Чтение 25–й страницы книги ~Обретенное время~

письме немецкого офицера. Впрочем, справедливость была восстановлена военными
властями. Но против своей воли я сопоставлял это воспоминание с тем, что увидел.
Не служил ли этот отель местом встречи шпионов? Офицер уже исчез, а туда входили
рядовые разных армий, и это только усилило мои подозрения. К тому же, меня
томила сильная жажда. Вероятно, здесь можно было утолить и ее и, несмотря на
беспокойство, смешанное с ним, мое любопытство. Итак, не только интерес,
пробудившийся во мне от этой встречи, толкнул меня на маленькую, в две-три
ступени лестницу, наверху которой открытая дверь манила в своего рода вестибюль,
-- открытая из-за жары, наверное. Я сразу понял, что утолить любопытство мне не
удастся, потому что с лестницы, где я стоял в тени, я слышал, как много раз
просили дать комнату, но просителям отвечали, что все заняты. Очевидно, комнаты
в шпионском гнезде выдавали только своим, и простому моряку, объявившемуся чуть
позже, поспешили дать ключи от номера 28.
Оставаясь незамеченным в темноте, я разглядел нескольких солдат и двух рабочих,
спокойно болтавших в душной комнатке, не без претензии украшенной портретами
женщин, вырезанными из журналов и иллюстрированных обозрений. Они болтали тихо и
склонны были выражать патриотические идеи: << Что поделаешь, все там будем >>,
-- сказал один. << Не, я-то уверен, что меня не убьют >>, -- ответил другой на
нерасслышанное мною пожелание, -- ему, казалось мне, пора было завтра
возвращаться на передовую. << Ну, я так думаю, в двадцать два года и только
полгода постреляв, это было бы чересчур >>, -- воскликнул он, и в его голосе еще
сильнее, чем желание жить долго, сквозила убежденность, что он рассуждает
здраво, словно бы оттого, что ему исполнилось только двадцать два, у него было
больше шансов выжить и его смерть была невозможна. << А Париж -- это круто; не
скажешь, что здесь война, -- сказал другой. -- Ну что, Жюло, ты всг так же
насчет пороха? >> -- << Само собой, я так хочу туда попасть и накостылять всем
этим гнусным бошам >>. -- << Да ну, Жоффру только бы по женам министров и
таскаться, ничего он больше не делает >>. -- << Тошнит вас слушать >>, -- сказал
авиатор постарше, обернувшись к рабочему, только что сказавшему: << Я бы вам
советовал не трещать так на первой линии, пуалю вас быстро отделают >>.
Банальность этих разговоров не возбуждала во мне острого желания слушать их и
дальше, и я думал уже то ли уйти, то ли войти внутрь, когда я услышал слова,
заставившие меня содрогнуться, и от моего равнодушия не осталось и следа: << Вот
дела, патрон-то не вернулся; черт, поди пойми, где он возьмет сейчас цепи-то >>.
-- << Да его ведь привязали уже >>. -- << Да привязать-то привязали, да привяжи
меня так, так я мигом бы развязался >>. -- << Но замок-то закрыт >>. -- <<
Закрыть-то закрыт, так накрайняк и откроется. Хреново, что цепочки не очень-то
длинны. Что ты мне объясняешь, я вчера его всю ночь лупил, у меня даже все руки
были в кровище >>. -- << Тебе его сегодня? >> -- << Не, не мне. Морису. Но я
завтра, патрон мне обещал >>. -- Теперь я понял, зачем нужны были крепкие руки
моряка. Сюда не пускали мирных буржуа не только потому, что в этом отеле было
шпионское гнездо. Здесь должно совершиться ужасное преступление, если никто не
сможет вовремя остановить его и арестовать виновных. Во всем этом, однако, в
тихой и грозной ночи, было что-то от сновидения, что-то от сказки, и, переполнен
разом гордостью поборника справедливости, и сладострастием поэта, я решительно
вошел в отель.
Я слегка тронул шляпу, и присутствующие, не тревожась, более или менее вежливо
ответили на мое приветствие. << Не скажете ли, к кому мне обратиться. Мне нужна
комната и чтобы мне принесли попить >>. -- << Погодите минуту, патрон вышел >>.
-- << Но ведь шеф наверху >>, -- заметил один из собеседников. -- << Ты же
знаешь, что его нельзя беспокоить >> -- << Вы думаете, мне дадут комнату? >> --
<< Да, думаю >>. -- << 43, должно быть, свободен >>, -- сказал молодой человек,
уверенный, что его не убьют, потому что ему двадцать два года. И он слегка
подвинулся на софе, освобождая мне место. << Открыли бы что ли окно, дымища-то
здесь! >>, -- сказал авиатор; и действительно, каждый курил трубку или сигарету.
<< Да, но закройте тогда ставни, знаете же, что нельзя светить из-за цеппелинов
>>. -- << Не будет больше цеппелинов. В газетах написали, что они все попадали
>>. -- << Не будет больше, не будет больше -- да что ты об этом знаешь? Вот
просидишь, как я, год и три месяца на фронте, собьешь свой пятый бошевский
самолет, тогда и говори. Не надо верить газетам. Они вчера летали на
Компьень189, убило мать с двумя детками >>. -- << Мать с двумя детками! >> --
воскликнул с глубоким состраданием и огнем в глазах молодой человек,
надеявшийся, что его не убьют; его лицо было решительно, искренне и очень
располагало к себе. -- << Что-то нет весточки от Жюло-старшего. Его крестная не
получала от него письма уже неделю, и это первый раз, как он ей так долго не
пишет >>. -- << Это кто это, его крестная? >> -- << Эта дама, у которой шале
срочности чуть ниже Олимпии190 >>. -- << Он с ней спит? >> -- << Что ты такое
говоришь? Она дама замужняя, вся такая очень важная. Она ему денег посылает
каждую неделю, потому что добрая. О! Это шикарная женщина >>. -- << А ты-то его
знаешь, старшего Жюло? >> -- << Знаю ли я его! -- пылко ответил молодой человек
двадцати двух лет. -- Да мы с ним лучшие друганы. Таких как он, на свете не
сыскать, и друг такой хороший -- всегда поможет. Да... Вот беда-то, если с ним
что случилось >>. -- Предложили партию в кости, и по тому, как лихорадочно
молодой человек суетился, бросал кости и выкрикивал номера, вытаращив глаза,
легко можно было понять, что у него темперамент игрока. Я не расслышал хорошо
то, что ему затем кто-то сказал, но он воскликнул с досадой: << Жюло -- кот191?
Это говорят, что кот. Он бы до такого не допер бы. Я сам видел, как он своей
бабе платил, -- да, видел. То есть, я не говорю, что Жанна Алжирка ему совсем
ничего не давала, но она ему не давала больше пяти франков, а баба эта была при
борделе и получала по пятьдесят франков в день. Брать по пять франков, так это
надо быть дураком. И теперь, как она на фронте, жизнь у нее тяжелая, согласен,
но она получает сколько хочет, и не посылает она ему ничего. Жюло -- кот? Много
таких, кого можно было бы назвать котами, если уж так посмотреть. Он даже не то
чтобы не кот, он даже простак >>. Старший из них, обязанный патроном, наверное,
по возрасту, блюсти некоторую воздержанность, услышал, возвращаясь из уборной,
только конец разговора. Он не удержался и бросил на меня взгляд; казалось, он
был явно недоволен впечатлением, которое должна была произвести на меня эта
беседа. Не обращаясь непосредственно к двадцатидвухлетнему молодому человеку,
намеревавшемуся, по-видимому, изложить теорию продажной любви, он сказал как бы
вообще: << Вы разговариваете слишком уж громко, окно открыто, -- а бывают же
люди, что сейчас спят. Неужто не понятно, что если бы патрон вернулся и вас
услышал, то он не обрадовался >>.
В ту же секунду дверь и открылась, все умолкли, подумав, что это патрон, но это
был только шофер, иностранец; его приветствовали с радостью. Однако, заметив
прекрасную часовую цепочку, красовавшуюся на его куртке, двадцатидвухлетний
молодой человек бросил на него вопросительный и веселый взгляд, затем нахмурил
брови и поморгал глазами, многозначительно кося в мою сторону. И я понял, что
первый взгляд означал: << Ну что, таки стащил ее? Поздравляю >>. А второй: <<
Ничего не говори при этом типе, мы его не знаем >>. Тотчас вошел патрон, таща за
собой несколько метров толстых железных цепей, -- ими можно было связать
несколько каторжников, -- весь в поту, и сказал: << Тяжело же мне, дармоеды, --
помочь что ли нельзя было? >>. Я попросил комнату. << Только на несколько часов,
я не нашел экипажа и немного болен. И я хотел бы, чтоб мне принесли попить >>.
-- << Пьер, иди в погреб, посмотри черной смородины и скажи, чтоб приготовили
номер 43. Опять 7-ой звонит. Они говорят, что они больны. Больны они, мать их за
ногу... коко нанюхались, вот и поехали, пора их... отсюда. Отнес пару простынь в
22-ой? Хорошо. Вот 7-ой звонит, сбегай, посмотри. Ну, Морис, чего заждался?
Знаешь ведь, что тебя ждут, марш в 14-бис. И живехонько! >> И Морис быстро вышел
вместе с патроном, уносившим цепи, несколько расстроившимся, что я их видел. <<
Что ж ты так поздно >>, -- спросил молодой человек двадцати двух лет у шофера.
-- << Что "поздно"? У меня еще час в запасе. Запаришься бегать-то. Мне только в
полночь >>. -- << Так чего ж пришел? >> -- << Для Памелы прекрасной >>, --
ответил восточный шофер, и его смех обнажил красивые белые зубы. -- << А-а >>,
-- протянул двадцатидвухлетний. Вскоре меня провели в комнату 43, но там было
так противно, а мое любопытство было столь велико, что, выпив "смородины", я
спустился по лестнице, затем, передумав, вернулся, и, пройдя выше этажа, на
котором находилась комната 43, дошел до самого верха. И тут из одной комнаты в
конце коридора послышались приглушенные стоны. Я живо пошел туда и приложил ухо
к двери. << Я прошу вас, смилуйтесь, смилуйтесь ради Бога, отвяжите меня, не
бейте меня так больно, -- говорил один голос. -- Я целую вам ноги, я умоляю вас,
я больше никогда не буду. Сжальтесь... >>. -- << Нет, сволочь, и раз уж ты орешь
и ползаешь на коленях, сейчас мы прикуем тебя к кровати -- и не будет тебе
пощады! >> -- и я услышал, как щелкнула плеть, вероятно, с железными струнами,
ибо тотчас последовал крик боли. Тут я заметил, что в этой комнате было слуховое
окно, занавеску на котором забыли задернуть; крадучись в сумраке, я проскользнул
к нему, и увидел перед собой, прикованного к кровати, -- подобного Прометею на
его скале, -- получающего удары плетью, действительно со стальными крючьями,
наносимые ему Морисом, уже окровавленного, покрытого синяками,
свидетельствовавшими, что пытка была не первой, г-на де Шарлю. Внезапно дверь
отворилась, туда вошел кто-то, но по счастью меня не заметил, -- это был Жюпьен.
Он приблизился к барону, вид его выражал почтение, он хитровато улыбался: <<
Итак, я вам не нужен? >> Барон попросил его увести на минутку Мориса. Жюпьен
выставил того вон, не церемонясь. << Нас не могут услышать? >> -- спросил барон
у Жюпьена, подтвердившего ему, что нет. Барон знал, что у Жюпьена, с его
литераторским умом, не было никакой практической смекалки, что в присутствии
заинтересованных лиц он выражается намеками, никого не обманывавшими, и
употребляет прозвища, известные всем.
<< Секунду >>, -- перебил Жюпьен, услышав звонок из комнаты номер 3. Это был
депутат от "Аксьон Либераль"192, он уходил. Жюпьену не нужно было смотреть на
табло, потому что он узнал его колокольчик; обычно депутат приходил после
завтрака. Изменением расписания в этот день он был обязан браку своей дочери,
совершившемуся в полдень в Сен-Пьер-де-Шайо193. Итак, он пришел только вечером,
но он торопился уйти пораньше из-за жены своей, пугавшейся, если он возвращался
поздно, особенно теперь, когда бомбардировки участились. Жюпьену хотелось
проводить его до дверей, чтобы засвидетельствовать почтение, питаемое им к
званию депутата, -- без какого-либо личного, впрочем, интереса. Ибо, хотя этот
депутат и отвергал крайности "Аксьон Франсез" ( однако, он не был способен
понять и строчки Шарля Морра или Леона Доде194 ) и был короток с министрами,
любившим ездить на его охоты, Жюпьен не осмелился бы попросить его и о малейшей
поддержке в своих распрях с полицией. Он знал, что если он и заговорит об этом с