отскочил, как показывали. Лопасть сама вырвалась у него из ладони. Винт исчез,
осталась только круглая размытая тень, как фотография, снятая не в фокусе.
Рябь побежала по воде. За кормой машины образовалась водяная ямка, выдутая
вихрем. У Антона сорвало шлычку с головы. У девушек раздуло юбки. Глиссер
погнал выщербленную воду, пошел, задрал нос и разом вынесся на середину реки.
Антон стоял без шапки. Седая прядка свисала на глаза.
давай...
этого не случалось.
Прежде Антон был вполне равнодушен к футболу. В городке этот мужественный
спорт находился еще в младенческом состоянии. На пустырях играли дикие
команды. Любители играли босиком: подогнув пальцы, били подошвой или подъемом
ступни. А мальчишки гоняли в пыли тряпичный мяч.
и одну команду советско-торговых служащих, по-местному - "городских". Команды
играли друг с другом с переменным успехом, но зато всегда проигрывали всем в
окрестности. Кандидов купил мяч. Знакомый шофер из райкома накачал его. Мяч
стал тугим и звенящим, как арбуз. Антон засмеялся. Теперь в свободное время
толстоногие девушки, по его просьбе, что есть силы били мяч. Ловить мяч
оказалось труднее, чем арбузы. Мяч был верток и быстр, почти неуглядим. Он был
неожиданно легким. В нем не было наливной увесистости арбуза. Мяч отскакивал,
не давался в руки, прыгал. Но в то же время в нем была упругая тяжесть удара.
Он несся, гудя, как снаряд. Он обжигал ладонь, свозя кожу, и, попадая в
пальцы, едва не выворачивал их. Уже пойманный, мяч коварно старался отпрянуть
и выскользнуть иэ рук. Но все-таки сноровка арбузника облегчала Антону
тренировку. Умение тотчас отвечать внутренним движением на любой швырок в
конце концов решало дело. Потренировавшись недельки три, Антон пошел
предлагать свои услуги в воротах команды городских. Местные чемпионы подняли
его на смех.
называли мальчишек, которые топтались за лицевой чертой поля в надежде хоть
разок коснуться мяча, когда тот перелетал через ворота.
пока...
жаргоне означает увлекаться, ходить на матчи, жаждать выигрыша своей команды,
болеть душой за нее. На футбольных воротах местного стадиона сетки еще не
было. Хорошо, что хоть ворота поставили: стойки-столбы со
штангой-перекладиной. Недавно еще сложенные в кучки шапки и штаны, замененные
на время игры трусами, отмечали границы подразумеваемого гола.
Антона, что готовы были вызвать весь мир на единоборство с ним, но никто не
принимал вызова. Девушки ходили и похвалялись своим тамадой. Местные чемпионы
не выдержали. "Надо проучить", - решили они.
футболисты из команды городских. Они стали задирать девушек, насмехаться,
пробовали отнять у них мяч и так, незаметно, удар за ударом, слово за слово,
ввязались в соревнование шутки ради. Девушки, волнуясь, стали у края поля.
Тамада остался один... Тяжелые удары посыпались на Кандидова. Тут и произошло
самое интересное. Тамада не дрогнул. Как ни старались городские, мяч не входил
в пространство, огражденное воображаемыми стойками. Не входит, да и все тут!
Это пространство как будто целиком занимал Антон. На какие уловки ни пускались
городские, в какой угол они ни били, все равно там Кандидов встречал мяч и
заключал его в свои крепкие объятия, как родного брата. И еще насмешничал при
этом.
пожалей!..
счастья. Городские - их было шестеро - окончательно обиделись. Они пробовали
прорваться с мячом в самые ворота. Но Антон, выхватив из-под ног мяч, всем
своим огромным телом валился под ноги, и нападающие кувырком, кубарем сыпались
через него. Когда пыль оседала, Кандидов с криком "По-о-зволь!" уже далеко
выбивал мяч.
мяч попадает в этого проклятого арбузника. Потом они просто растерялись. Они
пытались придраться.
но первый же из неудачливых охотников должен был покинуть поле. Кулак у тамады
был быстр на расправу. Неизвестно, чем бы это все кончилось, но городские
увидели подоспевшего вовремя инструктора физкультуры...
свободное время тренировался в клубе по тяжелой атлетике и боксу. Весной еще
снег толком не сошел, как Антон стал тренироваться с городскими. Вскоре
команда городских стала бить всех в округе.
вошла в села. Ее воды подняли сады, огороды, леса. Течение шумело, как ветер в
ветвях, и вилось между стволами.
огибает нас, она протекает мимо города...
мостовой, мог бы заявить, что шоссе проложено вокруг него... Теперь Волга
предъявила свои права на все до самого горизонта. Оливковые воды разлива
подступали к самому городку. Река стояла уже почти вровень с берегом. Река
осаждала городок. Но уже в самом осажденном городке вскрылась страшная измена.
Таившаяся под почвой подземная вода поднимала голову и шла смыкаться с
внешними водами. Вода лезла вверх в колодцах, как ртуть в термометре; вода
появлялась в подвалах.
неотвратимо, как в шлюзе, и у людей, смотревших на берег, к горлу подступал
холодный, мутный страх. Казалось, суше вообще пришел конец. Сейчас хляби
хлынут через городок поверх домов, над крышами, все смывая и затопляя. Сама
почва стала ненадежной, как при землетрясении.
книги, которые он еще не успел перенести на пристань. Но Антон уже не мог
заставить себя думать о своем добре. Он разом забыл и о славе своей, и о
Москве. Как всегда в минуту опасности, он стал взрослее, он стал опять
Кандидовым, красным волгарем, который с наганом вбегал на мостик
неприятельского парохода. Он почувствовал прилив неукротимой энергии и отваги.
Битвы, авралы, высокая вода, если говорить начистоту, - все это было ему по
душе.
Городок за день словно по плечи врос в землю. Через верх заборов видны были
четырехугольные озера дворов. Непривычно громко пели над самой головой
телефонные провода, ставшие близкими - рукой достать. Когда лодка вплывала в
чьи-то ворота, надо было нагнуться, а то можно было расшибить макушку. С лодки
были видны закопченные жерла печных труб на крыше. Антон зачаливал за трубы и
ловил передаваемые ему самовары, подушки, младенцев. И в эти минуты он совсем
забыл про Стеньку Разина, о котором думал всегда, когда плавал с арбузами на
струге-дощанике по Волге.
было заглянуть в дырку скворечника. Стекла открытых окон стояли в воде, и вода
здесь прикасалась к стеклу, как в стакане. Волга всегда была огромной, но
ограниченной частью окружающего. А теперь она была везде. Везде была Волга, и
каждая улица была ее рукавом, каждый переулок - воложкой, каждый тупичок -
затоном. Все на улице жило проточным, сплавным порядком, как на плоту.
городские телефонная и электрическая станции, телеграф, исполком. Вода стояла
уже выше уровня огражденной местности. Необходимо было срочно повысить гребень
вала. Но, перебравшись с крыш на плоты и лодки, переселившись за городом на
пригорок, обыватели заявили, что им не до телефона и электричества: все равно,
как тонуть - в темноте или при электрическом свете, а звонить по телефону
некуда - все залито.
кабинета предвещал хорошую погоду, но верить ему было нельзя. Если Грушин
самодельный барометр был упрямым пессимистом, то этот был неисправимым
бодряком и всегда обещал благоденствие. А беда уже стучалась в окна, и так
стучалась, что стекла вылетели, ветер подхватил метеосводки и в окно
просунулся острый нос дощаника, подобно тому как в "Сорочинской ярмарке"
появляется свиное рыло: "А что вы тут делаете, добрые люди?" Домик, где
заседала тройка, стоял на полузатопленной улице, и Антон по неосторожности
Лондон Джек
Афанасьев Роман
Никитин Юрий
Куликов Роман
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия