Чтение 25–й страницы книги ~Римский орел~

- Если так, то стоит ли вообще следовать "продуманной политике" нашего императора? - заметил Черепанов.

Максимин резко остановился.

- Слушай меня, кентурион! - прорычал он, нависая над Геннадием. - Мы будем следовать его политике! И я, и ты, и твой дружок Аптус, и все упрямые умники в моих легионах! Мы будем делать все, что прикажет нам император! Потому что он - император Рима! И пока он - император, будет только так, и не иначе! Тебе ясно, кентурион?

- Ясно! - почему-то ярость Максимина его совершенно не испугала. Зато одна из фраз командующего намертво отложилась в памяти кентуриона.

"Пока он - император, будет только так, и не иначе!" Пока Александр Антоний Север остается императором...

И в этот же миг Черепанов понял, даже не понял - осознал, что император Александр Север - не тот, кому удастся усидеть на троне Великого Рима. Слишком он мягок для своего жестокого времени. Так что "пока" - это вполне конкретное слово. А жаль. Этот умный и отнюдь не жестокий юноша, облаченный в императорский пурпур, Геннадию понравился. Но чутье говорило подполковнику: сейчас неподходящее время для мягких политиков и просвещенных монархов. Чтобы устоять, Риму нужен не политик, а полководец. Хитроумный, стремительный и жесткий. Такой, как Максимин.

Глава третья,

В КОТОРОЙ ПОДПОЛКОВНИК ЧЕРЕПАНОВ ПОСЕЩАЕТ ДРЕВНЕРИМСКИЙ ТЕАТР

Прошло три дня. Геннадий пребывал в ожидании. В Палатин его больше не приглашали, хотя Максимин, в чьем доме жил Черепанов, ездил туда ежедневно. Иногда вместе с сыном, Максимином-младшим, потрясающе красивым юношей, умным, образованным и тактичным. И этим приятно отличавшимся от бесцеремонного и вспыльчивого отца. Впрочем, Максимин-старший не получил того классического воспитания, какое сумел дать сыну.

Познакомился Черепанов и с женой командующего. Ее звали Паулиной, она была лет на двадцать моложе мужа и все еще весьма привлекательна. И она была единственной, кто был способен возражать Фракийцу без риска оказаться со сломанной шеей.

Жить у Максимина было выгодно (бесплатно и к центру событий близко), но хлопотно и утомительно. В доме постоянно ели. И постоянно толклись какие-то попрошайки. И приходилось постоянно выслушивать хвастливые речи хозяина. И поддакивать, иначе хозяин обижался. И - никакого уединения. Не слишком большой (по римским меркам) дом был под завязку набит слугами: рабами, вольноотпущенниками, бедными родственниками, престарелыми ветеранами, с которыми Максимин когда-то служил... От всего этого столпотворения у Черепанова возникало чувство, будто он находится не в доме, а на каком-нибудь форуме. Вдобавок неподалеку от дома находился рынок, и всю ночь напролет под окнами черепановской спальни грохотали повозки и ругались погонщики.

Не выдержав, Геннадий велел Трогусу подыскать какое-нибудь тихое и приличное место. Подальше от рынков.

Тевд справился с задачей на удивление быстро. Снял Черепанову квартирку с отдельным входом на первом этаже небольшой инсулы [Инсула - большой многоэтажный дом, помещения в котором, как правило, сдавались внаем. Часть квартир в них, особенно на нижних этажах, были весьма неплохи. Иные даже роскошны. Но большинство представляли собой тесные бедные каморки. Установленная законом предельная высота инсул: четыре или пять этажей.] с полной обстановкой, в которую входили рабы: повар и слуга. К числу достоинств арендованного жилища относилось наличие водопровода и канализации - большая редкость для здешних многоэтажек. Правда, и цена оказалась такой, что Черепанов только вздохнул. Он-то считал себя богатым человеком... Впрочем, Трогус заверил кентуриона, что это еще дешево. Летом, когда начинается "дачный" сезон, цены на жилье в Риме немного меньше, но зимой они просто сумасшедшие. И вообще, просто пофартило, что чиновник, проживающий в этих апартаментах, срочно отправляется в Капую и пробудет там до конца января.

В общем, на следующий день Черепанов переехал и впервые за все время пребывания в Риме нормально выспался.

Истый "культурный" римлянин Трогус повел Черепанова в театр. Лучший в Риме театр Марцелла, расположенный рядышком со зданием Цирка Фламиния, куда, как заявил Тевд, они тоже обязательно сходят. Когда будут гонки.

Театр Марцелла не был самым большим. Самым большим был театр Помпея, вмещавший в два раза больше народу. Что, собственно, и было его главным недостатком. Вообще-то, как сообщил Трогус, им с кентурионом повезло. Театры в Риме "работают" только с апреля по ноябрь. Но поскольку сейчас праздники, а зима довольно теплая, актеры дают несколько представлений.

То, что римский театр существенно отличается не только от тех, к которым Черепанов привык, и даже от маленького провинциального театра в Августе, Геннадий начал догадываться прежде, чем они вышли из дома. Когда Трогус прихватил с собой две пары подушек, сообщив, что, мол, и летом на мраморе можно задницу отсидеть, а уж зимой и вовсе отморозить. Но Черепанову в голову не могло прийти, насколько велики эти отличия.

Несмотря на величественность самого здания, происходящее внутри больше всего напоминало спортивный матч. Фигурки актеров где-то внизу, на сцене, казались совсем крохотными. И это при том, что Тевд откупил им места не на самом верху, а на "средних ярусах". Но если, благодаря отличному зрению, Черепанову удавалось разглядеть даже детали ярких актерских масок, то услышать что-либо на таком расстоянии было совершенно невозможно. Нет, акустика в театре была превосходной. Если бы зрители хранили молчание... Но они его хранить не собирались. На трибунах царила вполне раскованная атмосфера. Нечто среднее между футбольным матчем и грандиозной пирушкой на свежем воздухе. Внизу, на подиуме, прыгали и кривлялись актеры, сменялись декорации, происходило какое-то действо, видимо, отлично известное всем (кроме Геннадия) присутствующим, поскольку те шумно его обсуждали. На первых порах Черепанов еще получал какую-то информацию от Тевда. Например, что актер в красном - это бедняк, а смуглые маски принадлежат мужским персонажам, в отличие от бледных женских. Но потом Тевд увлекся дискуссией с соседями, и ему стало не до кентуриона.

Наблюдать за происходящим на сцене было скучно, поэтому Черепанов развлекался, наблюдая за зрителями. За исключением тех, кто расположился в самом низу (сливки римского общества), публика оттягивалась безо всяких комплексов. Орали, свистели, шипели, в полный голос подпевали хору на сцене. Будучи недовольными, кидали вниз недоеденные продукты питания, причем большинство "снарядов" до сцены не долетало, а обрушивалось на головы нижесидящим. А те в свою очередь громко высказывали свое неодобрение. Впрочем, некоторым броски удавались. Один из зрителей, сидевший на пару рядов ниже Черепанова, сдернув с шеи шарф, изготовил "пращу" и с большой сноровкой запустил в непонравившегося актера каким-то фруктом. И попал. Соседи приветствовали меткий бросок одобрительным ревом.

Нет, если говорить честно, когда Черепанов попривык, то понял, что ему здесь поинтересней, чем на какой-нибудь там опере. Веселее. Ну разве в нормальном театре на вас сверху может свалиться пьяненькая, но вполне симпатичная женщина? Или несколько менее симпатичный мужчина, которого зато можно взять за шкирку и отправить этажом ниже?

В общем, Черепанов получил удовольствие. Хотя не совсем то, которого ожидал. Например, у него трижды пытались срезать кошелек. Когда тебе действительно срезают кошелек, это не слишком радостно. Но когда тебе удается перехватить цепкие пальчики и отвесить их хозяину хорошего леща - совсем другое дело!

На обратном пути Черепанов с Тевдом зашли в храм Сатурна (у Трогуса были с данным богом какие-то личные дела), а затем - в ближайшую таверну. Оттуда отправились в термы. Примерно как в клуб. Покидали мяч с какими-то парнями из Генуи, потом ополоснулись и разошлись. Черепанов - в здешнюю библиотеку, а Трогус с генуэзцами - играть в кости.

Пока Черепанов в зимнем саду изучал основы римского управления, Трогус успел продуть двенадцать динариев. Был возмущен и громогласно утверждал, что все генуэзцы - мошенники. Потом успокоился и заявил, что послезавтра в Веспасиановом Амфитеатре - мунера, то бишь травля диких зверей, а потом - гладиаторские бои. Поэтому завтра они идут в цирк.

- На войне на кровищу не насмотрелся? - буркнул Черепанов. - Мало тебе?

- Да что я - лавочник! - возмутился Трогус. - Не в этом дело!

Дело было в том, что Тевд только что "от вполне надежных людей" узнал имя ретиария [Существовали четыре традиционных "типа" гладиаторов: ретиарий, мурмиллон, самнит и фракиец. Ретиарий - гладиатор, сражавшийся трезубцем и сетью.], который завтра точно победит. С другой стороны, Игры - это не только смертоубийство, а большой праздник. Завтра сам Август будет присутствовать. И вообще, Черепанов просто обязан хотя бы разок поглядеть мунеры и все сопутствующие им церемонии.

- Ладно, - согласился Черепанов. - Так и быть, сходим.

Но когда они вернулись домой, Геннадию пришлось изменить планы. На ступеньках у входа в его квартирку сидел раб, посланный не кем-нибудь, а сенатором Антонием Гордианом. Сенатор предлагал кентуриону Геннадию встретиться с ним завтра в третьем часу. В доме сенатора.

И это было предложение из тех, от которых не отказываются. Тем более что Черепанов с самого приезда в Рим лелеял надежду увидеться с Корнелией.

Глава четвертая,

В КОТОРОЙ ЧЕРЕПАНОВ УЗНАЕТ О ТОМ, ЧТО ЯВЛЯЕТСЯ "ПРОХОДНОЙ ПЕШКОЙ".

Семейству Гордианов (как поведал Черепанову всезнающий Трогус) в Риме принадлежало довольно много домов. В том числе и знаменитый "дом Помпея" [Помпей (106 - 48 гг. до Р. X.) - римский консул и военачальник, один из триумвиров-соправителей, правивший вместе с Цезарем и Крассом. В 49 году, когда этот союз распался, армия Помпея была разбита войском Цезаря.]. Особняк, в который был приглашен Черепанов, не был столь роскошен, зато располагался в привилегированном месте: между гигантским кольцом Веспасианова Амфитеатра (который позже нарекут Колизеем) и банями, возведенными Траяном, последним из римских императоров-завоевателей.

Отделенный от шумных улочек стеной и парком, дом сенатора, несомненно, относился к числу архитектурных шедевров: почти невозможное сочетание легкости и монументальности, присущее некоторым здешним храмам. И когда после очередного поворота выложенной розовым камнем платановой аллеи дом внезапно и целиком возникал над кронами высоченных деревьев, это производило впечатление. Особенно если учесть, что одноэтажное здание было значительно ниже вековых платанов. Восхищенный Черепанов замер, любуясь открывшимся великолепием. Искушенный слуга-грек остановился мгновением раньше и ждал, внимательно наблюдая за гостем. Позднее он доложит хозяину, что кентурион Геннадий не глазел на строение, аки дикий германец, а созерцал красоту, как положено цивилизованному человеку.

Черепанов, естественно, понятия не имел об этом маленьком тесте.

У колоннады, украшенной по фронтону искуснейшей лепкой, гостя встречал сам хозяин дома, благородный сенатор Антонин Антоний Гордиан. В "форменной" тоге с пурпурной каймой и с широкой улыбкой на чеканно-благородном лице, обрамленном светлой, аккуратно подстриженной бородкой. Наверняка личная встреча тоже была частью продуманной игры. Сначала Черепанова минут пять продержали по ту сторону ворот, из-за которых на него злобно рычали два здоровенных барбоса, а потом сам вышел ему навстречу.

Гость и хозяин обменялись церемонными приветствиями, после чего Геннадия любезно пригласили внутрь.

Спустя несколько минут хозяин и гость, как равные, возлежали в триклинии с венками на головах и вкушали изысканные яства, ниспосланные сенатору щедрыми римскими богами, коим, разумеется, от этих яств была пожертвована положенная толика. Богам и предкам, чьи бюсты стояли вдоль одной из стен, аккурат под великолепной фреской, изображающей одного из пращуров сенатора рядом со знаменитым Сципионом в битве у Маргарона [В этой битве в 202 г. до Р. X. римляне разбили войска карфагенян, предводительствуемых Ганнибалом.], как явствовало из надписи. Несмотря на прошедшие четыре с лишним века, между предком и потомком наблюдалось несомненное сходство. Возможно, в этом была не одна лишь заслуга генов, но и мастерство художника. Краски фрески были слишком яркими для нескольких веков.

После соответствующих изъявлений благодарности за спасение дочери (где она сама, интересно?) и соответствующих "не стоит благодарности" со стороны Черепанова сенатор Гордиан принялся за дело. То есть за "обработку" Геннадия, целью которой было доказать, что он, сенатор, замечательный человек и лучший друг кентуриона.

Не будь Черепанов выходцем из лицемерного двадцать первого века, он вряд ли устоял бы. Впрочем, и в двадцать первом сенатор, несомненно, имел бы успех, потому что красноречие его было выше всяких похвал, а внешность, безусловно, располагающая и мужественная. Высокий, отлично сложенный сенатор, в отличие от многих своих "коллег", не пренебрегал физкультурой и не злоупотреблял обжорством: налегал в основном на фрукты. Зато, по словам того же Трогуса, слыл в Риме большим любителем женщин.

Вдобавок патриций оказался неплохим психологом и довольно быстро определил, что его "охмуряж" работает вхолостую. И с ходу сменил имидж.

- Однако ж все это пустые слова, - заявил он. - Хотя не скрою, что ты, Геннадий, мне по-человечески симпатичен. И весьма интересен как личность. Ибо ты для меня - загадка.

Черепанов вежливо улыбнулся.

- Моя дочь кое-что рассказала о тебе. - Сенатор пригубил поднесенное слугой вино, качнул головой - не то.

- Она достаточно умна, чтобы не считать дикарем любого, кто скверно говорит по-латыни. Но ее слишком увлекала твоя мужественность, чтобы заподозрить в тебе двуличие. - Сенатор отпил из другой чаши и благосклонно кивнул: хорошее вино, можно подавать.

- Двуличие?

- Да, именно так. Два лица. Как у бога Януса [Обращаю внимание читателя, что понятие "двуличный" в качестве отрицательной оценки возникло намного позже, вероятно, во времена Шекспира. В Древнем Риме, напротив, двуличность воспринималась как позитивный термин. Два лица бога Януса, обращенные одно в прошлое, другое - в будущее, несли положительное начало. Силу и решительность - с одной стороны, мудрость и дружелюбие - с другой. Одно из исконных (не заимствованных у греков) римских божеств, Янус считался богом Порога (границы), дверей, входа-выхода и всякого начала. Предполагалось, что он отпугивает чужаков и демонов и приглашает тех, кто приятен хозяину. То же - и на государственном уровне. Во время войны ворота храма Януса открывались, а в мирное время закрывались. Это был символический акт.

Как бог, знавший прошлое и будущее, Янус был всеведущ. Его атрибуты: две короны, посох и ключ означали, что он способен: а) управлять двумя царствами (видеть два пути одновременно), б) является покровителем дорог и мер (расстояний и чисел), в) является создателем и хранителем дверей и запоров (включая небесные врата). Будучи богом времени, он имел на правой руке начертание "ССС" (римское "300"), а на левой "LXV" (римское "65"), что соответствовало количеству дней в году. И это далеко не все, на что был "способен" этот римский бог. Так что слова о "двуличности" - комплимент. И небольшая иллюстрация того, как, несмотря на изрядное сходство между нами (по моему скромному мнению) и древними римлянами, отличия были тоже изрядные. Хотя все мы постоянно поминаем этого вроде бы забытого бога, поскольку первый месяц года, январь, назван в его честь.]. (Черепанов в очередной раз пообещал себе выкроить время и поплотнее заняться римской мифологией.) И меня, скажу откровенно, более интересует твое второе лицо. Позволь спросить тебя... - Тут сенатор разразился длинной фразой на незнакомом Черепанову языке. Он сумел уловить только одно слово: "Ардашир". Имя повелителя Парфии.

Высказавшись, сенатор с большим вниманием следил за реакцией Черепанова. Реакция, естественно, была нулевой.

- Что ж, - с некоторым разочарованием резюмировал Гордиан, - вижу, ты меня не понял. Следовательно, ты вряд ли являешься лазутчиком Ардашира. Но коли так, то я даже и предположить не могу, чьи интересы ты представляешь.

- Свои, - честно ответил Черепанов. - И моих друзей.

- И кто же твои друзья?

- Пожалуй, Максимин Фракиец относится к их числу, - подумав, произнес Геннадий. Сенатор рассмеялся.

- Ты умеешь говорить правду, - признал он. - И при этом не говорить ничего. Ты понравился императрице.

Черепанов пожал плечами.

- Она не любит твоего друга Максимина. К тому же она очень умна и хитра, как волчица. Она увидела в тебе возможную альтернативу Фракийцу.

- Не понял?

- Гай Юлий Вер Максимин - лучший полководец Рима. Но он слишком независим. И слишком любим своими легионерами. Мамея увидела в тебе того, кто способен стать конкурентом Фракийцу. Ты достаточно талантлив и решителен для этого. И у тебя есть понятие чести. Если тебя возвысить, ты будешь предан ее сыну.

- Но Максимин верен императору Северу! - возразил Черепанов. - Я это вижу!

- Ты прав. - Сенатор улыбнулся. - Гай Юлий предан императору Северу. Септимию Северу. Тому, кто поднял и возвысил его самого. В нынешнем Августе он видит лишь правнука Септимия. Мамея это знает. И ее сын тоже. Но они вынуждены доверять ему. Потому что за Фракийцем - преданные лично ему данубийские легионы. А Максимин - он далеко не глуп и очень тщательно следит, чтобы эта сила оставалась силой и стояла именно за ним. И стоило нашим Августам попытаться лишить его этой силы, удержав легионы на востоке, как Фракиец немедленно принял меры. Сразу несколько германских племен вторглись в наши западные провинции. Как только в легионах об этом узнали, там моментально начались волнения. Тогда Максимин явился к императору и потребовал, чтобы данубийские легионы вернули с востока домой. И император вынужден был уступить.

- Я не думаю, что вторжение варваров было организовано Максимином, - заметил Черепанов.

- Я тоже так не думаю, - мягко произнес Антонин Антоний. - Но так думает Мамея. Поэтому сейчас наши Августы озабочены тем, чтобы ослабить влияние Фракийца и перетянуть германцев на свою сторону. Хотя бы федератов.

- Но я - человек Максимина! - возразил Черепанов. - Он дал мне это. - Черепанов щелкнул по золотому кольцу кентуриона. - И он подталкивает меня вверх по лестнице. Разве нет?

- Да. - Сенатор улыбнулся. - Сейчас все выглядит именно так. Но вчера во всеуслышание было объявлено, что ты - не варварский вождь, принятый на службу Максимином, а "успешный результат политики императора по мирной романизации варваров". Улавливаешь разницу?

- У тебя отличное вино, сенатор, - сказал Черепанов. - Все, что ты хочешь получить, - высшего качества, да?

- У меня самое лучшее вино, какое только можно достать в империи, - поправил Антонин Антоний. - Не "очень хорошее", а "самое лучшее". Я беру только самое лучшее, кентурион. Я понял твой вопрос. И отвечу на него. Да, я заинтересован в тебе. Ты человек, который менее чем за год сумел стать заметной фигурой в Риме исключительно благодаря своим личным достоинствам. Еще до того, как я увидел тебя, я услышал о тебе много хорошего - от моей дочери. И много плохого - от ее нареченного жениха.

- Да неужели? - Геннадий усмехнулся.

- Секст Габиний - настоящий римлянин. И настоящий патриций из патрицианской фамилии. Разумеется, не столь древней и славной, как моя, но весьма достойной. - Сенатор отпил вина, закусил персиком. - Ты публично унизил его. И унизил бы еще больше, если бы не заступничество моей дочери, верно?

Черепанов хмыкнул.

- Можешь в этом не сомневаться, - заверил он. - Может быть, трибун Габиний и настоящий патриций, но мне он тогда показался богатым и безмозглым наглецом. И пока я не узнал ничего, что заставило бы меня изменить мое мнение. И я опечален тем, что твоя дочь станет его женой. Она достойна лучшего мужа.

- Ты не прав, - мягко возразил сенатор. - И в отношении Секста, и в отношении того, что он станет мужем Корнелии.

Черепанов уставился на сенатора. Вот так сюрприз! Неужели...

Нет, он слишком много о себе возомнил. Сенатор вовсе не намеревался предложить ему стать зятем.

- Видишь ли, друг мой Геннадий, моя дочь допустила серьезную оплошность. Своим заступничеством она унизила храброго Секста куда больше, чем ты. Я знаю Секста с детства. Он очень горд. И очень злопамятен. И никогда не простит Корнелии унижения. А я люблю свою дочь и расторгну помолвку. Например, потому, что предзнаменования по поводу их брака будут настолько неблагоприятны, что помолвку придется расторгнуть. Конечно, это обойдется недешево. Но я достаточно богат, а в Риме хватает юношей из родов не менее благородных, чем род Габиниев.

Сенатор поправил венок и с гордостью оглядел шеренгу "родственных" бюстов.

- Но тебе не следует забывать, - заметил он, - что ты обзавелся сильным и опасным врагом. Сексту весьма благоволит наш император, а его отец пользуется немалым влиянием в Сенате. Впрочем, не большим, чем я, - добавил Антонин Антоний не без гордости. - Однако ж вернемся к тебе, - продолжал сенатор. - Ты сейчас - самый младший кентурион в легионе. Но уже сумел доказать, что являешься отменным военачальником. И пользуешься в легионе уважением, совершенно несопоставимым с твоим скромным званием. Ты настолько уважаем, что попытка ущемить твои права вызвала чуть ли не бунт. И заместитель командующего вынужден был уступить младшему из своих офицеров.

- Я был прав, - заметил Черепанов. - И знаю, что все остальные офицеры были на моей стороне.

- Ну да, - кивнул сенатор. - Но это лишь означает, что в критической ситуации легион пойдет не за трибуном-латиклавием, а за тобой. Хотя ты - самый младший из офицеров.

- В критической ситуации легион пойдет за Максимином! - заявил Черепанов.

- Пока - да, - кивнул его собеседник. - Но у Максимина есть один серьезный недостаток. Он - Максимин. Самый большой. Во всем. И не забывает напоминать об этом. И еще он очень вспыльчив. И очень жесток. Иногда я радуюсь, что ему никогда не стать императором. Это был бы тиран пострашнее Калигулы.

- Почему ты считаешь, что Максимину никогда не стать императором? - заинтересовался Черепанов.

Он-то как раз считал, что из Фракийца выйдет отличный император. Правда, он почти ничего не знал о Калигуле. Тот образ, который был создан современными ему кинорежиссерами, выглядел весьма сомнительно.

- У Максимина нет опоры в Риме, - пояснил Антонин Антоний. - Он ненавидит Сенат. И Сенат отвечает ему тем же. Некоторые сейчас готовы поддержать его, потому что считают полезным. Некоторые склонны поиграть на противоречиях между ним и Мамеей... Но все мы знаем, что лев на цепи это совсем не то, что лев на свободе.

- Но кроме Сената есть еще и народ, - заметил Черепанов. - Народ любит победителей.

- Народ? Народ Рима? - Антонин Антоний расхохотался. - Народ Рима любит победителей, это верно! Но народ считает победителем того, о ком ему скажут: вот победитель!

Как ты думаешь, кого римляне считают победителем парфян? Максимина? Или Александра, которому Сенат устроил триумф и который закатил по поводу победы многодневные Игры? Народ Рима, Геннадий, любит тех, кто устраивает праздники и раздает зерно. А командующий Максимин никогда не станет развлекать народ, чтобы добиться его переменчивой любви. Ибо считает, что ему достаточно любви своих легионеров.

- Думаю, он прав, - сказал Черепанов. - Двух армейских легионов хватит, чтобы разогнать весь этот сброд. И еще одного - чтобы выбить спесь из преторианцев. Сколько их в городе? Три когорты?

- Две, - уточнил сенатор. - Разогнать можно. Цезарь в свое время это доказал. Но то был Гай Юлий Цезарь. А Гаю Юлию Максимину до него далеко. Однако мы отвлеклись. Ты знаешь, что я пригласил тебя не только чтобы поблагодарить. Ты мне интересен, Геннадий Павел. Ты мне непонятен. И это привлекает меня. Но я чувствую, что ты - человек особых достоинств. И можешь достичь многого. Поэтому я, Антонин Антоний Гордиан, предлагаю тебе свою поддержку...

- В обмен на...

- В обмен на твою дружбу. - Сенатор одарил его открытой улыбкой.

- И только?

- Дружба такого человека, как ты, Геннадий, в наше переменчивое время может стать очень большой ценностью.

Черепанов пожал плечами.

- Ты преувеличиваешь мой потенциал, - сказал он.

- Возможно. Но это мой риск. Итак, ты согласен?

- Ну разумеется! - Черепанов засмеялся.

Он прекрасно знал, что радушие политика стоит не дороже недоступности проститутки. И вряд ли в этом времени дело обстоит иначе. По крайней мере, проститутки здесь такие же. Другое дело - конкретная выгода. Но что скрывать, предложение сенатора ему польстило. Дружба с представителем одной из лучших патрицианских фамилий - это не полкило фаршированных фиников.

- И чем же мы скрепим наш союз? - спросил он. - Клятвой богам?

- Ну не контракт же нам подписывать? - усмехнулся Антонин Антоний. - Юпитер свидетель, я говорю искренне.

И плеснул немного вина в сторону того угла, где, как бы возглавляя череду "предков", возвышалась статуя Юпитера.

- В таком случае я клянусь благосклонностью Венеры, что не использую во вред сказанного тобой сегодня, - произнес Черепанов и тоже плеснул в сторону мраморного изображения богини, которая ничего не возглавляла, зато изваяна была в позе весьма фривольной.

- И пусть Янус, который явно благоволит тебе, скрепит наше начинание! - на этот раз очень серьезно и торжественно провозгласил Антонин Антоний.

Они осушили чаши.

- А теперь, - Черепанов усмехнулся, - когда мы с тобой уже заключили союз, может, ты скажешь мне правду?

- Какую именно? - Сенатор тоже улыбнулся, обаятельно и чуточку простодушно. - Какую правду ты хочешь услышать, друг мой?

- Ту самую. Для чего потомку победителей Ганнибала, патрицию, чей род восходит к основателям Рима, понадобился какой-то младший кентурион, никому не известный и вдобавок варвар с отвратительной латынью? Неужели только потому, что этот варвар удостоился мимолетной благосклонности императора?

Сенатор засмеялся.

- Если я скажу: это желание богов? - весело проговорил он. - Ты мне поверишь? Черепанов покачал головой.

- А если я скажу: мне нравятся твои глаза?

- Под каким соусом? Рыбным или фруктовым?

Гордиан вновь расхохотался.

А потом улыбка внезапно сошла с его лица: как будто сдернули маску.

- Ты прав, - сказал он. - Твоя латынь омерзительна, а благосклонность Августов - временна. Но есть нечто - важнее желаний богов и прихотей владык. Важнее Сената и народа Рима. Важнее его императоров... Это сам Рим, Геннадий. Вечный и неповторимый. Я вижу твои глаза, кентурион. Я вижу, как ты смотришь. Я не знаю, кто ты. Но я знаю, кем ты можешь стать. Не человеком Максимина. Не ставленником Александра или Мамеи... Гражданином Рима!

"Да, - подумал Геннадий. - Ты прав, я могу. И стану. Только не гражданином города Рима, а гражданином Римской империи. Я им стану! И буду драться за эту империю! И сделаю все, чтобы она - была! Она того стоит, черт возьми! А я не хочу, чтобы засранцы-политиканы просрали ее, как просрали мою Родину!"

- Теперь ты мне веришь? - сухо спросил сенатор.

- Да. И ценю твое доверие.

- Цени, - кивнул патриций. - Если ты передашь мои слова Августу, это может стоить мне должности претора.

- Ну это вряд ли... - усмехнулся Черепанов. - С моей латынью император даже и не поймет, что я ему сказал.

Гордиан расхохотался.

- В таком случае я знаю, что тебе подарить! - объявил он. - У меня есть раб, грек, который превосходно обучает грамматике и риторике. Я пришлю его тебе сегодня, Геннадий, потому что ты прав: твоя латынь ужасна. У моего друга не может быть такого произношения.

- Принимаю и благодарю. - Черепанов церемонно наклонил голову. - Право, даже не знаю, чем мне отдариться. У меня нет ничего, достойного этого дома и его хозяина.

- Ты уже отдарился, - возразил сенатор. - На много лет вперед. Твой подарок - жизнь моей дочери.

"Ну да, - подумал Черепанов. - А я в качестве ответного дара охотно принял бы не ритора, а Корнелию".

Глава пятая

КОЛИЗЕЙ

Корнелию он увидел спустя два дня. На скамье подия [Подий - широкая терраса рядом с ареной. В лучшем месте подия располагается императорская ложа. Остальные места принадлежат сенаторам, послам и т. п. Над подием располагается собственно амфитеатр, разделенный на три яруса. Размеры Колизея таковы, что он был способен вместить 50 тысяч зрителей. Первые два яруса занимали мужчины, третий, отделенный стеной, женщины, а на самом верху, у внешней стены, имелись стоячие места для рабов. Внутрь цирка вело восемьдесят арок и четыре главных входа. Всего же проходов, ведущих в амфитеатр, было сто шестьдесят.] Амфитеатра Веспасиана. Сюда, на места, зарезервированные для семейства Гордианов, Черепанов был приглашен со всей обстоятельностью. И его право на проход было зафиксировано не на глиняном "билете", а на листе папируса с личной печатью сенатора.

Единственное, что слегка омрачило радость Черепанова, это присутствие расфранченного трибуна Секста Габиния. Судя по вытянувшейся физиономии последнего, появление Черепанова тоже не привело его в восторг.

Но на этот раз он воздержался от реплик по поводу "всяких варваров". Потому что за эти два дня произошло многое.

Во-первых, Черепанов удостоился еще одной аудиенции императора. На этот раз - только императора. Без "соправительницы".

На этой аудиенции Черепанову был торжественно вручен тот самый венок "за спасение гражданина", который ему прочили соратники. И денежная премия в размере двух годовых "окладов". И золотая фалера с изображениями Александра и Мамеи. Кроме того, он получил отдельную награду как "лучший кентурион" и перстень с профилем императора, дающий ему право на "личное" обращение к Августу. И еще ему было сообщено, что представленный им список наград и поощрений легионеров его подразделения, "завизированный" легатом Максимином, императором утвержден полностью, а черепановской кентурии будет вручен специальный знак "за храбрость", который отныне будет навечно прикреплен к сигнуму подразделения. "Самая трусливая кентурия легиона" отныне официально перестала быть таковой.

Но это было еще не все.

Кентурион-гастат Геннадий Череп получал новое назначение. Из Первого Фракийского легиона его переводили в Одиннадцатый Клавдиев, Claudia Pia Fidelis [Fidelis (лат.) - верный], как было начертано на его аквиле. Тот самый Одиннадцатый, где старшим кентурионом был лучший кореш Черепанова Гонорий Плавт. И переводили его не кем-нибудь, а аж кентурионом второй (двойной) кентурии первой когорты. То есть кентурионом-принцепсом. То есть вторым после Аптуса кентурионом в легионе. Иными словами, Черепанов с ходу перепрыгивал через десяток ступенек - снова в "подполковники".

Признаться, после разговора с сенатором Гордианом он ожидал, что его "дело" разрешится положительно. Но не думал, что его ждет такой стремительный взлет.

Похоже, даже сам командующий Максимин был изрядно удивлен, когда узнал об императорском решении. Но, разумеется, не стал возражать. И, вероятно, не усмотрел в стремительном возвышении своего протеже некоего политического подтекста. И Черепанов был этому рад. Ему не хотелось, чтобы гигант-легат заподозрил его в предательстве. Хотя вряд ли Фракиец был таким уж наивным. Не те у него должность и послужной список. И наверняка гигант-легат не однажды сталкивался с предательством. Тем более что в терминологии политиков предательство крайне редко называют собственным именем. Чаще подыскивают более гладкие обороты. "Выбор более перспективного направления", например. Или "прогрессивное решение, объективно соответствующее текущему моменту".

В любом случае Черепанов оставался подчиненным Максимина. И на пирушке, которую он, как водится, закатил по случаю повышения, "председательствовал" тоже Максимин.

Так что восседая на "сенаторской" скамье будущего Колизея, облаченный в "парадную форму со всеми регалиями", Черепанов не чувствовал себя низшим существом в сравнении с элитой города Рима. Ну разве что латынь у него пока хромала. Но это ведь дело поправимое...

Да, смотреть на Арену с подия - совсем не то, что с верхотуры амфитеатра. Ну просто как в хорошем клубе на свежем (весьма свежем, чтоб не сказать холодном: градусов пять, не больше) воздухе. Но здесь, на подии, от холода никто не страдал. Тем более что слуга Гордиана не забывал регулярно наполнять чашу Черепанова горячим медовым вином.

Но вот у девушек-плясуний, сопровождавших торжественное шествие, стройные голые ножки порозовели от холода. И жрецам тоже было не жарко. Но они мужественно выполнили все положенные эволюции.

Антонин Антоний, который не раз бывал эдилом [В обязанности четырех римских эдилов входила (помимо поддержания порядка) и организация общественных зрелищ. Зачастую - на собственные деньги. Это был один из способов завоевания популярности.], вполголоса просвещал Черепанова, во что обходятся мероприятия, подобные сегодняшнему. В переводе на финансовые мерки двадцать первого века финансовую смету одного дня Игр можно было сравнить с бюджетом хитового голливудского боевика. Всего же на Игры государство тратило двадцать-тридцать миллионов сестерциев в год. То есть примерно в два раза больше, чем государственные расходы на все строительные работы в империи за десять лет. Но Игры - политическое мероприятие. А когда речь идет о политике, власть, как известно, на расходы не скупится. А тут еще и религия приплетается...

Нет, на то, что было вначале, Черепанов смотрел с удовольствием. И на шествия, и на жонглеров с фокусниками, и на театральное представление, в котором, правда, ничего не понял, и на дрессированных зверей. Особенно ему понравился слон, посредством метлы чертивший на песке римские цифры. В общем, все то, что считалось здесь преамбулой к главному. К гладиаторским боям.

Амфитеатр выл, ревел и стонал. От подия до стоячих мест на самом верху. Но вонь выпущенных кишок и резкий запах крови здесь, внизу, были намного сильнее. И ее не могли приглушить даже старания служителей, убиравших арену после каждого боя.

- Идиот! Бездельник! Сын горбатой шлюхи! - благородный Секст Габиний Опимиан, вскочив, в ярости размахивал кулаками. - Такой удар пропустить! Безмозглый мурмиллон! [Мурмиллон - гладиатор, сражавшийся мечом и щитом против вооруженного сетью и трезубцем ретиария.] Добей, добей его, раб! Прикончи эту свинью!