которое было у него непомерным, пронзительно зашипел и своими мощными
крыльями ударил обидчика по голени (не очень-то мягкая форма расплаты).
Прозвучал громкий удар. От внезапной боли почтальон взвыл, посмотрел под
ноги, заорал еще громче, на этот раз на высокой пронзительной ноте, и
пустился бежать вон из нашего района.
соответствующими извинениями.
горя, особенно с Уолом. Моя школа находилась на противоположном берегу реки,
в добрых трех милях от дома, и я попадал туда на велосипеде через мост с
Двадцать пятой стрит.
их, моих постоянных товарищей в течение всего лета, теперь оставляли одних.
Они неохотно приняли этот новый распорядок дня, и в течение первой недели
семестра я опаздывал в школу три раза подряд, так как мне приходилось
доставлять мою упрямую пару "преследователей" назад домой.
вольере на улице: им они уже давно перестали пользоваться. От такого
обращения Уол пришел в бешенство и со злости когтями вцепился в сетку. Я
поспешно удалился, но еще не доехал до середины моста, как какой-то пешеход
в ужасе вскрикнул, взвизгнули тормоза автомобиля, и я понял, что случилось
что-то из ряда вон выходящее. Я едва успел сам нажать на тормоза, как на
меня сильно дунуло, раздалось гортанное и победное "ху-у-ху-у" и две пары
когтей прочно вцепились в мое плечо. Утомленный таким непривычным занятием,
как полет, Уол тяжело дышал, но торжествовал.
продолжил свой путь в школу.
привязанным к машине шпагатом.
считала своей духовной родиной Париж, но на самом деле никогда не бывала
нигде дальше Виннипега, всегда вела себя как-то неестественно, страдала
отсутствием чувства юмора и к тому же была порядочным тираном. Никто из нас
не любил ее.
поглощены спряжением неправильного глагола, а Уол задумчиво влетел в окно
второго этажа и совсем некстати опустился на крышку ее кафедры. Восклицание,
которым она приветствовала его, было безусловно англосаксонским, без
малейшего намека на французский язык.
но, так как он был человек разумный, я избежал физического наказания,
заверив его в том, что моя сова в будущем будет оставаться дома.
передвижения по всему дому. За десять минут до ухода в школу я приглашал
Уипса и Уола на кухню, где им разрешалось доесть ошметки бекона, оставшиеся
после нашего завтрака. Очевидно, Уол считал это вполне достаточной взяткой,
так как больше не пытался сопровождать меня в школу.
неприятностей.
двух случаях Уол и Уипс все же невольно причинили некоторые неприятности
представителям человеческого рода.
Саскатуна.
Эмма-Лейк -- курортном местечке значительно севернее нашего города.
членов семьи -- маму, папу, меня, Матта, обеих сов и отправились в путь.
добиться некоторых преимуществ по части мест для сидения. Их любимым
насестом стала спинка заднего откидного сиденья, где птиц в полную силу
обдувало встречным потоком воздуха. Это нравилось им, так как производило то
же опьяняющее ощущение, которое испытывают все мальчишки, когда высовывают
руку в окно автомобиля и ветер жмет на ладонь, как на крыло самолета. Мои
совы использовали эту возможность полностью. Как только автомобиль начинал
двигаться, они расправляли свои большие крылья, как при полете. Если они
затем наклоняли ведущие кромки крыла вниз, поток воздуха заставлял их
приседать. Но когда они разворачивали ведущие кромки вверх, их сразу
отрывало от сиденья, и, только ухватившись за него когтями, они не взлетали,
подобно воздушным змеям.
не хватало места, поэтому они делали это попеременно. В то время как одна
опускалась, другая приподнималась, -- и все в ритмичной последовательности.
Опьяненные потоком воздуха, они часто начинали петь, и мой папа, захваченный
их настроением, обычно аккомпанировал их упоенным уханьям звуками
сигнального рожка Эрдли.
защищены от неизбежной пыли прерий мотоциклетными очками. Таким образом, в
живописную картину, какую представлял собой Эрдли в пути, вписывалась
виньетка из Матта, флегматично восседающего между двумя подвижными совами и
смотрящего прямо перед собой в огромные очки с какой-то мрачной покорностью.
картина, по-видимому, производила на возниц фургонов, мимо которых мы
проезжали, и на обгонявших нас водителей автомобилей.
приходили мне в голову.
и мы не проехали и пятидесяти или шестидесяти миль, как по лобовому стеклу
забарабанил мелкий дождичек. Этот дождичек скоро усилился, и мы
остановились, чтобы поднять брезентовый верх над передним сиденьем. К тому
времени, когда мы закрепили его, дождь перешел в ливень, и, когда мы снова
тронулись в путь, естественно, что по находившимся на заднем сиденье
путешественникам буря стала хлестать водяными струями. Матт благоразумно
сжался в нише для откидного сиденья, где он был менее подвержен неистовству
ветра и воды, но совы отказались покинуть свой насест, открытый
разбушевавшейся стихии.
прилипли к телу, а пропитанные водой большие крылья бессильно повисли.
тревожные перебои, как раз когда мы въехали в одну из стандартных деревушек
с двумя элеваторами, одним магазином и одним-единственным гаражом. Такие
деревушки появляются на западных равнинах, подобно грибам поганкам после
обильных дождей. Гараж в этой деревне представлял собой обшарпанную хибару
из сборных щитов с одной старомодной бензоколонкой. В фасаде зиял черный
проем входа, и, полагая, что он ведет в мастерскую, папа свернул и по вязкой
грязи улицы Эрдли въехал внутрь этого строения.
маленькая электрическая лампочка, при ее слабом рассеянном свете мы с трудом
различили хаотический беспорядок из деталей от старого трактора и кучу
разного другого ржавого лома, который почти целиком захламил это помещение.
Так как хозяина было не видно, мы уже собирались вылезти из автомобиля и
пойти искать его, когда мое внимание привлекло движение около правого
заднего крыла Эрдли.
старой автомобильной камерой. В руке он держал тяжелую монтировку и,
казалось, не замечал нашего присутствия.
возиться с камерой и начал очень медленно распрямлять спину, его голова
наконец оказалась на одном уровне с нашими.
это лицо, как сейчас. Оно было синюшно-бледное, в глубоких морщинах, чем-то
раздраженное и перемазанное смазкой, засохшей на щетине недельной давности.
взгляд его сосредоточился на нашем автомобиле с его удивительными
пассажирами. Человек смертельно побледнел, а челюсть его начала двигаться,
как у жвачного животного, хотя жевал он только пустой воздух.
слегка подпрыгнул и забрызгал все вокруг себя. Отряхивание преобразило его,
увеличив видимые размеры раза в три, так как от этих движений мокрые перья
расправились. Перемена была разительной, а когда Уол завершил процедуру,
громко щелкнув большим клювом, прикрыв свои желтые глаза пленками и выразив
гортанным криком свое удовлетворение, -- эффект оказался ошеломляющим.
безнадежная растерянность.
этот самый момент он высунул свою голову в очках из-за борта автомобиля и
близоруко уставился в глаза хозяина гаража.
монтировку через плечо и бросился бежать. Его не остановил грохот вдребезги
разбитого стекла в единственном окне собственного гаража, да беглеца в тот
момент уже и не было в гараже. Он мчался по грязной улице, воздевая к небу
тощие руки и не обращая внимания на ветер и дождь, которые хлестали его по
лицу.
клянусь, не делал!
глупо и кощунственно. Но откуда ей было знать, что незнакомец имел в виду?