убедительность.
раунда.
под правую, вот и все.
осторожно и ловко, и хоть в нем уже чувствовалось утомление, но темп его
не ослабевал. Он брал теперь не столько силой, сколько количеством ударов,
и несколько удачных хуков и свингов Тома не спасли положения.
шестой раунд ничего не изменит и Чарли не придется долго думать над
решением. Финн усилил напор, видно было, что ему очень хочется
нокаутировать Тома, но Том, весь израненный - кровь текла у него из носа,
из губы, из левого уха (у Финна тоже нос был разбит), - все же твердо
держался на ногах. Уже перед самым концом раунда Финну удалось нанести
Тому сильный удар пониже левой ключицы; Том пошатнулся и упал, но тотчас
же вскочил на ноги, и в эту минуту зазвенел колокольчик, возвещавший конец
матча.
вы оба?
и сказал:
напоминало спокойствие палача.
продолжать бой?
Чтоб я его на куски разорвал, что ли?
Микки Мэрфи:
мне, когда я увидел, что вся его злость исчезла. Том знал, что не даст
себя одолеть, что у него хватит сил выдержать любую боль, и еще он знал
то, чего не мог знать я: что удары Финна начали слабеть, а у него, у Тома,
появилось второе дыхание.
начинайте.
позднее. Они начали бои, и снова Финн стал действовать ловко и умно,
нанося удар за ударом правой, на которой была та перчатка; но Том как
будто уловил наконец сущность тактики Финна и сам теперь вел бой в том же
стиле, чередуя выпады с отходами, используя, по примеру Финна, канаты (до
этого Тому ни разу не приходилось драться на настоящем ринге), и, хоть
доставалось ему не меньше прежнего - так, по крайней мере, оно выглядело
со стороны, - он теперь словно бы легче переносил сыпавшиеся на него
удары.
трезвенник, строго оберегавший свою чистоту, конечно же, обладал большим
запасом сил и энергии, чем Финн, который любил выпить и рано стал знаться
с женщинами. Теперь Тому важно было одно - выстоять, пока Финн не начнет
выдыхаться.
танцору, Тому было знакомо чувство физического наслаждения, которое
испытываешь, когда твое тело послушно тебе. Постепенно это чувство пришло
к нему, и теперь удары стали получаться свободно и естественно, не нужно
было уже усилием вырывать их у себя. В боксе ритм - все; это не то что
борьба, для которой мало быть ритмичным, нужно еще уметь рубить дрова. Том
больше не занимался рубкой дров, он теперь методично изматывал Финна
сухими, меткими ударами, хотя со стороны казалось по-прежнему, что Финн
нападает, а Том только отражает нападение. Он бил теперь Финна сильней и
крепче, чем Финн бил его своей железной перчаткой.
изменилось в пользу Тома. Придя в свой угол после восьмого раунда, он сел
и откинулся назад, глядя не на меня, а куда-то в потолок, и я понял, что
нет для него сейчас ни меня, ни Финна и ничего на свете, есть только одна
мысль, одна воля: выстоять. И еще я понял, что ему дано то, чего Финн и не
знал никогда: непоколебимая вера в себя, в то, что он выстоит и выдержит и
выйдет из боя победителем, а Финну на роду написано потерпеть поражение.
Мне кажется, где-то в тайных закоулках своей младенчески неразвитой души
Финн хранил смутные надежды, связанные с Пегги, как будто она одна могла
помочь ему выпутаться из той рано потянувшейся цепи неудач, что превратили
его в развалину раньше, чем он успел сделаться человеком. Но счастливый
билет достался Тому, а не ему, и Том понимал это, и Финн понимал тоже. У
Финна ничего не было - у Тома было все, и нечего было ожидать, что Том
откажется от того, что имеет. Ведь тогда бы иссяк тот источник живительной
внутренней силы, что питал все его существо.
трагедия, которой сам он еще не осознал.
Том теснил его, не давая передышки, и публика, уразумев, что происходит на
ринге, вопила и орала, требуя решительной развязки.
будто в толпе усердствовала мощная клака.
головой), вдруг опустил руку и с исказившимся, как от боли, лицом,
закричал невидимой для него публике:
неспособный соображать что-либо, лишь топтался на месте, как танцующий
робот, обеими руками заслоняясь от беспрерывных ударов, и даже мне с моего
места видно было, как его всего трясет мелкой дрожью.
больше выдыхался, а Том, казалось, был сейчас в лучшей форме, чем в начале
матча.
покорно подставляя мне грудь и плечи, чтобы я стер с них кровь.
там как наддаст...
моталась из стороны в сторону, весь перерыв его душил кашель, и видно
было, каких трудов ему стоило подтянуться и с показной бодростью выйти на
середину ринга. Том в этом раунде применил тактику, которую сам Финн
проводил в начале встречи: блокируя Финна левой, он нанес ему длинный удар
правой в висок, потом в грудь и наконец в поясницу, затем дважды ударил
левой, после чего с методической последовательностью повторил прежнюю
комбинацию - в висок, в грудь, в поясницу, и закончил все это сильным
ударом в диафрагму. Финн рухнул на колени, пот катился по его
перекошенному жалкой гримасой лицу. Он попытался встать, но закашлялся и
не смог, и Чарли, отослав Тома в нейтральный угол, начал считать с часами
в руке.
последнего, сокрушительного удара, который принесет ему поражение и
смерть.
перчатке и снял ее, потом расшнуровал и снял левую, бросил их на землю,
нырнул под канат и почти выбежал из гаража. Финн даже не заметил всего
этого. На мгновение он растерянно оглянулся, словно не понимая, где он, но
тут новый приступ отчаянного кашля сотряс его грудь. Микки и Чарли
подхватили его под руки и повели. Он шел, как во сне. Физически Финн
остался на ногах, но дух его был нокаутирован.
доконала Финна. Эта победа была победой нравственной силы, которая служила
опорой семье, но оставалась чуждой отщепенцу-одиночке. На что мог
рассчитывать заблудившийся парень в таком городке, как наш, где общество
знало одну только форму участия к человеку в беде - благотворительность,
мертвую и мертвящую? То-то, должно быть, смеялись в тот час боги - ведь
они ловко сумели подстроить так, что один простодушный малый, Том, загубил
другого простодушного малого, Финна, обреченного теперь повторить судьбу
своего отца, спившегося капитана.
спустился к реке, снял с себя все и по грудь вошел в воду, как будто нужна
была целая река, чтобы смыть следы этого боя. Потом он натянул на мокрое
тело штаны и рубашку, и мы молча пошли через помидорную плантацию Пузана
Райена. Мы уже поднимались по тропке, ведущей к нашему дому, когда сквозь