тяжущийся вновь и вновь получает копии всех документов, которыми она
обрастает (или не получает, как обычно и наблюдается, потому что никому эти
копии не нужны, но тем не менее платит за них), а это целые возы бумаги; все
вновь и вновь возвращается каждый тяжущийся к исходной точке в обстановке
такой дьявольской свистопляски судебных издержек, пошлин, бессмыслицы и
лихоимства, какая никому и не снилась, даже в самых диких видениях шабаша
ведьм. Суд справедливости запрашивает Суд общего права; Суд общего права,
вместо ответа, запрашивает Суд справедливости; Суд общего права находит, что
он не вправе поступить так; Суд справедливости находит, что по
справедливости он не может поступить этак; причем ни тот, ни другой не
решаются даже сознаться, что они бессильны что-нибудь сделать без того,
чтобы этот поверенный не давал советов и этот адвокат не выступал от имени
А, а тот поверенный не давал советов и тот адвокат не выступал от имени Б, и
так далее вплоть до конца всей азбуки, как в детских стишках про "Яблочный
пирог" *. И так вот все это и тянется из года в год, из поколения в
поколение, то и дело начинаясь сызнова и никогда не кончаясь. И мы,
тяжущиеся, никоим образом не можем избавиться от тяжбы, ибо нас сделали
"сторонами в судебном деле", и мы вынуждены оставаться "сторонами", хотим мы
или не хотим. Впрочем, лучше об этом не думать. Когда мой двоюродный дед,
несчастный Том Джарндис, стал об этом думать, это было началом его конца!
он и в самом деле был холодным. Хозяин оставил в нем следы своих несчастий.
название и жил здесь взаперти - день и ночь корпел над кипами проклятых
бумаг, приобщенных к тяжбе, тщетно надеясь распутать ее и привести к концу.
Между тем дом обветшал, ветер, свистя, дул сквозь трещины в стенах, дождь
лил сквозь дырявую кровлю, разросшиеся сорняки мешали подойти к полусгнившей
двери. Когда я привез сюда домой останки покойного, мне почудилось, будто
дом тоже пустил себе пулю в лоб - так он был запушен и разрушен.
мне, а к себе самому, и прошелся раза два-три взад и вперед по комнате,
потом взглянул на меня, повеселел и, подойдя ко мне, снова уселся, засунув
руки в карманы.
Брюзжальня. Так на чем я остановился?
совершенно преобразили Холодный дом.
имущество, очень похожее теперь на Холодный дом, каким он был в те времена.
Когда я говорю, "наше имущество", я подразумеваю имущество, принадлежащее
Тяжбе, но мне следовало бы сказать, что оно принадлежит Судебным пошлинам,
так как Судебные пошлины - это единственная в мире сила, способная извлечь
из него хоть какую-нибудь пользу, а людям оно только оскорбляет зрение и
ранит сердце. Это улица гибнущих слепых домов, глаза которых выбиты камнями,
- улица, где окна - без единого стекла, без единой оконной рамы, а голые
ободранные ставни срываются с петель и падают, разлетаясь на части; где
железные перила изъедены пятнами ржавчины, а дымовые трубы провалились
внутрь; где зеленая плесень покрыла камни каждого порога (а каждый порог
может стать Порогом смерти), - улица, где рушатся даже подпорки, которые
поддерживают эти развалины. Холодный дом не судился в Канцлерском суде, зато
хозяин его судился, и дом был отмечен той же печатью... Вот какие они, эти
оттиски Большой печати; а ведь они испещряют всю Англию, дорогая моя; их
узнают даже дети!
это очень умно, что вы обращаете мой взор на светлую сторону картины... (Это
я-то умная!) Я никогда обо всем этом не говорю и даже не думаю, - разве
только здесь, в Брюзжальне. Если вы считаете нужным рассказать про это Рику
и Аде, - продолжал он, и взгляд его стал серьезным, - расскажите. На ваше
усмотрение, Эстер.
"Эстер, что с тобой? Опять!" А ведь он сказал эти слова таким тоном, словно
они были не проявлением заботливой нежности, но простым капризом. Вместо
предостережения самой себе я чуть-чуть тряхнула ключами и, еще более
решительно сложив руки на корзиночке, спокойно взглянула на него.
мое усмотрение. Хочу думать, что вы во мне не обманетесь. Чего доброго, вы
разочаруетесь, когда убедитесь, что я не очень-то умна - а ведь это истинная
правда, и вы сами об этом догадались бы, если б у меня не хватило честности
признаться.
он сказал, что прекрасно меня знает и для него я достаточно умна.
сомневаюсь.
сделаться нашей доброй маленькой Хозяюшкой - той старушкой, о которой поется
в "Песенке младенца" (не Скимпола, конечно, а Просто младенца):
наше небо от паутины, что нам скоро придется покинуть Брюзжальню и гвоздями
забить дверь в нее.
Паутинкой, а не то - именами разных персонажей из детских сказок и песен -
миссис Шиптон, матушка Хабберд, госпожа Дарден *, - и вообще надавали мне
столько прозвищ, что мое настоящее имя совсем затерялось среди них.
Джарндис. - Возьмем хоть Рика - прекрасный многообещающий юноша. Скажите, на
какой путь его направить?
таком деле!
руки в карманы и вытянув ноги. - Ему надо подготовиться к какой-нибудь
профессии, и он должен сам ее выбрать. Конечно, тут, наверное, не обойтись
без целой кучи "парикатуры", но это нужно сделать.
Рик состоит под опекой Канцлерского суда, дорогая моя. Кендж и Карбой
пожелают высказать свое мнение; мистер Такой-то - какой-нибудь нелепый
могильщик, роющий могилы для правосудия в задней комнатушке где-нибудь в
конце переулка Куолити-Корт, что выходит на Канцлерскую улицу, пожелает
высказать свое мнение; адвокат пожелает высказать свое мнение; канцлер
пожелает высказать свое мнение; его приспешники пожелают высказать свое
мнение; всех их вкупе придется по этому случаю хорошенько подкормить; вся
эта история повлечет за собой бесконечные церемонии и словоизвержение,
никого не удовлетворит, будет стоить уйму денег, и все это в целом я называю
парикатурой. Не знаю, как случилось, что человечество занемогло этой самой
парикатурой, и за чьи грехи наши молодые люди попали в подобную яму, но это
так! Он снова принялся ерошить себе волосы, твердя, что на него действует
ветер. Но мне было приятно, что ко мне он относится благожелательно - ведь
когда он ерошил волосы, или шагал взад и вперед, или делал то и другое
одновременно, стоило ему посмотреть на меня, как он успокаивался, светлел и,
снова усевшись поудобнее, засовывал руки в карманы и вытягивал ноги.
именно его влечет? - сказала я.
попробуйте-ка со свойственным вам тактом и непритязательностью почаще
говорить об этом с ним и с Адой, и посмотрим, на чем вы все сойдетесь. При
вашем посредстве мы, наверное, достигнем цели, Хозяюшка.
приобретать и как много мне доверено. Я вовсе этого не хотела; я просто
собиралась сказать, что с Ричардом следует поговорить ему самому. Но сейчас
я, конечно, не стала спорить и сказала только, что постараюсь, хоть и боюсь
(я не могла не повторить этого), как бы он не вообразил меня гораздо более
проницательной, чем я есть. На это опекун мой только рассмеялся самым
ласковым смехом.
Брюзжальни на сегодня! Еще одно последнее слово. Эстер, дорогая моя, не
нужно ли вам спросить меня о чем-нибудь?
посмотрела ему в глаза и почувствовала, что поняла его.
похолодела больше, чем следует), - мне ни о чем не нужно вас спрашивать!
Если бы мне следовало узнать или необходимо было узнать о чем-нибудь, вы бы
сами мне это сказали - и просить бы вас не пришлось. Я всецело на вас
полагаюсь, я доверяю вам вполне, и, будь это иначе, у меня поистине было бы
черствое сердце. Мне не о чем спрашивать вас, совершенно не о чем.
чувствовала себя с ним совсем свободно, совсем непринужденно, ничего больше
не стремилась узнать и была вполне счастлива.