Чтение 25–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

Надо было намекнуть про прямую связь с герцогством Брабант, что входит в королевство Брохвил, где правит эта скотина Кейдан. Ладно, это потом. При случае.

Женщина — слабое, беззащитное существо, от которого невозможно спастись, но я все пытаюсь и пытаюсь, как та белка, что пытается выбежать из беличьего колеса. На выходе из зала увидел спускающуюся по ступенькам леди Беатриссу, застыл, все тело пронизала сладкая боль, но заставил себя изогнуться в почтительном поклоне.

— Леди Беатрисса…

— Сэр Ричард, — ответила она ровным, очень ровным голосом.

Легкий румянец коснулся ее щек, но смотрит прямо, лицо неподвижное, вся фигура как будто вырезана из дерева, только на шее часто-часто забилась тоненькая жилка.

— Хорошо ли спалось, леди Беатрисса? Почему так рано встали?

— Спасибо, сэр Ричард. Я встаю с петухами.

— О господи, — воскликнул я и подал ей руку, — хорошо, что я сплю сам. Никаких кур в постели. Тем более — петухов… Сны хоть приятные?

— Приятные, — ответила она с вызовом. Опираясь на мою руку, прошествовала в зал, чтобы все видели наше единение.

— Жаль, что на немецком, да? — спросил я знающе. — Эти дас ист фантастиш немного напрягают… Но это лучше, чем когда снятся всякие какашки. Хоть и к деньгам. Как представлю, что снится Биллу Гейтсу…

Она натянуто улыбалась, ни черта не понимая, да это и неважно, такие разговоры ведутся только для того, чтобы произносить звуки и улыбаться, это называется поддерживать общение. Помню, был в турпоездке по Англии, так вот при любой встрече, скажем, в лифте с совершенно незнакомым человеком, нужно обязательно сказать: «Какая великолепная погода, сэр!», на что другой обязательно должен ответить: «О да, замечательная!», хотя на улице дождь и ветер, на голову сыплются листья и сучья с птичьим пометом, через тротуар протянулись оборванные оголенные провода троллейбуса… Правила этикета, мать их, правильное общение! Я отодвинул кресло от стола, леди Беатрисса заученно сделала шажок, я так же заученно, словно механизм, придвинул, усадил галантно и, кланяясь, сказал достаточно громко, чтобы слышали за столом:

— Если хотите, чтобы ваши сны стали реальностью, — не спите!

После чего уже можно отступить и топать по своим делам, все нужные ритуалы выполнены, слова сказаны, отношения на виду у всех подтверждены.

Леди Беатрисса не стала провожать меня взглядом, слишком мы на виду, а я с самым деловым видом вышел из зала, а потом и из самого здания во двор.

Саксон, а теперь уже сэр Саксон, неутомимо руководит дюжими мужиками, что сложной системой рычагов и ремней втаскивают на верх стены огромное бревно. Там уже два покоятся на массивных рычагах, третье в самый раз, а больше — уже перебор. Саксон оглянулся, настороженное и гневное лицо озарилось улыбкой, будто из-за туч проглянуло солнце.

— Ваша светлость! Какие будут распоряжения?

— Никаких, — заверил я. — Кто лучше тебя знает, что нужно делать? Да, все забывал спросить, как там яйцо, что мы привезли по возвращении? Большое такое, кожистое?

Он оскалил рот в довольной улыбке.

— Сэр Ричард, похоже, только вы еще не знаете…

— А что?

— Вчера вылупился маленький такой драконыш… Не больше курицы. Даже есть сам не умеет, Франсуаза взялась за ним ухаживать. Сама жует ему булочки и в пасть запихивает. Скоро тот будет толстый, как гусь.

— Да, заботливый ребенок… Но ты бди, дел невпроворот, а жизнь чревата. Да, чревата.

Он подтянулся, ответил строже и без улыбки:

— Стараюсь. Замок всегда должен быть готов к обороне. А эти олухи не понимают. Вы куда-то собрались? Я удивился:

— По мне видно?

— Да, — ответил он с ухмылкой.

— Как?

— Не знаю. Но вы сейчас свистните свое черное чудовище, ворота откроются…

— Это ненадолго, — заверил я. — От силы на сутки. Максимум на двое. Я все-таки принял эти земли, Саксон. Видит Бог… да и ты видел, я не хотел их брать. Но раз уж взял, то постараюсь, чтобы здесь было… гм… хорошо.

Из главного здания вышел сэр Растер. Довольный, чуточку располневший, он прищурился от солнца, поднес к бровям ладонь козырьком.

— Сэр Ричард! Никак без меня надумали куда-то улизнуть?

Саксон улыбнулся:

— Вот видите. Не умеете еще скрывать свои планы, сэр Ричард!

— Да, — согласился я, — похоже, хреновый из меня выйдет правитель… Сэр Растер, а вы никак хотите проситься в компанию?

— Да ни за что! — отрезал сэр Растер. — Ни за какие сокровища и даже всех баб на свете!… А куда вы собрались?

— Как вы и предлагали, — ответил я любезно, — нужно прояснить отношения с бароном Тиролом. Нехорошо, когда с соседом такая неясность. И даже я бы сказал, не побоюсь грубого слова, неопределенность.

— Я с вами! — сказал он бодро. — Саксон, собери отряд…

— Стоп, — сказал я Саксону и ухватил за локоть. — Стоп. Мы еще не знаем, почему сэр Тирол проигнорировал нас. А я, как хорошо воспитанный паладин, о любом человеке должен думать хорошо. И так до тех пор, пока не докажет, что такое же говно, как и все остальные.

Растер застыл с выпученными глазами, а Саксон покачал головой:

— Иногда прозрение наступает поздно.

— Да, — поддержал Растер, — лучше на каждого думать, что говно. Не ошибешься.

— А если не говно, — добавил Саксон, — то радость нежданная. Для сэра Растера повод выпить… еще.

— Я христианин, — вздохнул я. — К тому же интеллигент сраный. Теперь никуда не денусь, повязан клятвой топать по восходящей: законы Ноя, Моисея, устав рыцаря, кодекс паладина, юного строителя коммунизма и, в конце концов, — программа строительства Царства Божьего на земле. Увы, я должен быть весь в белом. Хоть иногда и хочется поваляться в грязи. И даже чаще, чем «иногда».

Они смотрели с сочувствием, как на калеку, да я и сам иногда себя им чувствую. Любой человек стремится быть всесторонне развитым, то есть делать и подлянки ближним. Тем более дальним. А когда обязываешься быть только хорошим, то вроде бы неполноценный какой-то. Будто идешь по жизни со связанными руками.

Из здания вышла леди Беатрисса, я надеялся, что отправится либо цветочки сажать, либо проверять завоз зерна, но она обратила взор в нашу сторону. Все мы поняли, что надо делать, Саксон вздохнул сочувствующе, а сэр Растер, напротив, сказал с завистью в голосе:

— Граф Росчертский и граф Глицин все сшибали по дороге, когда бросались вот по такому взгляду…

— Спасибо, — сказал я, — утешили.

Я издали улыбнулся леди Беатриссе и пошел к ней, бодро выпятив грудь, напоминая себе, что настоящий мужчина хочет все, а настоящая женщина не знает, чего хочет. Похоже, мы оба ненастоящие: «все» мне и на фиг не нужно, зато леди Беатрисса четко знает, что нужно именно ей, все изложила в брачном договоре.

— В новый поход, сэр Ричард? — спросила она тихо.

Я смотрел в ее переносицу, стараясь не видеть огромных фиолетовых глаз, ее высоких скул, ее созданных для жарких поцелуев губ.

— Пустяки, — ответил я легко. — Отлучусь на день-два. Что-то непонятное с сэром Тиролом. Вроде он мой… ваш вассал, но присягу не приносит. В то же время его не называют в числе моих врагов. Поеду спрошу по-соседски.

— По-соседски?

— Ну да, без войска. Она сказала с тревогой:

— Вы не должны ехать один!

— И хотел бы, — заверил я, — да не сумею. Сэр Растер сочтет кровным оскорблением.

Она робко улыбнулась, но улыбка тут же угасла, в глазах боль и тоска, а когда она заговорила, голос подозрительно дрогнул:

— Сэр Ричард… откуда вы такой на нашу голову?

— Издалека, — ответил я туповато. — С Севера. Она вздохнула, в глазах подозрительно заблестело.

— А что там? — спросила она тихо. — Очень холодно?

— Зимой да, — ответил я.

Леди Беатрисса подошла ближе, запрокидывая лицо. Ее ведет некая сила, переломив волю. Я смотрел на застывшее лицо и ощутил, как и моя гранитная стойкость крошится, словно камень под стальным катком камнедробилки.

— А летом? — шепнула она.

Ее губы на глазах вздувались, краснели, становились лакомыми, как созревшие черешни.

— Летом, — ответил я хриплым голосом, делая титаническое усилие, чтобы не ухватить ее за плечи, не прижать, не впиться поцелуем в уже подставленные губы, — летом там есть то, чего в этих широтах нет и быть не может… Белые ночи!

— А что это?

Я неотрывно смотрел на ее широко распахнутые глаза, на полураскрытый в ожидании моих губ нежный рот, зажал себя в рыцарской булатной рукавице и ответил мужественным голосом идиота:

— Это когда дамы приглашают рыцарей на ночь.

Ее взгляд так долго не желал из нежного становиться холодным, что я уже забеспокоился, наконец она произнесла слабо:

— Странные у вас… обычаи.

Умный мужчина старается не давать женщине поводов для обид, но умной женщине, для того чтобы обидеться, поводы и не нужны. Однако есть женщины, которые не обижаются, даже когда стараешься их обидеть. В порядке самозащиты. Они слишком хорошо нас понимают, перед такими чувствуешь себя голым. Добро бы в спальне, а то на улице.

Мы одновременно сделали по крохотному шажку назад. По большому нельзя, слишком, а вот так именно то, что допустимо в такой крайне деликатной ситуации. Оба все поняли, оба преисполнились благодарности друг к другу за понимание и желание удержаться на краю пропасти.

Она опустила голову и вернулась в донжон. Массивные двери за нею закрылись с сухим щелчком, и я понял с внезапным холодком, что они отрезали ее от меня навсегда.

Сделать женщину счастливой, мелькнула горькая мысль, очень легко. Только дорого. В смысле, одними деньгами не отделаешься, а я как раз не готов жертвовать чем-то большим, подобно киплинговскому дураку.

И она не готова жертвовать смыслом своей жизни быть настоящей хозяйкой этих земель. Несмотря на свою хрупкость — сильная женщина, поистине с железной волей и железным характером, что время от времени дает трещину… ну да, я же неотразим, но если воспользоваться ее слабостью… и дать волю своей, то леди Беатрисса возненавидит и себя за эту слабость, и меня, что подчинил ее своей воле.

Нет, железно: у нее свои дела, у меня — свои. Любовь — великая вещь, но только для простолюдинов она все на свете… Нет, простолюдины и до любви не поднимаются, у них только секс, любовь — это уже этажом повыше, это привилегия среднего сословия, привилегия рыцарства…

…Но я, мать вашу, паладин! А у паладина дело всегда выше любви, даже самой страстной и безумной. Овладеть и швырять, как щепку в море, любовь может только недостаточно сильного человека.

Леди Беатрисса — сильный волевой человек. А я, надеюсь, тоже. Нужно только помочь один другому удержаться от этой низменной… ну ладно, одухотворенной тяги друг к другу.

Отныне я ни во что не вмешиваюсь, что бы она ни затеяла, а у нее, надеюсь, хватит благоразумия, чтобы не вмешиваться в мои дела.

ГЛАВА 13

Грохот копыт постепенно утих. Это из ворот мы вырвались красиво и грозно, а дальше кони перешли на экономный шаг. Чуть отстав на шажок, по бокам едут, покачивая перьями на шлемах, бравые и отважные Растер и Митчелл, руки на рукоятях мечей, глаза ищут, с кем бы подраться.

Барон Альбрехт провожал нас, стоя наверху стены. Я чувствовал, что не столько смотрит нам вслед, сколько озирает окрестности и уже прикидывает, что где разместить, дабы повысить рентабельность этой земли. А потом, если получится, опыт перенести и на всю Армландию.

У него самого, как сообщил Митчелл ехидно, земли совсем мало, а расшириться не удастся: соседи могущественные, сотрут в порошок.

Сэр Растер, как всеповидавший Гильгамеш, громогласно предупреждал, что вон там опасная круча, там прямо из стены высовывается рука и хватает все живое, что крупнее барана, вот там колючие кусты, что совсем не кусты, так как с началом засухи откочевывают севернее, а во-о-о-он там виднеются камыши, оттуда начинается болото и тянется на пару миль…

— Ну, — сказал Митчелл недовольно, — болото-то хоть обычное?

— Болото обычное, — заверил сэр Растер, — а вот жабы…

— А что за жабы?

— Крупноваты, — сообщил он. Видя наши непроницаемые лица, добавил: — Самые мелкие побольше рыбацкой лодки, а крупные так и вовсе с корабль… Когда у них свадьба, то сплетаются в такие клубки, что выше деревьев. А уж стонут и кряхтят так, что в окрестных деревнях у коров пропадает молоко…

Я вспомнил тех болотных гадов, что брачными играми ввергли леди Беатриссу в смущение, удивился:

— Как же перебираются из озера в озеро?

— По земле? — предположил Митчелл.

— Нет, — опроверг сэр Растер, — на сушу никогда не выползают.

— Тогда все озера, — предположил я, — остатки некогда единого великого моря?

— Не пойдет, — сказал Митчелл.

— Почему?

— В морях вода соленая, — объяснил он знающе, — а в озерах — нет.

— А в океанах?

— Насчет океанов не знаю, но в озерах точно несоленая.

Я вспомнил:

— А икра? Крупная или мелкая?

— Да как у простых лягушек…

— Тогда понятно, — сообщил я, — к утиным лапам прилипает, те и разносят. Икра липкая, заметили? Сэр Растер почесал в затылке:

— Да-а, надо смотреть, чтобы эти утки в мой домашний пруд не садились. Но разве уследишь… Митчелл поинтересовался:

— А большой у вас пруд, благородный сэр Растер?

— Да не очень, — ответил сэр Растер. — Даже маленький… По правде сказать, у меня вообще пруда нет! Да и какой пруд, когда и земли-то никогда не было! Я бесщитовой, кормлюсь военной добычей, а не налогами. Но вообще-то подумываю, что когда-нибудь осяду… и заведу большой пруд. С золотыми рыбками размером с коров. Толстых, жирных, вкусных…

Далеко слева обозначились белые строения, то ли город, то ли выбеленные, как кости, руины. Проступили над горизонтом крестики ветряных мельниц. Я сообразил запоздало, что там жилье, и нехилое, раз столько мельниц.

Довольно быстро начинает, как мне показалось, открываться береговая линия. Дорога пошла взбираться круто на цепочку холмов. Я повернул коня и погнал под углом, еще не соображая, что здесь вроде бы неоткуда взяться морю. Зайчик взбежал наверх так же быстро, как и по ровному, дыхание у меня остановилось: пустыня, настоящая пустыня, уходящие вдаль золотые спины барханов пересушенного песка…

Я оглядывался ошалело, за моей спиной не просто зелень, но и вековые леса, а под копытами Зайчика уже трещат крупные ракушки, тоже белые, ждущие прикосновения, чтобы рассыпаться в пыль, выглядывают высушенные черепа громадных чудовищ, такие исполины могут жить только в воде…

Сзади простучали копыта, сэр Растер прокричал быстро:

— Только не останавливайтесь, сэр Ричард! Только не останавливайтесь!…

— А что здесь?

Он указал на темнеющую вдали полоску деревьев.

— Гоните во-о-он туда. Там безопасно.

Мимо пронесся Митчелл, обеими руками держит повод, пригнулся, как гунн, сразу видно, что драться не собирается, что бы там ни выпрыгнуло из песков. Сэр Растер пришпорил коня и погнал следом.

Зайчик тихонько ржанул и пошел неспешным галопом. Белая хрустящая пыль фейерверками взлетает из-под копыт, иногда с щелканьем лопаются черепа страшных рыб, в воздухе свистят острые обломки костей.

В какой-то момент чутье заставило снять с пояса молот. В трех шагах от скачущего коня Растера вздыбился бугром песок, эдакий бархан, помедлил, словно всматриваясь термо или еще чем-то, и двинулся за Расером, быстро сокращая расстояние.

Молот ударил в бархан, когда тот внезапно вырос и начал загибаться грозной волной над прильнувшим к конской гриве всадником. Взвился золотой песок, раздался треск, словно лопнула баальбекская плита, во все стороны брызнули фонтаны крови.

И лишь тогда из-под земли донесся глухой болезненный рев. Не просто из-под земли, а как будто с огромной глубины, мол, здесь на поверхность некий подземный великан всего лишь высунул пальчик.

— А вот не высовывай, — бросил я.

Зайчик, дико кося глазом, такого вроде бы и он не видел, перепрыгнул озеро быстро впитывающейся в песок крови, я с молотом в руке оглядывался, но только фырканье скачущих коней и непрекращающийся треск ракушек под копытами.

Гряда деревьев приближалась, сэр Растер и Митчелл ворвались под густую тень, здесь копыта стучат иначе, разом остановили коней. Я на ходу повесил молот, оглянулся.

— Ну вы и даете! Не безопаснее ли объехать? Сэр Растер воскликнул бодро:

— Да оно не всякий раз кидается! Бывает, сто раз проедешь, а только на сто первый…

— Все равно, — сказал я сварливо. — Умнее объехать.

Митчелл сказал глубокомысленно:

— Конечно, умнее… Дурость переть вот так. Правда, зато по-рыцарски. С чего это станем уступать дорогу зверю?

— Вот-вот, — сказал Растер обрадованно. — Где наша гордость?

— Эх, — сказал я, — нет у вас уважения к ценности жизни…

— Что жизнь, — изрек Митчелл глубокомысленно, — если ее не прожигать — она сгниет.

Растер захохотал, сказал с удовольствием:

— Точно сказано! А когда не спишь, а вот так в седле, то жизнь всегда дает шанс изменить себя к лучшему. Правда, паршиво, что никогда об этом не говорит…

— Жизнь — штука хитрая, — подтвердил Митчелл, — поэтому удобный случай подворачивается, как правило, в самый неудобный момент. Вот помню как-то… нет, хоть тут и нет дам, но все равно, мы же не простолюдины, чтобы о таком рассказывать…

Сэр Растер покосился в мою сторону.

— Надо жить, как вот сэр Ричард: мечется между троном и виселицей! Ему не скучно. Митчелл вздохнул:

— Жизнь у нас, конечно, не удалась, но в остальном все прекрасно.

— Мне тоже кажется, — согласился Растер, — что вся моя жизнь — это несчастный случай, растянутый на десятилетия. Вчера я вообще хотел покончить жизнь самоубийством, но не нашел повода!

Они похохатывали, все чаще поглядывали на меня, приглашая присоединиться к легкому разговору.

— Если вы не смогли сделать свою жизнь прекрасной, — изрек наконец я, — значит, жизнь сделала вас.

Небо красное, словно после гигантского пожара, даже облака выглядят застывшими шарами огня. Далекая горная гряда темная, горят красным только ребра, но вода в реке, через которую идем по мелководью, удивительно голубая, даже синяя, насыщенно-синяя. С берега на воду падает тень, в том месте она темно-зеленая, зато здесь от наших ног настолько радостно-синяя, будто ее освещает другое солнце.

Я привстал в стременах.

— Вон там, — спросил у всезнающих искателей приключений, — и есть владения сэра Тирола? Или мы проехали мимо?

— Он, — заверил сэр Растер. — Хранитель старых традиций…

— Отлично, — ответил я с облегчением, — заночуем в замке, а не под открытым небом.

На ровном месте, вдали от горных кряжей и даже холмов, угрюмая и потрепанная временем башня высится среди полуразрушенных стен и заброшенных построек, единственная уцелевшая Бог знает с каких времен. При короле Утерлихе, как начал с удовольствием рассказывать Растер, в стране воцарился мир и длился — невиданное дело! — почти двести лет, из-за чего решили, что надобности в каменных крепостях больше нет, потому по всей Армландии… тогда она звалась как-то иначе, запамятовал, строили обычные удобные дома. Только некая большая семья по-прежнему обитала в этой неудобной и сырой крепости, заслужив прозвище помешанных чудаков.

Но однажды на страну нахлынули дикие орды. Конные племена настолько быстро завоевали королевство, а за ним еще и еще, пока не расшибли лбы о Хребет, что мало кто успел оказать сопротивление. Кочевники подвергли королевство страшному разгрому, увели в неволю сотни тысяч ремесленников, длинными вереницами тянулись караваны молодых девушек — их уводили на потеху в страну победителей, и только эту крепость кочевники так и не смогли захватить, а семья, владевшая крепостью, дала приют почти всем своим крестьянам.

Кочевники ушли, когда защитники уже отчаялись удерживать крепость. Кочевники, правда, и не пробовали брать ее приступом, даже не выставили пикеты, но все равно трудно было добывать пропитание в разоренной стране во время коротких вылазок. Однако, едва кочевники ушли, именно эта крепость и стала центром собирания земель. Лишь столетия спустя, когда снова заселили опустошенные земли, крепость начала терять свое значение, а окончательно перестала быть центром, когда оформились молодые и свирепые королевства.