валялись битые бутылки, пустые жестянки из-под консервов и всякие
отвратительные отбросы нищего квартала. Только стремление избежать встреч
со знакомыми, могло привести Мэри на эту улицу, куда, в силу молчаливого
запрета, никогда не ступала ее нога. И даже сейчас, во время этого
поспешного бегства, жуткая нищета улицы, казалось, успела коснуться ее
своей грязной рукой.
собираясь кучками, неряшливые, с обнаженными до плеч руками. Какая-то
дворняжка бросилась ей вслед с лаем, хватая ее за пятки; грязный уродливый
калека, разлегшийся на мостовой, громко просил милостыню, и его хнычущий,
назойливый голос оскорбительно преследовал ее.
прошла почти всю улицу, когда заметила впереди толпу, быстро двигавшуюся
ей навстречу. На один трагический миг она застыла на месте, вообразив, что
на нее хотят напасть. Но тотчас же до ее ушей долетели звуки оркестра, и
она увидела, что эта толпа, сопровождаемая свитой оборванных детей и
паршивых собак и двигавшаяся на нее, подобно полку, идущему в бой, была
просто местным отрядом Армии спасения, недавно организованным в
Ливенфорде. Ее верные сторонники в наплыве юношеского энтузиазма
воспользовались праздничным днем, чтобы уже с раннего утра устроить
шествие по самым подозрительным кварталам города для пресечения всякой
распущенности и порока, которым люди могут дать волю по случаю открытия
выставки.
литавры, оркестр ревел гимн "Сойдем со стези порока", а солдаты Армии
спасения (обоего пола) с дружным рвением сливали свои голоса в громкий
хор. Они подошли совсем близко, и Мэри прижалась к стене, готовая
пожелать, чтобы мостовая разверзлась под ее ногами и поглотила ее. Когда
толпа хлынула мимо, она вся съежилась, ощущая, как волны чужих тел грубо
бьются о ее собственное. Внезапно одна из женщин-солдат этой армии, полная
благочестивого пыла и радости, которую Доставляла ей новая форма, увидела
испуганную Мэри, на минуту перестала петь пронзительным сопрано и,
приблизив свое лицо к лицу Мэри, сказала проникновенным шепотом:
крови Агнца!
гимна "Кто гибнет сегодня" и, победно шествуя по мостовой, скрылась из
виду.
стене. Ее впечатлительной натуре эта новая неприятность представлялась
последним знамением божьего гнева.
новое для них русло изменил и весь строй ее внутренней жизни. Она не могла
бы назвать чувство, которое ею владело, она не могла бы выразить в словах
и даже понять тот ужас, который наполнял ее сердце, но когда она,
спотыкаясь, брела домой, то в тоске самобичевания твердила себе, что
недостойна жить.
7
это утро стук почтальона прозвучал громче обычного, а мина его была
преисполнена важности, когда он вручил миссис Броуди письмо, пестревшее
рядом иностранных марок, тонкий, продолговатый конверт, таинственно
хрустевший в ее дрожащих от волнения пальцах. Мама с бьющимся сердцем
смотрела на это письмо, которое ожидала столько дней. Ей не пришлось
гадать, от кого оно, так как она тотчас узнала один из тех тонких
"заграничных" конвертов, которые она сама заботливо выбрала и уложила
среди вещей Мэта. В это утро она была одна дома и в приливе благодарности
и нетерпения прижала конверт к губам, потом крепко к груди, подержала его
так некоторое время, словно давая сердцу впитать в себя содержание письма,
и, снова отняв конверт, вертела его в красных, шершавых от работы руках.
Хотя она знала, что письмо предназначалось исключительно для нее, но оно
было адресовано "мистеру и миссис Броуди", и она не смела его распечатать,
она не смела побежать наверх и радостно крикнуть мужу: "Письмо от Мэта!"
Она взяла это первое драгоценное послание из-за границы и осторожно
положила его на тарелку мужа. Она ожидала. Ожидала покорно, но с жадным,
мучительным нетерпением, время от времени заходя из посудной на кухню,
чтобы убедиться, что письмо тут, что это замечательное послание, которое
чудесным образом прошло три тысячи миль по чужим морям и экзотическим
странам, раньше чем благополучно дошло до нее, теперь не исчезло вдруг в
пустом пространстве.
вниз, все еще (как она с благодарностью заметила про себя) сохраняя
хорошее настроение, след весело проведенного накануне дня. Миссис Броуди
немедленно принесла кашу и, осторожно доставив ее перед ним, в ожидании
остановилась поодаль. Броуди взял с тарелки письмо, молча взвесил его на
широкой ладони, безучастно осмотрел, снова демонстративно взвесил на руке,
затем положил перед собой, не распечатав, и принялся за еду. Он ел одну
ложку за другой, согнувшись над тарелкой, поставив локти обеих рук на
стол, и не отрывал глаз от конверта, умышленно делая вид, что не замечает
жены.
глубине кухни, крепко сжимая руки, напрягшись вся в лихорадочном ожидании,
пока, наконец, не выдержала:
торчишь у меня над душой? Ага, понимаю, понимаю! Тебя притягивает этот
клочок бумаги.
наблюдая за женой. Он был в самом благодушном настроении и решил
позабавиться.
такой же тошнотворной жадностью ты смотришь на это письмо. А оно
довольно-таки тонкое, как я погляжу. Чепуха одна, а не письмо.
меньше стоила пересылка, - уверяла мама. - Можно вложить целую дюжину
таких листков в один конверт.
значит, что письмо содержит дурные вести, - сказал он с притворным
сокрушением, злорадно покосившись на жену.
- Ты же видишь, что я умираю от нетерпения.
лопнешь, если подождешь еще десять минут. Ступай, принеси мне следующее
блюдо.
созерцания письма и пойти в посудную, где она, выкладывая на тарелку
яичницу с ветчиной, все время дрожала от страха, что муж в ее отсутствие
прочтет послание Мэта и уничтожит его.
кухню. - Я не видал, чтобы ты так быстро бегала, с того дня, когда ты
наелась незрелого крыжовника. Теперь я знаю, как заставить тебя двигаться
проворнее. Ты, кажется, запляшешь через минуту!
отчаяния. Окончив завтрак, он снова взял со стола письмо.
можно медленнее вскрывая конверт и вынимая оттуда листики, исписанные
размашистым почерком. Пока он (нестерпимо долго) читал про себя письмо,
мама хранила молчание, но глаза ее, полные беспокойства, не отрывались от
его лица, пытаясь в выражении этого лица уловить хоть что-нибудь, что
подтвердило бы ее надежды и рассеяло опасения. Наконец Джемс бросил письмо
на стол и объявил:
схватив их, поднесла к близоруким глазам и принялась жадно читать. Она
тотчас по надписи сверху увидела, что письмо писано на пароходе и
отправлено почти сразу по его прибытии на место.
после страшнейшего и бесконечного приступа mal de mer, или, проще говоря,
морской болезни. Это ужасная неприятность произошла со мной в первый раз в
Ирландском море, а в Бискайском заливе мне было так худо, что я призывал
смерть и готов был молить, чтобы меня бросили на съедение рыбам, если бы
не мысль о вас. Каюта у меня оказалась душная и неудобная, а сосед -
грубый малый с сильной склонностью к вину, так что я сперва попробовал
сидеть на палубе, но волны были такие гигантские, а матросы такие
безжалостные, что пришлось снова сойти вниз в мое жаркое и неприятное
убежище. В этом проклятом месте я лежал на койке, и меня швыряло самым
ужасным образом, то вверх к потолку, то опять вниз. Когда я падал снова на
койку, мне казалось, что желудок мой остался наверху; я ощущал внутри
такую пустоту и слабость, словно лишился всех внутренностей. К тому же я
ничего не мог есть, и меня все время тошнило - днем и ночью. Мой сосед,
занимавший нижнюю койку, ужасно ругался в первую ночь, когда я заболел, и
заставил меня встать в одной ночной сорочке в холодной, ходившей ходуном
каюте и перемениться с ним местами. Единственное, что поддержало меня и не