который торчит с другой стороны? Ну-ка, поцелуй эту штуку!
Я опять повиновалась.
- А теперь приготовься, ложись сюда...
Он крепко обхватил меня руками его слуга встрепенулся и принялся за
дело с такой силой и ловкостью, что за три мощных качка вонзил свой
массивный орган до самого дна моего чрева. Ужасный вопль вырвался из моей
глотки герцог, заломив мне руки и не переставая массировать мой задний
проход, жадно внимал моим вздохам и крикам. Мускулистый Любен, полностью
овладев мною, больше не нуждался в помощи хозяина, поэтому теперь герцог
прошел за спину моего партнера и пристроился к нему сзади. Напор, с каким
хозяин атаковал холопскую задницу, только увеличивал силу толчков,
обрушивающихся на меня я едва не скончалась под тяжестью двух тел и под
напором совместных атак, и только оргазм Любека спас мне жизнь.
- Черт возьми! - заорал герцог, который не успел дойти до кульминации.
- Сегодня ты что-то поспешил, Любен, что это с тобой? Отчего, сношаясь во
влагалище, ты всякий раз теряешь рассудок?
Это обстоятельство расстроило план наступления герцога, он вытащил свой
маленький разъяренный орган, который, казалось, только и искал какой-нибудь
алтарь, чтобы излить на нем свой гнев.
- Ко мне, малышка! - скомандовал он, вкладывая свой инструмент в мои
руки. - Ты, Любен, ложись лицом вниз на этот диван. Ну а ты, маленькая
глупая гусыня, - обратился он ко мне, - засунь эту сердитую штуку в норку,
откуда она выскочила, потом зайди сзади и облегчи мою задачу: вставь два или
три пальца мне в зад.
Все желания распутника были удовлетворены, процедура закончилась, и
этот необыкновенный человек заплатил тридцать луидоров за пользование теми
частями моего тела, в непорочности коих у него не возникло никаких сомнений.
Когда я вернулась домой, Фатима, моя новая подруга шестнадцати лет от
роду и красивая как божий день, с которой я успела подружиться,
расхохоталась, услышав рассказ о моем приключении. С ней произошло то же
самое с той только разницей, что ей повезло больше, чем мне: она получила
пятьдесят луидоров, оказавшихся в кошельке, который она стащила с камина.
- Как? - удивилась я. - Ты позволяешь себе подобные вещи?
- Регулярно или, вернее, всякий раз, когда удается, моя милая, -
отвечала Фатима, - и без малейших колебаний и сомнений, поверь мне. Эти
негодяи очень богаты, и кому, как не нам, принадлежат их деньги? Почему же
мы должны быть так глупы и не брать то, что можно взять? Неужели ты все еще
блуждаешь в потемках невежества и считаешь, что в воровстве есть что-то
плохое?
- Я уверена, что воровать - очень дурно.
- Что за чушь! - покачала головой Фатима. - Она тем более неуместна при
нашей профессии. Мне будет нетрудно переубедить тебя. Завтра я обедаю со
своим любовником и попрошу мадам Дювержье отпустить тебя со мной, тогда ты
услышишь, как рассуждает на этот счет Дорваль.
- Ах ты, стерва! - воскликнула я в притворном ужасе. - Ты хочешь убить
во мне то малое, что осталось впрочем, если на то пошло, меня очень
притягивают такие вещи... Короче, я согласна. И не волнуйся: ты найдешь во
мне хорошую ученицу. А Дювержье меня отпустит?
- Ты тоже не беспокойся, - ответила Фатима. - - Предоставь это мне.
На следующий день, рано утром, за нами заехал экипаж, и мы направились
в сторону Ла-Вилетт. Дом, возле которого мы остановились, стоял уединенно,
но казался очень респектабельным. Нас встретил слуга и, проводив в богато
украшенную комнату, вышел отпустить наш экипаж. Только тогда Фатима начала
прояснять ситуацию.
- Ты знаешь, где мы находимся? - улыбнулась она.
- Не имею никакого понятия.
- В доме очень-очень необыкновенного человека, - сказала моя подруга. -
Я солгала, когда сказала, что он мой любовник. Я часто бывала здесь, но
только по делам. Обо всем этом, о том, как я зарабатываю, Дювержье ничего не
знает: все, что я здесь получаю, - мое. Однако работа не лишена риска...
- Что ты хочешь сказать? - забеспокоилась я. - Ты возбудила мое... мое
любопытство.
- Мы в доме одного из самых удачливых воров во всем Париже этот
господин живет воровством, которое приносит ему самые сладкие удовольствия.
Он все объяснит сам, и его философия пойдет тебе только на пользу он даже
обратит тебя в свою веру. Дорваль абсолютно безразличен к женщинам до тех
пор, пока не сделано дело, и только после этого он возвращается к жизни,
только тогда вспыхивают все его страсти женщины привлекают его, когда
совершают кражу, и даже их ласки он старается украсть. Это по-настоящему
захватывающая игра, впрочем, ты увидишь сама. Если тебе покажется, что мы
ничего не получили за свою работу, имей в виду, что мне уже заплатили
заранее. Вот десять луидоров, они твои. Свою долю я оставила себе.
- А Дювержье?
- Но я же тебе сказала: она здесь не при чем. Да, я обманываю нашу
любимую матушку, но разве я не права?
- Может быть, права, - согласилась я. - То, что мы заработаем здесь,
принадлежит нам, и не стоит делиться с ней добычей, сама мысль об этом,
видит Бог, уже поднимает мне настроение. Но продолжай, по крайней мере,
объясни мне главное. Кого мы должны обобрать и каким образом?
- Слушай внимательно. Шпионы, а они у хозяина повсюду в Париже,
сообщают ему о прибытии иностранцев и простаков, которые приезжают к нам
сотнями он с ними знакомится, устраивает для них обеды с женщинами нашего
типа, которые воруют у них кошельки, пока удовлетворяют их желания, вся
добыча идет ему, и независимо от того, сколько украдено, женщины получают
четвертую часть, это не считая того, что им платят клиенты.
- Но ведь это опасно, - заметила я. - Как он ухитряется избегать
ареста?
- Его бы давно арестовали, если бы он не принял меры, чтобы избавить
себя от всяких неудобств и случайностей. Будь уверена: никакая опасность нам
не грозит.
- Это его дом?
- И не единственный: у него их штук тридцать. Сейчас мы в одном из них,
где он останавливается раз в шесть месяцев, возможно, раз в год. Сыграй
получше свою роль на обед придут два или три иностранца, после обеда мы
уйдем развлекать этих господ в отдельные комнаты. Смотри не зевай - не
упусти свой кошелек, а я тебе обещаю, что своего не прозеваю. Дорваль будет
наблюдать за нами тайком. Когда дело будет сделано, идиотов усыпят порошком,
подсыпанным в бокалы, а остаток ночи мы проведем с хозяином, который сразу
после нашего ухода исчезнет тоже уедет куда-нибудь еще и повторит тот же
фокус с другими женщинами. А наши богатенькие чурбаны, когда проснутся
наутро, будут только счастливы, что легко отделались и сохранили свою шкуру.
- Если тебе заплатили заранее, - спросила я, - почему бы нам не
сбежать, чтобы не участвовать в этом деле?
- Это было бы большой ошибкой: он легко расправится с нами, а если мы
все сделаем в лучшем виде, будет приглашать нас почти каждый месяц. Кроме
того, если послушаться твоего совета, мы лишимся того, что можем заработать,
обобрав этих кретинов.
- Ты права. И если бы не твой первый аргумент, я бы, наверное,
предпочла украсть без него и не отдавать три четверти добычи.
- Хотя я придерживаюсь прежнего своего мнения, мне очень нравится ход
твоих рассуждений, - с одобрением заметила Фатима, - это говорит о том, что
у тебя есть все, что нужно, чтобы добиться успеха в нашей профессии.
Не успели мы закончить разговор, как вошел Дорваль. Это был
сорокалетний мужчина очень приятной наружности, и весь его облик и манеры
производили впечатление умного и любезного господина помимо всего прочего у
него был несомненный дар очаровывать окружающих, очень важный для его
профессии.
- Фатима, - обратился он к моей подруге, ласково улыбнувшись мне, - я
думаю, ты объяснила этому юному прелестному существу суть нашей предстоящей
комбинации? Тогда мне остается только добавить, что сегодня мы будем
принимать двоих пожилых немцев. Они недавно в Париже и горят желанием
встретиться с привлекательными девочками. Один носит на себе бриллиантов на
двадцать тысяч крон, я предоставляю его тебе, Фатима. Другой, по-моему,
собирается купить поместье в здешних краях. Я уверил его, что могу подыскать
для него что-нибудь не очень дорогое, если он согласен заплатить наличными,
поэтому при нем должно быть тысяч сорок франков чистоганом или в кредитных
билетах. Он будет твой, Жюльетта. Покажи свои способности, и я обещаю тебе
свое сотрудничество в будущем, причем очень часто.
- Извините, сударь, - сказала я, - но неужели такие ужасные дела
возбуждают вашу чувственность?
- Милая девочка, - начал Дорваль, - я вижу, что ты ничего в этем не
смыслишь: я имею в виду ту встряску, которую дает нервной системе ощущение
преступления. Ты хочешь понять эти сладострастные мгновения - я объясню их
тебе в свое время, а пока у нас есть другие дела. Давайте пройдем в ту
комнату, наши немцы скоро будут здесь, и, пожалуйста, употребите все свое
искусство обольщения, удовлетворите их как следует - это все, о чем я вас
прошу, от этого будет зависеть ваша оплата.
Гости прибыли. Шеффнер, предназначенный мне, был настоящий барон сорока
пяти лет, по-настоящему уродливый, по-настоящему мерзкий тип и по-настоящему
глупый, каким и бывает, насколько я знаю, настоящий немец, если исключить
знаменитого Гесснера. Гусь, которого должна была обчистить моя подруга,
звался Конрад он и вправду был усыпан бриллиантами его вид, фигура, лицо и
возраст делали его почти полной копией своего соотечественника, а его
непроходимая безмозглость, не менее впечатляющая, чем у Шеффнера,
гарантировала Фатиме успех не менее легкий и не менее полный, чем, судя по
всему, тот, что ожидал меня.
Разговор, поначалу общий и довольно нудный, постепенно оживился и стал
почти интимным. Фатима была не только прелестна - она была искусной
собеседницей и скоро одурманила и ошеломила бедного Конрада, а мой стыдливо
невинный вид покорил Шеффнера. Пришло время обедать. Дорваль следил за тем,