знакомым, что сердце мое
переполнилось до краев, как будто старый друг вернулся после долгого
отсутствия.
тихо вошел в комнату. Она сидела у камина, кормила грудью младенца и
придерживала у себя на шее его крошечную ручонку. Ее глаза были опущены и
устремлены на личико ребенка, и она пела ему. Но больше никого с ней не было
- отчасти моя догадка оказалась правильной.
я, она назвала меня своим дорогим Дэви, своим родным мальчиком, пошла мне
навстречу, опустилась на колени, поцеловала меня, положила мою голову себе
на грудь рядом с маленьким существом, приютившимся там, и поднесла его
ручонки к моим губам.
сердце было переполнено! Больше чем когда-либо я достоин был в эту минуту
быть взятым на небеса.
мальчик! Мое бедное дитя!
когда вбежала Пегготи, бросилась перед нами на колени и минут на десять как
будто сошла с ума.
раньше, чем обычно. Выяснилось также, что мистер и мисс Мэрдстон ушли в
гости к соседям и вернутся только к ночи. На это я и надеяться не смел. Мне
даже в голову не приходило, что мы трое сможем посидеть еще разок вместе,
без помех, и теперь я почувствовал себя так, словно вернулись былые дни.
мать не позволила и заставила ее пообедать с нами. Мне подали мою
собственную старую тарелку с изображенным на ней коричневым военным
кораблем, плывущим на всех парусах, - тарелку, которую Пегготи все время
где-то хранила, пока меня не было, и, как утверждала она, не разбила бы ее и
за сто фунтов. Мне подали мою собственную старую кружку, украшенную
надписью: "Дэвид", и мою собственную маленькую вилку и ножик, который ничего
не резал.
Пегготи о мистере Баркисе, но не успел я договорить, как Пегготи начала
смеяться и закрыла лицо передником.
передник, она плотно закуталась в него, и голова ее очутилась как будто в
мешке.
жениться.
него не пошла, будь он весь из золота. Да и ни за кого бы не пошла.
мать.
передника. - Он со мной и словечком об этом не обмолвился. Уж он-то знает!
Посмей он только заикнуться, я бы влепила ему пощечину.
ни у нее, ни у кого бы то ни было другого; но она снова прикрыла их на
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Роллинс Джеймс
Конюшевский Владислав
Орлов Алекс