Чтение 25–й страницы книги ~Автоматная баллада~

— Я уничтожу их, — просто ответил Швейцарец. — Сотру с лица земли. В пыль, в прах.

— А как же… — Тайна не окончила фразы.

— Что «как же»?

— Как же девушки… те… которые — как я.

— Никак.

Слово упало в тишину… которая с каждой секундой казалась все более давящей.

— Никак, — повторил Швейцарец. — Те… тем, кто уже оказался там… им я не могу помочь. Я могу лишь думать о тех, у кого еще все впереди, и сделать так, чтобы это «все» не включало в себя выпавшее на твою долю.

САШКА

— Они собирали данные для Москвы, для Академии наук, и не просто собирали, а проводили также их первичную обработку, понимаешь? — Анну будто прорвало, она тараторила взахлеб, словно боясь, что вот сейчас, когда мы дошли до цели, произойдет нечто, а она так и не успеет рассказать. — Михаил Дмитриевич говорил, что, наверное, это все делалось по заказу военных. Тогда почти любой крупный научный проект был так или иначе завязан под «войну».

Шемяка слушал ее вполуха — большую часть его внимания сейчас аккумулировал обнаруженный нами механизм.

— Котел здесь был изначально, — бормотал он себе под нос. — Они его просто переделали с угля… ну-ка… ага, тут открываем, здесь закрываем… а в бочке у нас мазут…

— Ядерные взрывы происходили регулярно. Оружие совершенствовалось. Но это были единичные взрывы, а главное — испытания велись в пустынных местностях…

— Хоть на это ума хватило…

— Да, только именно поэтому никто не мог предвидеть все последствия. Боялись радиоактивного заражения, но военные уверяли, что их новые бомбы «чистые»…

— Чистые?! Млин, в ЗКЗ бы их на пять минут, больше и не надо…

— Это тоже никто не предвидел, но главное — главное было в том, что никто, почти никто не знал, какие последствия могут вызвать пожары.

— Пожары? — с удивлением переспросил Айсман.

— Ну да. Ты ведь помнишь Зиму, Темные Дни…

— Еще б не помнил… все запомнили, кто выжил. Небо черное, холод и тьма, чуть не вымерли на хрен. Только, — добавил Сергей, — при чем здесь пожары-то? Если атом бабахает, он сам по себе такой дымный грибок дает, что всякие там мелкие пожарчики в округе уже ничего толком не добавят.

— Все дело в саже.

— В чем, в чем?

— В саже. Я, — почти с отчаянием проговорила Анна, — тоже не смогла понять всего, что рассказывал Михаил Дмитриевич. Проблема в размере частиц. Облако самого «гриба» выпадает обратно довольно быстро, а дым от горящих городов уходил наверх, в стратосферу.

— Анют, — раздраженно заметил Шемяка, — много умных слов, это вовсе не то, что мне сейчас необходимо.

— Извини…

— Да ладно… так, пар идет сюда… на вот эту хрень. И что ж это у нас за хрень?

«Айсман сегодня определенно не в лучшей форме, — озабоченно подумал я. — Пять минут стоять и тупо пялиться на «хрень», так и не опознав троллейбусный мотор… который, как я понял, в данном агрегате должен был исполнять роль генератора».

— Тысячи городов по всему миру горели одновременно, понимаешь?

— Угу. А дальше что?

— Дальше выяснилось, что их расчеты были неправильны.

АННА

Чертов следопыт почти не слушал ее, это было видно. Ему было неинтересно. Вот агрегат вдоль стены — другое дело, а то, чем занимался какой-то переучившийся, да еще наверняка с поехавшей в Судный день крышей типчик… какое Сергею до него дело, почти с отчаянием подумала она. И как убедить его, где найти слова — ведь он мне нужен, нужен, нужен… потому что в одиночку шанс дойти слишком ничтожен! А мне так нужно дойти… а он даже и не представляет, что путь еще толком и не начат! Что мы еще в самом начале… и все еще впереди!

Анна закрыла глаза и обессиленно привалилась к стенке…

— Мы были чертовски самонадеянны, — Михаил Дмитриевич стоял у окна, задумчиво глядя, как полтора десятка послушников под личным присмотром иерарха Фань высаживают очередную драгоценную сосну. — Создали матмодель… упрощенную до предела, с параметрами, в большинстве взятыми «от балды». И возомнили, что с помощью этого примитива можно пытаться предсказать неизмеримо более сложные вещи.

— Михаил Дмитриевич, а что получалось по вашим расчетам?

— Жуть получалась, девочка. Куда более жуткая жуть, чем случившееся в реальности.

— Страшнее Апокалипсиса?

— Страшнее репетиции Апокалипсиса. По нашим расчетам, переход «порога» в 100 примененных по городам мегатонн означал гибель всему живому. И когда наступила Ночь, и Зима… она могла… должна была затянуться на годы. Мы рассчитали, что сажа, нагреваясь солнечными лучами, станет подниматься вверх вместе с нагретыми ею массами воздуха и выйдет из области образования осадков. Приземный воздух окажется холоднее находящегося выше, и конвекция значительно ослабеет, считали мы, осадков станет меньше. Так что весь этот пепел будет вымываться гораздо медленнее, чем в обычных условиях. Из-за отсутствия света погибнет фитопланктон в океане. Из-за холодов погибнут леса. Впрочем, думаю, в тропиках и субтропиках растительность и большая часть животного мира была уничтожена и в реальности — ведь тропические леса могут существовать лишь в узком диапазоне температур и освещенности. Мы, — горько усмехнулся учитель, — даже сумели догадаться, что резкие термические контрасты между охладившейся сушей и океаном вызовут серии чудовищных по силе ураганов. Вот про землетрясения не сообразили, да… вернее, некому было сообразить, тектоников позвать забыли…

— А Лето?

— Лето, — вздохнул Михаил Дмитриевич, — это щелбан от природы. Мы даже не смогли толком понять, что именно запустило механизм глобального потепления. Григорьев говорил о «зачернившей» Антарктиду саже, о подскочившей вулканической активности… Марина утверждала, что причина в углекислом газе, образующемся при разложении мертвых лесов — только вот анализ атмосферы не показал настолько радикального изменения состава… жизнь среагировала быстрее. В чем-то ее, возможно, подхлестнула радиация, тот самый пепел, хотя… — учитель отвернулся от окна, неторопливо прошелся вдоль книжного шкафа… достал темно-зеленый «кирпич» фолианта, взвесил на ладони.

— Эволюционная теория… участь растопки эту книжицу миновала, а зря. Что-то господин Дарвин недодумал. Хотя, конечно, персонально для него такой замечательный глобальный опыт по экстремальной приспособляемости Господь не ставил, это нам «посчастливилось». Все эти новые виды, этот потрясающий всплеск биологической активности… нет, не думаю, что дело в одной лишь радиации — скорее всего, мать-природа припасла на этот счет какой-то механизм, инструкцию по действиям в аварийной обстановке. Жизнь на этой планете пытались угробить далеко не один раз. И с чего мы, олухи, взяли, что несколько термоядерных хлопушек добьются успеха там, где спасовал Его Величество Астероид… гордыня обуяла, недаром ее в число смертных грехов записали.

ШЕМЯКА

— Анют, — фонарик уже давал не свет, а так, намек на него, и потому плечо девушки Сергею удалось найти лишь со второй попытки. — Ань, ты чего, заснула?

— Нет. Просто задумалась.

— Нашла время…

— Да, нашла, — девушка говорила спокойно, без вызова. — Именно здесь и именно сейчас.

— Ну ладно, — примирительно произнес Айсман. — Тебе виднее, не спорю. Но прежде чем ты снова впадешь в задумчивость, будь уж так добра — ответь, наконец, ради чего мы сюда приперлись? Ради этой хреновины?

— Да.

— И что это за чертовщина? Самогонный мини-завод? Машина по производству золота из дерьма?

— Это, — медленно произнесла Анна, — билет на самолет.

— Че-его?

— Видишь корзину в углу? — девушка подняла фонарик, но все, чего смог добиться слабо тлеющий огонек, был отблеск чего-то металлического.

— Корзину? — перепросил Шемяка. — Пока факел горел, я помню, там какая-то клетка стояла.

— Верно. Эта клетка и есть корзина… воздушного шара. На нем я и Рик должны были улететь.

— Улететь — куда?! — потрясенно выдохнул Сергей. «С Большого Острова есть два пути, — голос Евграфыча прозвучал из глубин памяти так отчетливо, что Айсман едва не обернулся, — назад… и вперед».

— Вы что, собрались за Волжское море?!

— Мы, — фонарик то ли сдох, то ли Анна выключила его, но Сергей уже приспособился к темноте, по крайней мере, светлое пятно на месте лица своей спутницы он различал, — собрались в Европу.

«Чокнутые, — растерянно подумал Шемяка, — они с самого начала были чокнутые! А я, дурак, с ними связался».

— Анют… ты-ы… не шутишь? Ты серьезно?

— Серьезней некуда.

— Ну-у… блин, да никто же толком даже не знает, чего за морем! Может, там и земли-то нет.

— Есть. В 85-м… в Тюмени попытались организовать экспедицию. Бывшие аэрофлотовцы, на двух самолетах — они пролетели над морем, нашли аэродром, с виду целый, и один попытался сесть… но полоса оказалась разбитой. Больше попыток не было — слишком дорого, да и зачем?

— Михаил Дмитриевич, — продолжила Анна, — собирался лететь сам, но клановцы нашли его зимой, а устойчивый ветер с востока на запад дует летом… сейчас. Он рассказал мне… нарисовал карту. Потом его убили. Уже тогда я решила сбежать, но… просто ради побега Энрико со мной бы не пошел.

— Я так и не понял, — признался Айсман, — какого лешего Рик за тобой перся? Он ведь не… то есть…

— Он шел за мной ради идеи. Дойти до Европы. Стать первыми, кто перекинет мостик между двумя островками… осколками цивилизации.

— Ань, но это ж безумие! — Сергей почти кричал, ему казалось, что темнота вокруг стала плотной, давящей… и только светлое пятно впереди… свет среди тьмы…

— Безумие, конечно же… — отозвалась девушка. — Идти в неизвестность из-за каких-то случайно пойманных радиостанцией слов на чужом языке. Совершенное безумие. И знаешь, что еще? Пять веков назад, когда Христофор Колумб отплывал на своих каравеллах, его тоже считали безумцем — подумаешь, обрывки карты, странные предметы, выброшенные прибоем… расчеты свихнувшегося математика. Разве это имеет хоть какое-то значение в сравнении с точным знанием — Земля плоская и стоит на трех китах.

Она говорила все тише и тише — наверное, поэтому Шемяка начал приближаться к ней. Шаг, другой — он уперся грудью во что-то твердое, выпуклое… чертов панцирь… нашел рукой ремень. Ремень был ее, а вот брюки, которые он держал — те самые, запасные…

— Ты… полетишь со мной?

— Если ты позовешь, — прошептал он, — позовешь меня… туда, за край света.

— Ты с меня эту штуку содрать сумеешь?

— В темноте? Нет.

— Значит, обойдемся прямо так.

ТАЙНА

— А теперь, — услышала она в наушниках ровный голос Швейцарца, — приготовься. Сейчас начнется веселье.

И в следующий миг земля поменялась местами с небом.

Швейцарец атаковал с пикирования. Это был серьезный риск — при весьма возможном отказе узлов подвески сорокаградусный угол в сочетании с высотой сброса почти не оставлял ему шансов на вывод машины из пике. Но цель стоила этой цены — первую бомбу он хотел положить с максимально возможной точностью.

Тайна почувствовала, как «подпрыгнул» самолет, когда обтекаемая туша «ФАБ-1500С» ушла с подвески. Затем ускорение вжало ее в спинку, в глазах потемнело-и это было к лучшему, потому что зеленый ковер леса несся им навстречу слишком быстро.

А потом придавившая ее невидимая рука исчезла, самолет наклонился и…

— На это стоит посмотреть, — казалось, Швейцарец сам был удивлен произведенным эффектом.

Тайна открыла глаза.

Храма больше не было. На месте пагоды… золоченой клетки, где ей пришлось столько вынести… и память о которой вновь и вновь заставляла ее просыпаться ночами от собственного крика, — ничего этого теперь не существовало. На месте Первого Чуда Света Нового Мира вырастал чудовищный серо-черный гриб.

— Это… — ужас, охвативший девушку, трудно было назвать иначе, чем «священный». — Атом? Виль, но ты не сказал…

— Нет, — прошуршало в наушниках. — Обычная взрывчатка. Просто… ее было много.

Оставшиеся три бомбы Швейцарец «положил» в один заход: бетонобойная «пятисотка» проломила крышу казарм долей секунды позже двух, рухнувших точно в центр крепостного дворика, ЗБ-500. Когда же «Су-двадцатьчетвертый» выровнялся, пространство от стены до стены представляло собой сплошное море огня.

— Ну вот и все.

На самом деле Швейцарец превосходно понимал, что «все» еще только начинается — впереди был и дальний полет в неизвестность, и многое другое. Но эту страницу своей недлинной биографии он закрыл, сделав то, что должен был, и сделал эту работу хорошо. Большая, жирная точка — а теперь можно начать с чистого листа.

— Уважаемые пассажиры, — улыбаясь, произнес он, — наш полет по маршруту из прошлого в будущее будет проходить на высоте семь тысяч метров над землей. Ближайшие несколько часов вы можете спокойно поспать, откинувшись на спинки ваших уютных кресел. Экипаж фронтового бомбардировщика «Су-24» желает вам приятного полета. Благодарю за внимание.

В этот миг поднимающийся самолет прорвался сквозь облачный слой — и навстречу им ослепительно брызнуло солнце.

— Вик.

— Да?

— Спасибо тебе.

— За что?

— За то, что я сейчас очень счастлива, — тихий голос Тайны бился в наушниках словно мотылек. — С тобой.

САШКА

Они повели себя типично по-человечески. То есть — по-идиотски. Каждый из них получил желаемое. И они расслабились. Довольные… от удовольствия прямо светились, не хуже, чем от какого-нибудь стронция-90. А расплатиться выпало другим.

Подготовка к отлету заняла несколько часов. Откладывать смысла не было никакого, в этом Анна была права — еды и питья больше не станет, идти же до гарантированно «чистой» местности пополнять запасы попросту глупо. Тем более что ветер как раз был нужного направления и отнюдь не слабый, а такую удачу надо ловить за хвост, пока не обиделась.

Тяжелее всего оказалось выволочь наружу корзину — Шемяка едва не сломал ее, прежде чем сообразил, как именно эта штука сравнительно безболезненно разбирается на борта и днище. С метеозондами дело обстояло куда проще, там главным было не упустить наполненный баллон в процессе привязки к раме. Тут нужна была сила, «грубая мужская», как говорят люди, и потому этот участок работ взял на себя Сергей, Анна же занялась перетаскиванием оболочек из подвала к выведенной наружу «водородной» трубе.

И я тоже… я помогал ему, следил за этим чертовым, этим проклятым зондом, и обернулись мы с ним одновременно… на полный отчаянья крик!

— Сергей!

Клановец был мелкий, вчерашнему своему собрату по «грифам» он едва бы достал до уровня отруба. И железа на его безрукавке не было, потому-то и сумел он так тихо прокрасться вдоль дома…

…пока не услышал, как за его спиной выходит из подъезда Анна, и не развернулся к ней. Из оружия у него имелась лишь дубинка — обрезок водопроводной трубы, с одного конца намотан ремень, с другого густо натыканы гвозди… ею-то он и замахнулся, вереща, словно крысиная стая. Он был слишком близко, Анна успела выронить зонд, попыталась отскочить назад, запнулась, упала… я услышал звенящий хруст и еще успел злорадно подумать — ибо нефиг таскать мечи за спиной… вскинула над собой Эмму…

Айсман так и не понял, что случилось, ведь он отпустил спуск почти сразу, это должна была быть короткая уверенная очередь, патронов на пять, не больше. Только плевал я на то, чего Шемяка хотел, свинцом плевал! И даже когда пружина рожка виновато щелкнула, я все еще продолжал слепо тыкать бойком в горячую пустоту патронника.

Пустота… вот ее-то я и чувствовал сейчас. Солнце в небе… голоса людей… все это было где-то далеко, в каком-то другом мире. Зачем, для чего, скажите, мне нужен мир, где нет Ее?

Эмма…

Надеюсь, она не успела почувствовать боль — ведь все произошло так быстро. Дубинка опустилась — и моя девочка, изящная, хрупкая… превратилась в мертвые куски металла и пластика… обломки. А я… смог лишь отомстить — только месть не воскрешает.

Ну почему ты позволила этой дуре подставить себя?! Зацепиться… выскользнуть из рук… это же так просто!

Мы ведь созданы не для смерти, мы рождены, чтобы убивать…

…почему же ты решила — спасти?

Глава 15

И когда рядом рухнет израненный друг,

И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,

И когда ты без кожи останешься вдруг,

Оттого, что убили его, не тебя.

Ты поймешь, что узнал, отличил, отыскал

По оскалу забрал — это смерти оскал,

Ложь и зло, погляди, как их лица грубы,

И всегда позади воронье и гробы.

В. Высоцкий

БЫВШАЯ ВЛАДИМИРСКАЯ ОБЛАСТЬ, СЕРГЕЙ

— Не завтрак, а подметки какие-то, — Анна, скривившись, отодвинула в сторону миску. — Жуешь, а вкуса никакого.

А ведь наверняка не жевала ты настоящих подметок, мысленно усмехнулся Айсман, на что угодно спорю — не жевала! Как и я — только я-то, прежде чем встретил Рудольфа, иной раз жрал такое, рядом с чем и подметка покажется говяжьей отбивной, нежненькой такой отбивной, с корочкой… до сих пор как вспомню, кишки к позвонкам прилипают!

Вслух, впрочем, он сказал, вернее, прочавкал совсем другое:

— Да ладно тебе, Ань. Что ты, в самом деле…

— Есть я хочу. Нормальную еду! А не то дерьмо, что нам подсунули.

— Более нормальной еды нам здесь не найти при всем желании, — примирительно произнес Сергей. — И продали нам эти люди то же, что и сами едят.

— За дюжину патронов могли б и курицу дать!

— Курицу? — повторил Шемяка. — Ну, подруга, мечты у тебя… эти курицы у них — единственные нормальные на леший знает сколько верст в округе! И то, слышала, что Василий вчера за ужином говорил? Без мутаций хорошо, если каждый седьмой цыпленок получается. Для них эти несушки на вес золота… которое, к слову, тут без надобности.

«И еще лет сто будет без надобности, — подумал он, — а то и больше. Разве что Сибирь наша еще чуток поднимется и торговлишку какую наладит, заморскую. Хотя… чем эти убогие торговать-то будут? Да и вообще, будут ли они через сто лет?»

Все познается в сравнении — только сейчас Айсман полностью осознал, насколько повезло Сибири. Без всяких кавычек повезло — тем, что не нашлось там большого количества целей, достойных межконтинентальной ракеты. А всякая мелочевка «малой и средней дальности» к ним за Урал попросту не дотянулась. Зато уж здесь, на бывшей европейской части СССР, натовцы развлеклись по полной программе.

— Хочешь — сам доедай этот… силос!

— И доем, — пообещал Сергей. — Свою долю прикончу и тебе подсоблю. А ты подумай, как дальше будешь нос воротить. Дальше-то, Василий говорит, с такими вот оазисами туго, а нам еще вокруг московского пятна крюк давать.

— А я не очень-то нашему хозяину верю, — задумчиво проговорила Анна. — Больно уж он неохотно подробностями делится.

— Что знает, — пожал плечами Шемяка, — тем и делится. Они же тут дальше подворья нос боятся высунуть… болотники и то не такие пуганые.

— Вот-вот. И ты ему веришь?

— Верю. Ань, ты сама подумай — у нас в скелеты и прочее тоже ведь далеко не каждый лезет. В гопачи народец куда охотнее идет, чем в следопыты. Да и с выживаемостью в нашей профессии не ахти как. А ведь у нас, Ань, как я сейчас понимаю, еще райские условия.