человеку, стяжавшему такую славу своим талантом. Цирюльники не принадлежат
к числу людей, коим вовсе неведомо тщеславие. Я даже начал повышаться в
собственном мнении и, шествуя с весьма спесивым видом, попросил указать
мне палаты герцога Медина Сели. Направившись к воротам, я сказал, что
хотел бы переговорить с сеньором Педро Де ла Фуэнте. Указав мне пальцем на
небольшую лестницу в глубине двора, привратник пояснил:
человек, у которого я осведомился, не живет ли здесь сеньор дон Педро де
ла Фуэнте.
не принимает.
сказал я.
бы вас к нему в данную минуту: он сочиняет, а когда он занят, то сохрани
бог помешать. Его можно будет видеть только около полудня. Пойдите,
погуляйте и возвращайтесь к тому времени.
который окажет мне дядя.
трогательной встрече, поспешил вернуться в назначенный час.
собирается вскоре уходить. Подождите здесь минуточку: я доложу о вас.
спустя, он проводил меня в покой своего господина, лицо которого прежде
всего поразило меня фамильным сходством. Мне казалось, что я вижу перед
собою дядю Томаса, так походили они друг на друга. Я поклонился ему с
глубоким почтением и, назвавшись сыном мастера Николаев из Ла-Фуэнте,
сообщил, что уже три недели занимаюсь в Мадриде отцовским ремеслом в
качестве подмастерья и намереваюсь обойти всю Испанию с целью
усовершенствоваться. Пока я все это рассказывал, мне показалось, будто
дядюшка мой о чем-то задумался. По-видимому, он колебался между двумя
альтернативами: либо отречься от родного племянника, либо отделаться от
меня каким-нибудь ловким образом. Он остановился на последней. Приняв
притворно веселый вид, он оказал:
положении их дела?
семьи, назвал ему всех детей мужского и женского пола и даже включил в
этот перечень их крестных отцов и матерей. По-видимому, он не очень
заинтересовался этими подробностями и, не желая дольше со мной
канителиться, сказал:
основательно изучить свое ремесло; но не советую тебе дольше задерживаться
в Мадриде: пребывание в столице опасно для молодежи; ты здесь погибнешь,
дитя мое. Отправляйся лучше в другие города королевства: там нравы менее
испорчены. Ступай, - добавил он, - а когда приготовишься к отъезду, зайди
ко мне: я подарю тебе золотой, можешь объехать всю Испанию.
Вернувшись в цирюльню, я обстоятельно описал хозяину, как принял меня
дядя. Он тоже не понял намерений высокородного дона Педро и сказал:
таскаться по королевству, а предложил бы остаться в столице. Мало ли он
видит всяких вельмож; ему ничего не стоит поместить вас в хороший дом и
дать вам возможность понемногу составить себе приличное состояние.
отправился спустя два дня к дяде и предложил ему использовать свое
влияние, чтоб пристроить меня в доме какого-нибудь придворного. Но это
предложение пришлось ему не по вкусу. Кичливому человеку, имевшему
свободный доступ к вельможам и ежедневно разделявшему с ними трапезы,
вовсе не хотелось, чтоб люди видели, как его племянник кормится вместе с
лакеями, в то время как он сам восседает за господским столом: мальчишка
Диего заставил бы краснеть сеньора дона Педро. Он не постеснялся
выпроводить меня и притом самым грубым образом.
бросить свое ремесло? Ступай, поищи помощи у тех, кто дает тебе такие
зловредные советы. Убирайся из моего дома, и чтоб ноги твоей здесь никогда
не было, не то я прикажу наказать тебя так, как ты этого заслуживаешь.
меня. Я удалился со слезами на глазах, глубоко задетый таким грубым
обращением. Но, будучи от природы вспыльчив и горд, я быстро осушил слезы
и, перейдя от горя к негодованию, решил позабыть об этом скверном
родственнике, без которого я до того дня прекрасно обходился.
искусстве, и я весь отдался работе. По целым дням я брил, а вечером, чтоб
отдохнуть душой, учился играть на гитаре. Моим наставником был некий senor
escudero (*50), старичок, которому я подстригал бороду. Он обучал меня
также теории музыки, каковую знал основательно, ибо некогда был соборным
певчим. Звали его Маркос де Обрегон. Он был человеком степенным, обладал в
такой же мере умом, как и опытом, и любил меня так, точно я приходился ему
родным сыном. Служил он стремянным при супруге одного доктора, жившего в
тридцати шагах от нашей цирюльни. Я заходил к нему по вечерам, сейчас же
по окончании работы, и, сидя на пороге, мы вдвоем услаждали соседей
небольшими концертами. Не то чтоб у нас были очень приятные голоса, но,
тренькая на гитаре, каждый из нас стройно пел свою партию, и этого было
достаточно, чтоб доставить удовольствие нашим слушателям. В особенности
развлекали мы донью Мерхелину, супругу доктора; она выходила в сени нас
послушать и заставляла иногда повторять песенки, которые ей больше всего
нравились. Муж не препятствовал ей в этой забаве. Хоть и был он испанцем и
к тому же человеком преклонного возраста, однако же нисколько ее не
ревновал. Правда, врачебная практика всецело поглощала его, и, возвращаясь
по вечерам, утомленный посещением больных, он рано ложился спать, не
тревожась тем увлечением, с которым его супруга относилась к нашим
концертам. Возможно также, что он не считал их способными зародить в ней
опасные мысли. К этому необходимо добавить, что он не видел ни малейшего
повода для опасений, ибо Мерхелина, хоть и была молодой и действительно
красивой сеньорой, однако же отличалась столь суровой добродетелью, что
даже не выносила, когда мужчины на нее смотрели. А потому он не вменял ей
в вину развлечения, казавшегося ему невинным и пристойным, и позволял нам
распевать, сколько душе угодно.
по нашему обыкновению, я застал у крыльца старика-стремянного. Он поджидал
меня и, взяв за руку, объявил, что хочет прогуляться, прежде чем
приступить к нашему концерту. Затем он повел меня в глухой переулок и,
убедившись, что там можно говорить без помехи, обратился ко мне с
печальным видом:
мое, как бы мы с вами не раскаялись в том, что каждый вечер устраиваем
концерты у крыльца моего господина. Я, поистине, питаю к вам большую
дружбу и очень рад, что обучил вас игре на гитаре и пенью; но если б я мог
предвидеть угрожающую нам опасность, то, видит бог, выбрал бы для этих
уроков другое место.
сообщить, что именно нам угрожает, ибо далеко не был храбрецом и к тому же
еще не успел обойти Испании.
могли судить об опасности, в которой мы находимся. Когда я поступил в
услужение к доктору, - продолжал он, - а было это с год тому назад, он
как-то утром привел меня к своей супруге и сказал: "Вот, Маркос, ваша
госпожа; вы будете повсюду сопровождать эту сеньору". Я был очарован
доньей Мерхелиной: она показалась мне удивительно красивой, прямо, как
картина: особенно же поразила меня ее приятная осанка. "Сеньор, - отвечал
я доктору, - считаю за счастье служить столь прелестной даме". Мой ответ
не понравился Мерхелине, и она резко возразила: "Как вам это нравится? Он
уже начинает забываться! Не выношу, когда мне отпускают комплименты". Эти
слова, произнесенные столь прекрасными устами, весьма меня удивили; я не
знал, как согласовать такую деревенскую и грубую манеру разговора с
очарованием, исходившим от всего облика моей госпожи. Что касается мужа,
то он уже привык к этому и даже радовался редкостному характеру доньи
Мерхелины. "Маркос, - сказал он, - моя супруга - чудо добродетели". Затем,
заметив, что она надела накидку и приготовилась идти к обедне, он приказал
мне проводить ее в церковь. Как только мы очутились на улице, то
повстречались с несколькими кавалерами, которые, дивясь на красоту доньи
Мерхелины, бросали ей на ходу - что вполне естественно - весьма лестные
комплименты. Она отвечала им. Но вы и представить себе не можете, до чего
ее ответы были нелепы и смехотворны. Молодые люди останавливались в
изумлении и недоумевали, откуда взялась на свете женщина, негодовавшая на
то, что ее хвалили. "Ах, сеньора, - сказал я ей сперва, - не обращайте
внимания, когда с вами заговаривают. Пристойнее молчать, нежели отвечать
колкостями". "Нет, нет, - возразила она, - я хочу показать этим нахалам,
что я не такая женщина, которая позволяет обращаться с собой
неуважительно". Словом, она разразилась таким потоком дерзостей, что я не
удержался и откровенно высказал ей свое мнение, рискуя навлечь на себя ее
немилость. Я заявил, насколько мог деликатнее, что она оскорбляет природу
и своим диким нравом порочит присущие ей прекрасные свойства, что добрая и
обходительная женщина может привлечь любовь, даже не будучи красивой,
тогда как красавица, лишенная доброты и обходительности, вызывает к себе
Корнев Павел
Самойлова Елена
Акунин Борис
Андреев Николай
Шилова Юлия
Лондон Джек