Чтение 25–й страницы книги ~Тютюнин против ЦРУ~

С видом настоящих городских сумасшедших Тютюнин и Окуркин появились во дворе.

- Они совсем маленькие, Серег. Я даже сначала принял их за живность какую...

- За крыс? - машинально спросил Тютюнин.

- Ага. А ты как догадался?

- Не важно.

- Ну вот. Оказалось, что жидкость эта их очень интересует, и они сказали - мы на тебя работать будем за полстакана в день. А я говорю, какие с вас работники, вы же маленькие совсем...

- Стой, - сказал Тютюнин, останавливаясь. - Слышишь, как будто кто-то землю копает?

- Ну да, - согласился Окуркин. - Это, наверно, яму для столба телеграфного расширяют, электричество к стройке ведут.

- А почему ночью?

- Почему ночью? - Леха наморщил лоб. - А наверно, чтобы не жарко было.

И они двинулись дальше. Окуркин еще несколько раз пытался сбивчиво рассказать про переговоры с тыкликами, но Сергей так ничего и не понял.

Наконец они пришли к гаражу, и Леха начал открывать замок.

- Только ты не шуми, Серег, а то они уже спят... - шепотом предупредил он.

- Ну хорошо, - так же шепотом ответил Тютюнин.

Окуркин максимально осторожно приоткрыл дверь, а затем включил тусклую лампочку, которая была заботливо прикрыта красной тряпкой.

- Это чтобы не так ярко... - пояснил Леха. Затем нашел брошенные накануне тапочки и надел их.

- Вон там я им домик устроил, - сказал он, указав на стоявшую возле верстака обувную коробку. От обычной коробки она отличалась тем, что в ней были прорезаны крохотные двери и окна.

- Хочешь посмотреть на них? - спросил Леха.

- Ну, ты ж меня за этим привел.

- Хорошо, только старайся говорить тише...

Сказав это, Окуркин нагнулся и аккуратно снял с коробки крышку. На его лице появилась умильная улыбка.

Тютюнин тоже приблизился и, заглянув в коробку, едва не ахнул. На трех картонных кроватках, застеленных чистыми тряпочками, спали самые настоящие тыклики. Все они были в ночных колпачках, и возле каждой кровати стояли тапочки.

На одной из стен коробки висело маленькое ружье.

- Это зачем? - шепотом спросил Тютюнин.

- В либерастов стрелять.

- А кто они такие?

- Не знаю, - пожал плечами Окуркин. - Но у тыкликов с ними серьезные разногласия. Говорят, за последнюю неделю три разборки было...

- Три - это много, - покачал головой Тютюнин.

- Я тоже так думаю.

Продолжая умильно улыбаться, Окуркин осторожно вернул крышку на место.

- А работу для них ты уже придумал?

- Ага. Они мне двигатель усиливать будут.

- Как это?

- Я еще не знаю. Дал им на пробу пробоину починить - вот, справились.

Леха показал рукой на корму "запорожца", где еще недавно красовалась большая рваная дырка. Теперь там была ровная металлическая поверхность, гладкая и блестящая, словно зеркало.

- Ух ты! - поразился Сергей. - Толковые ребята!

- А то, - самодовольно ухмыльнулся Леха.

- А бадяги-то у тебя надолго хватит?

- Дней на десять. Если все будет пучком, а я чувствую, так и будет, придется смотаться в деревню.

- В бабкин дом?

- Ну да.

- Страшновато, - покачал головой Серега. От прошлых воспоминаний его даже передернуло. - Так ты на работу, что ли, завтра не пойдешь?

- Пойду. Тыклики сказали, что пока переберут железки, посмотрят, как лучше подобраться. Ты, говорят, хозяин, к вечеру наведайся.

- Чудно как-то, - сказал Сергей. - Ну, пойдем домой.

- Пойдем.

Они закрыли гараж и, чуть-чуть отойдя, заметили вдруг вынырнувший из темноты сгорбленный силуэт с лопатой, который устало брел в сторону двора.

- Кто это? - прошептал Окуркин.

- Не знаю. Давай не пойдем дальше. Подождем.

Ночью бабушку Живолупову пришли грабить, а возможно и убивать.

Около двух часов кто-то робко поскребся в дверь и на ломаном русском языке позвал:

- Откротти, телефона нада.

Живолупова спала чутким сном штатного разведчика, а потому сразу проснулась.

Она подошла к двери и серией кодовых стуков выяснила, что пришли ее партнеры-вьетнамцы.

- Чего так поздно? - спросила Гадючиха через дверь.

- Очень нада! Десити раз дорожи! - пообещали вьетнамцы, и Живолупова, не в силах одолеть свою, жадность, отперла дверь.

Каково же было ее удивление, когда визитеров оказалось не трое, как виделось через глазок, а целая дюжина.

- Эй, зайцы рисовые, а чего вас так много? - сердито спросила Живолупова и тут же узнала, почем вьетнамское кун-фу.

Нечестные партнеры навалились всей гурьбой и стали избивать бабушку ногами, принуждая ее отдать американский телефон.

Пока Живолупова билась с пятью-шестью азиатами, другие метеорами носились по ее двухкомнатной квартире и переворачивали все подряд, тарахтя как заведенные:

- Телефона-где-телефона-где-телефона-где?!

Не найдя телефона, вьетнамцы разозлились и повытаскивали ножики. Живолупова схватилась за ножку от поломанного стула и вступила в последнюю схватку. Она скоро поняла, что этим их не вразумить, и, выхватив из-под подушки пистолет с ядовитыми иголками, стала стрелять на поражение.

Через несколько секунд в квартире пенсионерки Живолуповой стало тихо.

Горе-партнеры лежали не шевелясь, а Живолупова вполголоса ругалась, оглядывая следы разрушений. И еще ей предстояло вынести двенадцать тел и где-то их прикопать.

- Во как неделька начинается, - проскрипела Гадючиха и, набросив кофту, сходила на балкон за лопатой. Потом выбрала кого полегче и с кряхтеньем забросила на плечо.

Заходить в лифт с такой ношей было неловко, пришлось затаскивать тело волоком. А возле подъезда Живолупову ждал неприятный сюрприз - страдавший бессонницей дедок примерно ее возраста.

- Здорово, баба, - сказал он, затягиваясь беломориной.

- Здорово, - процедила Живолупова.

- Пьяный, что ли?

- Пьяный, - ответила она и потащила тело за дом.

Там, на небольшом пустыре за детской площадкой она бросила его в траву, рядом с недокопанной ямой для столба.

"Немного подровняю, и всем места хватит. Они маленькие", - подумала Живолупова, оглядывая яму.

Потом отправилась в обратный рейс. Дедок с беломориной сидел на прежнем месте и кивнул ей как старой знакомой.

Гадючиха поднялась к себе домой и спустя несколько минут вышла, волоча еще двух "партнеров".

- Здорово, баба, - снова сказал дед.

- Здорово, - криво усмехнулась Гадючиха.

- Пьяные, что ли?

- Пьяные...

И так дедок здоровался с Живолуповой каждый раз, должно быть забывая, что они уже виделись.

Притащив последнего, Живолупова без передышки приступила к расширению ямы.

Она копала довольно сноровисто и так увлеклась, что не обратила внимания на посторонние звуки, а когда выбралась из доконченной ямы, увидала лишь последнего вьетнамца, который улепетывал в темноту.

- Вот зайцы рисовые, - покачала головой Живолупова и сплюнула глиняную крошку. - Даже яд не берет их, азиатов... Зря только таскала...

Она забросила лопату на плечо и пошла домой.

- Здорово, баба, - снова сказал старик. - Гости у тебя, что ль?

- Были. Разошлись, - ответила Гадючиха и присела рядом с ночным знакомым. - Ты чего куришь, дед? Старик молча протянул ей пачку. Живолупова закурила.

- Ты в каких местах бывал? - спросила она.

- На Соловках был, - ответил старик. - В Мордовии...

- А я на Колыме больше, - сказала Живолупова и, затянувшись, добавила. - Природа там красивая...

Они посидели еще немного. Тут на дорожке, ведущей к подъезду, появились еще двое бодрствующих - Тютюнин и Окуркин.

- Здравствуйте, - сказал Сергей, проходя мимо.

- Здорово, Серега, - ответила Живолупова. - У тебя чего, сортир забился?

- Почему это?

- Да ты вон и штаны надеть не успел.

- Нет, все в порядке. А ты чего с лопатой?

- Да вот покопать захотелось. Ночью, - ответила Гадючиха. - Должно, к дождю...

На работу Сергей Тютюнин пришел невыспавшимся, к тому же там его ожидал неприятный сюрприз.

Двое крепких людей в военной форме сбили Сергея с ног, едва он вошел в здание.

- Ой! Больно! - закричал он.

- Молчи, бандит. Тебя поймали, - строго сказал ему кто-то.

Серегу подняли с пола, и он увидел лицо, выражение которого не предвещало ему ничего хорошего. Ничего хорошего не предвещали также руки с волосатыми кулаками и кривые ноги, обутые в блестящие сапоги.

- Молчи, бандит... Тебя поймали... Хи-хи, - пропищал бухгалтер Фригидин, цепко держа своими лапками пачку сахара из Серегиных запасов. Пропищал и тут же укрылся в туалете.

- Ну что, Сергей Тютюнин, будете запираться или сразу все расскажете? - хитро прищурившись, спросил главный военный с волосатыми кулаками.

- Запираться не буду, - сказал Сергей. - Сразу все расскажу.

- Вот и хорошо. Ведите его в кабинет директора, - распорядился главный. - Возможно, обойдемся без увечий, - добавил он, не слишком уверенно.

Крепко удерживая Тютюнина под руки, дюжие конвоиры проводили его в кабинет Штерна, где оказались только напуганная секретарша и стоявший возле стены дизайнер Турбинов.

- Итак, ты знаешь, кто я? - спросил Сергея главный военный, когда арестанта припечатали к стулу и завели руки за спину.

- Нет, товарищ капитан, - честно ответил Тютюнин.

- Я военный прокурор этого округа. И того. И еще двух. Усекаешь?

- Нет, товарищ капитан.

- Туповат ты для крупных дел, Тютюнин. Или прикидываешься? - Прокурор подошел ближе и проникновенно заглянул Сереге в глаза.

- Не прикидываюсь, - ответил арестованный.

- Как давно знаешь майора медицинской службы Пивняцкого?

- Никак ни давно не знаю, товарищ капитан.

- Да? - Военный прокурор недобро усмехнулся и, подойдя к Турбинову, ткнул его в живот пальцем.

Турбинов сказал капитану "ой", а тот ему: "Смотри у меня!" И вернулся к Сергею.

- Ладно. Рассказывай, кто первым придумал это? Кто ученых хомяков изводил, а? Дивизию целую положили, подонки!!! - заорал прокурор и дал Сереге в морду.

"Хреново дело", - подумал Тютюнин, решив признаться во всем, как только разберется, в чем именно.

- Шкурки хомяков принимал, шкура продажная?

- Принимал, товарищ капитан. Шкурки хомяков продажные по четыре рубля. Десять тысяч штук...

- А ты знаешь, что это хомяки не простые, а золотые для нашего государственного бюджета? Ты знаешь, что это не просто грызуны, а самые настоящие воины?

- Нет, этого я не знал, товарищ капитан, - честно признался Тютюнин, но прокурор ему не поверил и снова дал в морду.

- Нельзя ли напомнить подробности дела, товарищ капитан? -спросил Сергей, поняв, что пришла пора сотрудничать со следствием.

- Я тебе напомню. Я тебе напомню, бандит, - аспидом прошипел военный прокурор и вытер со лба пот. Потом заглянул в свои бумаги.

- Десять тысяч природных грызунов проходили программу обучения на хомяков-связистов и две недели назад, в четверг, поехали на промывку в баню. И ни один из них не вернулся, а спустя какое-то время в ваши "Рога и Копыта" доставили десять тысяч хомячьих шкурок. Теперь понял, что ты влип?

- Теперь понял, - сказал Тютюнин. - Но мне сказали, что они умерли от болезни, и привез их майор - военный биолог.

- Вот только не надо мне рассказывать этих сказок, дружок. "Я не знал", "я не мог". Мне известно, что ты мне скажешь, но вранье про ужасную и опасную для человека болезнь, которая якобы сразила хомяков-связистов, я уже слышал. Вставай, и поехали в тюрьму...

- В тюрьму? Так быстро? - удивился Тютюнин.

- А чего тянуть? Вечером вынесут приговор, а на рассвете... - Прокурор по-настоящему счастливо улыбнулся и мечтательно вздохнул.

- Что на рассвете? встревожился Сергей.

- Жена есть? - пропустив вопрос арестованного, спросил капитан.

- Есть. Любой зовут.

- Ну что же, как говорится: заплачет рыбачка, упав ничком.

Прежде Сергей Тютюнин в тюрьме не бывал ни разу. Так уж сложилось, что не было повода попадать за решетку. А теперь у него отобрали ремень, шнурки от дареных полуботинок, носовой платок с Чебурашкой и посадили в одиночную маленькую камеру без окошка.

- Ну все, - сказал себе Сергей. - Уж лучше бы в очередную "командировку" с Лехой отправиться, чем на рассвете...

Представив, как его будут расстреливать, Тютюнин зашмыгал носом. Потом, конечно, скажут: судебная ошибка, ни при чем был парень, случайно попался. Но будет уже поздно. И, что самое обидное, Сергей так и не узнает, сумели ли тыклики усилить двигатель Лехиного "запорожца".

Примерно через полчаса железная дверь с лязгом открылась, и в камеру вошли те двое, что доставляли Сергея в тюрьму.

- Эй, еще же не рассвет! - крикнул он в отчаянии.

- Мы знаем, - ответили они и стали Серегу бить. Просто и беззлобно, но все равно очень больно.

Потом, видимо устав или по какой другой причине, они оставили арестанта в покое и ушли. Однако в одиночестве Тютюнин пробыл недолго. В железной двери распахнулось окошко, и кто-то спросил: