самоотверженность. А то я чего доброго сам начну помехи создавать, потом с
блаженным восторгом в глазах буду преодолевать их и тут же докладывать
вам, Олег Ильич, чтобы вы не забывали о моей беззаветности.
незаслуженной. Я приму ее как должное. И звезду Героя приму как должное.
самоотверженность.
теперь в голосе секретаря прозвучала издевка.
Нет! - повторил он, выскочив изза стола, - Мне это нравилось! Мне это
нравится и сейчас. Но похлопывать меня по плечу не надо. Я был
самоотверженным, потому что не было другого выхода, ядрена шишка! Да, я
вот такой! И не могу быть другим! И не хочу быть другим!
Кажется, начинаю вас понимать...
обедать. Познакомлю вас с первопричиной поножовщины, как вы изволили
выразиться.
Панюшкин почти с восхищением,
девушки почтительность.,, далеко не самое худшее качество.
Олег Ильич, столько видишь почтительности вокруг, столько почитания,
столько боязни сказать нечто неподходящее, обидеть чей-то слух сильным
словцом, обидеть чей-то взор несдержанным жестом, что когда встречаешь
человека, который, простите, плюет на все эти канцелярские манеры, то
хочется...
как говорит наш Белоконь,
дважды, уже не так безобиден, как могло показаться. Невинный обмен шутками
кончился. Взглянув еще раз на Мезенова, Панюшкин убедился, что не ошибся в
своей догадке. Секретарь был насторожен, в нем зарождалось осуждение,
слова начальника строительства он принял за браваду. - Да, - повторил
Панюшкин, - мне нравится деловая непочтительность, готовность отстаивать
свое мнение, свое достоинстводевическое ли, мужское ли, профессиональное,
отстаивать, несмотря или, лучше сказать, не робея перед замшелыми
авторитетами, окаменевшими догмами, состарившимися истинами. Жизнь всегда
права. Даже когда идет вразрез с очень уважаемыми решениями и мнениями. А
Югалдина слишком уважает свои чувства, свое понимание жизни и не откажется
от них ради того, чтобы понравиться мне или вам. Хотя, казалось бы, так ли
уж трудно польстить старику? АН нет. Вряд ли она думает об этом, вряд ли
сможет объяснить свое поведение, но Анна безошибочно чувствует, что где-то
совсем рядом маленькое предательство по отношению к самой себе.
отношения, без поблажек и жалости.
которыми связан работой, дружбой, любовью. Откровенно говоря, Олег Ильич,
мне страшно хочется быть с вами почтительнее, но... боюсь.
снисходительнее, не судить слишком строго, простить мне промахи, которые,
возможно, выплывут.
важнее всего прочего. Мало ли здесь перебывало комиссий... Если бы я
стремился всем понравиться, для всех подбирал манеру поведения, что бы от
меня осталось? Месиво.
и схватились-то ребята вовсе не из-за нее, понимаете? - Панюшкин оживился.
- Ни один, ни второй не имеют с ней никаких отношений. Подрались они из-за
неких отвлеченных понятий - честь, достоинство, порядочность... И
Горецкий, и Елохин понимают, что Анна Югалдина - нечто большее, чем просто
красивая девушка. Да, уважаемый Олег Ильич, не из-за бабы дрались ребята.
Понятия о чести на кону были. А Горецкий почему за нож взялся? Потому что
проиграл, и все это поняли. Потому что Елохин его мордой ткнул в его же
низость. Кто же сможет простить такое?
слабоват, и разговаривать с ним будет нетрудно. Именно об этом он думал
прежде всего, встречаясь с новым человеком, - не сможет ли тот его
подавить? А Тюляфтин в распахнутой дубленке, с несмелой улыбкой и
восторженным блеском в глазах, сразу вызвал у Хромова чувство
снисходительности и превосходства.
отдавая себя во власть Хромова и как бы говоря, что просит отнестись к
нему не очень строго, что человек он покладистый и нет у него ни
требований, ни капризов.
как мог гостеприимнее, даже поклонился, чего сам от себя не ожидал. Он
принял условия, предложенные Тюляфтиньш, и согласился быть
доброжелательным хозяином. Застегнув пиджак, одернув его, смахнув хлебные
крошки со стола, он счел, что готов принять гостя, посодействовать в его
важном деле.
предложенный стул. - А у вас мило, - сказал он, оглядывая крохотную
комнатенку, в которой письменный стол, жиденький фанерный шкаф и два стула
занимали всю площадь. Зажатый между столом и стеной, Тюляфтин почувствовал
себя уютно - свобода движений потребовала бы от него иного поведения,
более раскованного, смелого, а он был не из таких. Перед тем как войти,
минут пятнадцать торчал в коридоре перед стенной газетой, стараясь
придумать, чего бы это спросить у зама по снабжению.
быстрым взглядом. Потом, привстав, протянул руку и цепко пощупал рукав
дубленки Тюляфтина. - Тысчонку отвалить пришлось?
которого коснулся Хромов.
начальника привезли? - в упор спросил он и осклабился в ожидании ответа,
готовый тут Же все свести к шутке.
откровенностью Хромова, и его грубоватой фамильярностью, и тем, что тот
так охотно согласился поговорить с ним.
это его хватает. Но кому-то и работать надо, - Хромов развел руками,
показывая заваленный бумагами подоконник, переполненный папками шкаф,
связки бумаг на полу. - Так что, ребята, давайте...
заглянул Тюляфтнну в глаза и повторил понравившиеся ему слова. - Да-да,
стройку надо спасать, пока не поздно.
сверкающими золотыми дужками и вскинул брови, готовясь услышать нечто
важное.
улыбнулся, и глаза его скрылись за припухшими красноватыми веками. - Так
что сам факт нашей с вами встречи отвечает на вопрос. Положение очень
тяжелое, - вздохнул Хромов. - Люди от нас бегут... Не держатся у нас люди,
- повторил он, увидев, что Тюляфтин достал блокнот и ручку. - И дело не
только в том, что строительство остановилось. Наши рабочие, слава богу,
понимают важность стройки и готовы приносить жертвы во имя общего дела.
Главное-в Поселке сложился невыносимо тяжелый моральный климат - пьянки,
драки, поножовщина... Недавно совершено преступление, приехал следователь.
Запутана женщина, особа определенного пошиба, но, поскольку у нее шашни
помимо прочих еще и с главным инженером, делаются попытки все замять,
свести к пустякам, сделать вид, что ничего особенного не произошло, что
все в порядке вещей. И самое страшное в том, что мы действительно
привыкаем к подобным происшествиям, они становятся для нас обычными, мы
уже не видим в них ничего такого, с чем стоит бороться. Вот где самая
страшная опасность, - Хромов помолчал, взял какую-то бумажку, прочел ее,
бессильно выронил из пальцев - не в силах, дескать, я читать всю эту
Ларссон Стиг
Громыко Ольга
Мурич Виктор
Березин Федор
Шилова Юлия
Влодавец Леонид