сказал, что не ручается за мою жизнь, милейшего Казика должны были
запереть, потому что он попросту охотился на Селима, как на дикого зверя,
и дал себе клятву, если я умру, пристрелить его, где бы он ему ни попался.
К счастью, Селиму, который был легко ранен, пришлось некоторое время
пролежать в постели.
появилось желание жить. Отец, мать, ксендз и Казик день и ночь
бодрствовали у моей постели. И как я тогда их любил, как тосковал, когда
кто-нибудь из них хоть на минуту покидал мою комнату! Однако вместе с
жизнью в сердце моем возродились прежние чувства к Гане. Очнувшись после
того сна, которые все сочли переходом к вечному сну, я прежде всего
спросил о Гане. Отец мне ответил, что она здорова, но уехала с мадам д'Ив
и сестричками к дяде, потому что в деревне все больше распространялась
оспа. Он сказал мне также, что уже все забыл, простил ее, и убеждал меня
не волноваться. Потом я не раз беседовал о ней с матерью; заметив, что
этот предмет занимает меня больше всего остального, она сама заводила
разговор о Гане и кончала его сладостными, хотя и неясными обещаниями, как
только я выздоровею, поговорить с отцом о многих вещах, которые будут для
меня очень приятны, но для этого нужно, чтобы я не волновался и постарался
поскорее поправиться.
радости. Однако иногда в доме у нас происходило нечто такое, что смущало
мой покой и даже наполняло меня страхом. Например, как-то вечером, когда
мать сидела возле меня, вошел слуга Франек и попросил ее зайти в комнату
панны Ганны.
комнату, потому что ее белят и оклеивают новыми обоями.
плохо скрываемой печали. Я решительно не понимал, что происходит, а от
моих вопросов отделывались как попало. Я допытывался у Казика, но он
отвечал мне так же, как и другие, что дома все благополучно, что сестры,
мадам д'Ив и Ганя скоро вернутся и, наконец, чтобы я не волновался.
и старый Мирза. Селим в отчаянии, целыми днями плачет и во что бы то ни
стало хочет тебя видеть, а родители боятся, что тебе этот визит может
повредить.
оплакивает меня. А что: он все еще думает о Гане?
об этом, однако полагаю, что он уже окончательно отказался от нее.
Тут Казик по-мальчишески состроил гримасу и прибавил с плутовским видом: -
Я даже знаю кому. Дай только бог, чтобы она...
вечером, подле меня сидели отец и мать. Мы с отцом играли в шахматы. Мать
вскоре ушла, не затворив за собой дверь, так что передо мной открылась
анфилада комнат, которая вела в спаленку Гани. Я посмотрел туда, но ничего
не увидел, так как нигде, кроме моей комнаты, не горел свет, а Ганина
дверь, насколько я мог разглядеть в темноте, была заперта.
закрыл за собой дверь.
светлой полосы, мне казалось, видны были легкие клубы дыма, которые
вились, как вьется пыль в лучах солнца.
становился все сильней и сильней. Вдруг волосы встали у меня дыбом: я
узнал запах можжевельника.
шахматы вместе с доской.
поспешно захлопнул дверь.
ногах и, хотя меня шатало, быстро направился к двери.
себя:
разбережу рану. Ганя умерла! Я хочу ее видеть!
руки, не пуская к двери. - Она больна, но выздоравливает! Успокойся!
Успокойся! Неужели и без того еще недостаточно несчастий?.. Я расскажу
тебе все, только ляг. Клянусь тебе: она выздоравливает.
опасности. Я обещал тебе рассказать все и расскажу, но с условием, что ты
возьмешь себя в руки. Положи голову на подушку! Вот так. Укройся и лежи
спокойно.
все. Правда ли, что она выздоравливает? Что с ней было?
было только легкое платье, и она промокла до нитки. К тому же и этот
безумный шаг ей немало стоил. В Хожелях, куда ее привез Мирза, ей не во
что было переодеться, и она вернулась сюда в том же мокром платье. В этот
же день у нее начался озноб и сильный жар. На другой день старуха
Венгровская не утерпела и проболталась ей о твоей дуэли. Она даже сказала
ей, что ты убит. Конечно, это повредило Гане. К вечеру она уже была в
бреду. Долгое время доктор не мог распознать, что у нее, и наконец... Ты
знаешь, во всей деревне свирепствовала и поныне свирепствует оспа: Ганя
заболела оспой.
сказал:
опасности. В тот самый день, когда нам показалось, что мы потеряли тебя,
она тоже была при смерти. Наконец у вас обоих одновременно наступил
счастливо разрешившийся кризис. Сейчас Ганя, как и ты, поправляется. Через
недельку она будет совсем здорова. Но что тут творилось в доме! Что тут
творилось!
ли потрясли его слова мое еще не окрепшее сознание; я лежал не шевелясь.
Долго мы оба молчали. Я собирался с мыслями, стараясь освоиться с новым
несчастьем. Он поднялся и стал расхаживать по комнате крупными шагами,
время от времени поглядывая на меня.
ожидании ответа.
впоследствии не останется никаких следов. Сейчас еще есть, но они
исчезнут, наверное, исчезнут.
Ганю. Ах! Я даже не пытаюсь описать, что сделалось с этим совершенно
прекрасным лицом. Сколько я перед тем ни давал клятв не выказывать ни
малейшего волнения, когда бедняжка вышла из своей комнаты и я впервые ее
увидел, мне вдруг стало дурно, и я упал замертво. О! Как страшно она была
обезображена!
оплакивая и себя и меня, потому что и я больше походил на тень, чем на
человека.
воскликнул я и, схватив ее руки, хотел поднести их к губам, как прежде.
такие белые и нежные, стали теперь ужасны. Шероховатая кожа была сплошь
покрыта черными пятнами, вызывающими чуть не омерзение.
братской нежности, но прежнее чувство улетело бесследно, как птица.
впервые объяснялись в любви, заплакал так, как плачут после смерти
возлюбленной.
любовь, оставив в сердце пустоту, и боль, как от незаживающей раны, и
воспоминания, от которых слезы подступали к глазам.
деревьев, предвещая тихий осенний вечер. Меня уже хватились дома, и вскоре