блаженство, какое переживает человек, когда на него вдруг пахнет
солоноватой морской свежестью, смешанной с запахом корабельной смолы.
Этого никогда не узнает писец, просидевший всю жизнь в библиотеке.
ночным ложем, копия "Тимея", которую читал вслух Вергилиан, пользуясь
тихой погодой. На помосте слышались грубые голоса корабельщиков, деливших
утреннюю еду.
того, что корабль принадлежит римскому гражданину. На мачте поблескивала
позолоченная статуэтка богини, ступившей легкой стопою на колесо жизненных
удач. Кормчие, не отрывая глаз от прекрасной, но коварнейшей в мироздании
стихии, крепко держали в мозолистых руках рулевые весла и двигали ими по
мере надобности. Море переливалось вокруг корабля, ни на одно мгновение не
оставаясь без движения, и время от времени, напоминая о мраморных
Кипридах, лупоглазые дельфины кувыркались грациозно в воздухе. Наш наварх,
как называют водителя корабля, по имени Трифон, чернобородый, обветренный
бурями и еще не старый человек, стоял на помосте и улыбался племяннику
патрона.
увидели. Надо обладать пронзительным зрением мореходов, чтобы различать в
далекой утренней дымке узкую полоску земли. Но я волновался при одной
мысли, что скоро увижу Рим.
тобой любезных моему сердцу Скрибония и Феликса. Вероятно, они по-прежнему
собираются в книжной лавке Прокопия, недалеко от храма Мира. Едва ли
изменилось что-либо там за время моего отсутствия.
последние следы сна. Он улыбнулся.
Вдруг поднимается завеса над миром, и все в нем кажется новым, ярким,
точно листва, омытая весенним дождем.
хотя я не мог бы выразить его такими красивыми словами, и впервые
почувствовал, что у нас с ним было нечто общее, роднившее меня с этим
странным человеком, несмотря на разницу в летах и общественном положении.
старались не упускать из виду далекие острова. Тем самым мы отделили себя
от того мира, где кипели страсти и все стало непрочным, а человеческая
жизнь подвергалась теперь большим опасностям, чем в открытом море. Ведь
достаточно было одного неосторожного слова о пурпуре, увиденном во сне,
что император считал предвестием соперничества с ним, и мирное
существование с супругой, с домочадцами и общественными занятиями могло
разбиться, как хрупкое произведение горшечника. На корабле же все люди
равны перед гневом бури и благожелательны друг к другу.
и Трифон обругал неловкого:
удовольствие наварху. Поэт был в хорошем настроении и радовался
возвращению к пенатам.
близких их сердцу предметы.
кипарисов и сосен, срубленных в осеннее равноденствие. Весь он на
бронзовых гвоздях. Такие лучше сопротивляются ржавчине, чем железные.
Снасти его сплетены из скифской конопли и выдержат любой борей.
железные изделия, в Лаодикею Приморскую - кожи, а в Остию - пряности,
оливковое масло и многие другие товары, которые посылают в Европу Восток и
Африка. Но были и другие плавания. Из Массилии "Фортуна" доставляла в
Италию вино, из Иллирии - шерсть и живых баранов, из Сицилии - пшеницу и
великолепных, спокойных, как изваяния волов. Сенатор Кальпурний, дядя
Вергилиана, приписанный к сенатскому сословию императором Септимием
Севером, которому он ссудил значительные средства во время трагической
борьбы с Песцением Нигером, получил также большие земельные владения в
Кампании, где рабы и колоны [земледельцы, прикрепленные к земле]
возделывали его поля, пасли стада овец и разводили оливковые плантации. Но
Кальпурний был сыном банкира, и старика всегда привлекали денежные
операции, хотя их приходилось вести через подставных лиц. Во всяком
случае, сенатор умудрялся соединять государственные дела с коммерческими
предприятиями, и его "Фортуна" была в море много месяцев в году. Водил ее
неизменно Трифон. Некогда наварх служил в равеннском флоте и дважды плавал
в страшном океане: один раз ходил с военными машинами для британских
легионов, другой - за свинцом каледонских рудников. Прослужив положенное
число лет, он получил в окрестностях Аквилеи участок земли и решил
заняться на старости лет выращиванием овощей. Огурцы и капуста находят
хороший сбыт на аквилейском базаре. Но мореход не выдержал разлуки с морем
и поступил на службу к сенатору. Трифон любил перемены, разговоры в
портовых кабачках и все то, что корабельщики видят в чужих странах, -
города и храмы, шумные торжища, маяки, пристани, веселых женщин с
ожерельями на смуглых шеях, верблюдов и огромных слонов.
поручения сенатора. Ныне стало небезопасно доверять золото даже преданным
вольноотпущенникам. Не желая лишить себя значительного наследства,
Вергилиан не отказывался от таких трудов. Дядя был бездетным, и мой друг
со временем мог получить все его богатство, а пока совершал заманчивые
путешествия на Восток.
сказал, этот каппадокиец был большим плутом, но весьма расторопным слугой,
умевшим предоставить своему господину в пути все необходимое. Теперь
Вергилиан требовал, чтобы он с одинаковым рвением прислуживал и мне.
веревке глиняным сосудом воды для утреннего омовения. Затем принес еду. В
то утро она состояла из двух черствых круглых хлебцев, трещины на которых
невольно заставили вспомнить то место в "Размышлениях", где Марк Аврелий
говорит об аппетитности потрескавшегося в печи хлеба. Кроме того, мы съели
по горсти жирных черных оливок и выпили немного вина, разбавленного водой,
уже отдававшей затхлостью амфоры. В пути Вергилиан каждый день делил со
мной по-братски трапезу. Теперь он поверял мне самые свои сокровенные
мысли, рассказывал о детстве и планах на будущее, и я тщательно записывал
эти разговоры на навощенных табличках, чтобы при благоприятных
обстоятельствах составить жизнеописание поэта, так как мысли и жизнь этого
человека, по моему мнению, представляют интерес для потомков.
Путеол, вскоре после того, как в тревожные дни маркоманской войны умер от
чумы в Виндобоне благочестивый император Марк Аврелий. Отец Вергилиана,
отличавшийся слабым здоровьем, обладал достаточными средствами, чтобы
чувствовать себя независимым человеком, и всю свою жизнь провел в тихом
сельском доме на берегу Тирренского моря, среди оливковых деревьев и
виноградников. Мать поэта, Петиция Тацита, предком которой, возможно, был
знаменитый историк, скончалась, когда Вергилиану исполнилось пять лет. Он
только смутно помнил склоненное над ним материнское лицо, ее кроткую
улыбку и теплый голос, но у него навсегда осталось воспоминание об
огромном горе, когда отец в последний раз показал ему лежавшую на смертном
ложе молодую мать с миртами в руках, пронзительно холодных. Даже
пятилетнему ребенку казалось, что все это невозможно пережить и что ничего
нет горше на земле вечной разлуки с той, которая дала тебе жизнь. Мальчик
слышал, как отец в вечер погребения читал вслух в таблинуме какую-то
книгу. Потом он нашел эти строки у Марка Аврелия и много раз перечитывал
их: "Смерть не зло для человека, ибо она не есть нечто порочное, не
зависит от нашего выбора и не наносит ущерб общему благу. Напротив, она -
добро, так как служит обновлению природы... Неужели тебя страшит эта
перемена? Ведь ничего на свете не совершается без изменений. Самая
сущность вещей есть перемена. Поэтому не кляни смерть, а приветствуй ее
как одно из явлений, выражающих непреложный закон природы. Необходимо
приучить себя мыслить и действовать так, как будто конец жизни уже
наступает..."
философии, однако не мог забыть ушедшую и часто, опустив развернутый
свиток на колени, смотрел куда-то в пространство ничего не видящими
глазами. В доме еще витал образ покойной матери, и слова философа казались
несчастному вдовцу пустыми и бесплодными.
спокойно говорит этот император о смерти. Вот еще несколько строк из его
сочинения: "Окинь мысленным взором хотя бы отдаленные времена Веспасиана,
и ты увидишь все то же самое, что происходит и теперь: люди вступают в
брак, воспитывают детей, болеют, умирают в ужасных страданиях, ведут
войны, справляют празднества, путешествуют, обрабатывают землю, предаются
высокомерию, подозревают друг друга, злоумышляют на ближнего, желают его
смерти, ропщут на судьбу, добиваются почестей или даже пурпура. Но что
сталось с ними всеми? Они исчезли как дым. Так и мы исчезнем, и в этом нет
ничего необычайного..."
каждый раз особенно сильно ощущал, что на земле сладко и увлекательно
жить. Во всяком случае, тогда я считал, что мне еще рано думать о подобных
вещах.
утешительные слова философа и плакал детскими слезами, пока не засыпал под