его ни разу не встретили где-либо повыше этого места. Показания судовых
команд, правда, обычно не совпадали друг с другом, но это, быть может,
объяснялось различием обстоятельств, при которых эти встречи происходили.
Иногда это бывало в черную, как смола, грозную ночь, когда вспышки молний на
мгновение освещали этот странный корабль где-нибудь на Таппан-Зее или в
пустынных просторах Хаверстроу-бэй. Случалось, что его видели совсем близко,
так что казалось, что он вот-вот наскочит на них, и тогда на судне
начиналась суета и тревога, но, при следующей вспышке молнии обнаруживалось,
что корабль уже далеко и летит на всех парусах, как всегда, против ветра.
Порою в тихие лунные ночи его замечали у высокого берега; корпус его
скрывала в таких случаях черная тень, и только стеньги светились в лунных
лучах, но когда путешественники добирались до того места, где только что
виднелся корабль, его уже не было; проплыв несколько дальше и оглянувшись
назад, они снова видели за собою его залитые лунным сиянием стеньги. Корабль
этот неизменно появлялся или пред непогодою, или в разгар ее, или тотчас за
нею, так что все шкиперы на Гудзоне и путешествующие по этой реке прозвали
его "загадочным кораблем, что появляется в бурю".
Слишком долго пришлось бы излагать бесконечные мнения и догадки, которые
были высказаны по этому поводу. Некоторые вспомнили о кораблях,
встречающихся, как сообщали очевидцы, у берегов Новой Англии и управляемых
призраками и ведьмами. Старый Ханс ван Пельт, не раз бывавший в голландской
колонии у мыса Доброй Надежды, утверждал, что этот загадочный корабль,
несомненно, не что иное, как Летучий Голландец, который раньше заходил в
Тэбл-бэй, но, не имея возможности стать там на якорь, разыскивает теперь
какую-нибудь другую стоянку. Другие высказывали предположение, что если и
впрямь тут приходится иметь дело со сверхъестественным, как это вполне
естественно думать, то не Гендрик ли это Гудзон с экипажем своего
"Полумесяца". Ведь известно, что во время поисков северо-западного прохода в
Китай этому Кораблю случилось как-то сесть на мель в верховьях реки. Это
мнение хотя и не было поддержано губернатором, все же каким-то образом
распространилось среди горожан - ведь повсеместно рассказывали, что Гендрик
Гудзон и команда его "Полумесяца" время от времени посещают Каатскильские
горы, и предположение, что корабль носится в том самом месте, где он
потерпел некогда бедствие, или что он доставил команду призраков для
очередного посещения гор, казалось вполне основательным.
глубокомысленных раздумий мудрого Боутера и его совета; загадочный корабль
перестал быть предметом обсуждения в правительственных кругах. Народ тем не
менее верил в него по-прежнему, и о нем при голландском правлении ходило
множество самых необыкновенных рассказов, причем особенное распространение
они получили перед захватом английской эскадрой Нового Амстердама и всего
этого края. Приблизительно в это время его неоднократно видели на Таппан-Зее
и около Умхаука и даже еще ниже, у Хобокена, из чего заключили, что его
появление предвещало близкую бурю на политическом горизонте, а также
ниспровержение власти голландцев.
слухам, он и сейчас еще появляется возле горных кряжей и крейсирует у
Пойнт-но-Пойнта. Прибрежные жители утверждают, что они видят его порою в
летние лунные ночи, и в тихую темную полночь до них доносится иногда пение
экипажа, словно на судне тянут канат; впрочем, все, что видишь и слышишь у
высоких обрывистых берегов, на широких просторах заливов или в длинных
протоках этой великой реки, настолько обманчиво, что, признаюсь, я испытываю
немало сомнений по поводу этих рассказов.
реке, происходили не раз в непогоду странные и необъяснимые вещи, которые,
как полагают, находятся в какой-то связи со старинным преданием о
"загадочном корабле". Капитаны речных судов сообщают о маленьком приземистом
призраке - голландце в коротких штанах и в шляпе, напоминающей сахарную
голову, с рупором в руке, который, по их словам, властвует над Дундербергом.
Они заявляют, что им приходилось слышать, как среди рева бури он отдавал на
нижнеголландском наречии приказание выпустить очередной порыв ветра или дать
оглушительный гром. Иногда его видели в окружении стаи крошечных чертенят в
широких штанах и коротких камзолах, которые, кувыркаясь то среди бешено
мчащихся туч, то в клубах тумана, выделывали в воздухе тысячи забавных
прыжков и кружились, точно мушиный рой, около Антонова Носа, и после этого
буря неизменно усиливалась. Однажды какой-то шлюп, проходя мимо Дундерберга,
попал в сильный шторм, сорвавшийся со склонов этой горы и обрушивший,
казалось, всю свою ярость на злосчастное судно. Хотя оно отличалось
устойчивостью и шло с хорошим балластом, его качало с такой силой, что вода
доходила до самых шкафутов. Вдруг кто-то увидел на мачте белую, похожую на
сахарную голову, шляпу, в которой сразу была опознана шляпа "хозяина"
Дундерберга. Вся команда была повергнута в величайшее изумление. Не нашлось,
однако, никого, кто бы отважился вскарабкаться вверх и освободить судно от
роковой шляпы. Шлюп продолжал качаться и переваливаться с борта на борт, так
что со стороны могло показаться, будто он стремится во что бы то ни стало
окунуть свою мачту в воду. Каждое мгновение он мог опрокинуться или
наскочить на прибрежные скалы. Так в отчаянной схватке с ненастьем плыл он
мимо гор и оказался вне опасности лишь после того, как миновал остров
Поллополя, за которым, как говорят, уже не простирается власть "хозяина"
Дундерберга. Едва судно прошло этот рубеж, как маленькая шляпа взвилась в
воздух и завертелась, точно волчок; все ближние облака потянулись к ней,
закружились вихрем и понеслись назад к вершине Дундерберга; шлюп выровнялся
и поплыл дальше так спокойно и тихо, словно двигался по мельничному пруду.
Ничто, конечно, не уберегло бы его от ужасной судьбы, не будь к его мачте
прибита подкова; это мудрая мера предосторожности с той поры сделалась
обязательной для всех капитанов-голландцев, плавающих по этой кишащей
нечистою силой реке.
Даниеля Оуслестикера из Фишхилла, которого никто никогда не изобличил ни в
малейшей лжи. Он заявил, будто однажды, во время отчаянной бури, увидел
"хозяина" Дундерберга верхом на бушприте своего судна; тот увлекал шлюп
прямо к берегу на Антонов Нос, но его прогнал домини {Священник (голл.).}
ван Гизон из Эзопа, который, к счастью, оказался на корабле и затянул гимн
святого Николая. При первых же звуках гимна призрак взлетел в воздух, как
мяч, и скрылся в вихре, унесшем, кстати сказать, ночной чепец супруги
священника; чепец этот в ближайшее воскресенье был обнаружен однако, на
флюгере церкви в Эзопе, в сорока милях от места происшествия. После ряда
случаев подобного рода шкиперы, регулярно плавающие по этой реке, долгое
время не решались проходить мимо Дундерберга, не спустив гафеля в знак
приветствия горному духу, и было замечено, что эта дань уважения,
по-видимому, удовлетворяла его и обеспечивала им безопасное плавание.
"загадочном корабле", записанных поэтом Селином; по его утверждению, этот
корабль доставил из какой-то старой, одержимой призраками европейской страны
целую колонию зловредных духов. Я мог бы рассказать вам, если угодно, целую
кучу подобных историй, ибо все несчастные случаи, происходящие столь часто
на реке возле гор, - не что иное, по-видимому, как злые забавы чертенят
Дундерберга; но я вижу, что вы уже дремлете, и потому давайте укладываться.
Быка, осветила скалы и взъерошенный лес и заблистала на зыбком лоне реки.
Выпала ночная роса; еще недавно мрачные горы посветлели: лунный свет окрасил
их в мягкие сероватые тона. Охотники разгребли костер и подбросили хворосту,
дабы умерить ночную сырость. Для Дольфа они приготовили под нависшей скалою
постель из веток и сухих листьев, тогда как Антони ван дер Хейден,
завернувшись в огромную, сшитую из шкур шубу, растянулся у костра. Дольф
смежил глаза не сразу. Он лежал и рассматривал причудливую, непривычную для
него картину: вокруг - дикие скалы, горы, лесные чащи; судорожные блики
огня, играющие на лицах спящих индейцев, и гер Антони, бесспорно и вместе с
тем так смутно напоминавший ночного гостя в заколдованном доме. Время от
времени из лесу доносился крик дикого зверя, завыванье совы или вопль
козодоя - по-видимому, их было великое множество в этой глуши; где-то на
реке слышался плеск: то был осетр, выскочивший вдруг из воды и снова всей
своей тяжестью плюхнувшийся на ее гладкую, без малейшей ряби, поверхность.
Дольф сопоставлял все, что видел и слышал, со своим привычным гнездом на
чердаке в докторском доме; там он знал по ночам лишь тяжелый бой церковных
часов, да сонный крик сторожа, тянувшего нараспев: "все в порядке", да
густой храп докторского солидного носа, да осторожную возню какой-нибудь
плотничающей крысы, трудолюбиво грызущей деревянную обшивку стены. Мысли его
обратились к старой опечаленной матери: чего только не думает она о его
внезапном исчезновении, какие только страхи и тревоги не гложут ее старого
сердца! Эта мысль помешала ему насладиться до конца непосредственной
радостью окружающего; она несла с собою укоры совести и страдание; он заснул
с непросохшими на глазах слезами.
здесь был бы чудесный случай нагромоздить целую кучу необыкновенных
приключений в глуши, среди диких гор, в обществе бродячих охотников. Проведя
моего героя через разнообразные трудности и опасности, я спас бы его под
конец от всех и всяческих бед с помощью какого-нибудь чудесного стечения
обстоятельств; но все, что я пишу, - сама правда; я должен довольствоваться
поэтому голыми фактами и придерживаться подлинного хода событий.
завтрака, сняв лагерь, наши путешественники погрузились в пинассу Антони ван
дер Хейдена. Ветра не было, индейцы гребли размеренно и спокойно, следуя
такту песни, которую монотонно тянул один из белых. Был чудесный безоблачный
день; на реке - ни малейшей ряби; суденышко, рассекая зеркальную гладь,
оставляло за собою длинный, долго не расходившийся след. Вороны, почуяв, что
после охотников осталось чем поживиться, собрались и кружили в воздухе; они
виднелись там, где вьющийся над деревьями столбик голубоватого дыма указывал
место недавнего лагеря. Лодка плыла у подножия гор. Гер Антони указал Дольфу