застыла? Тебя не съедят.
на даче мальчишники. Он собирал нужных людей, под шашлычок и пиво, на свежем
воздухе, без посторонних ушей и глаз решались всякие важные коммерческие
вопросы. Дам на эти деловые праздники не приглашали, чтобы не отвлекаться.
Маргошей снимали лыжи перед крыльцом.
толстом белом свитере, с закатанными до локтя рукавами.
вскочив на ступеньку крыльца, чмокнула разъяренного пасынка в щеку, -
во-вторых, с наступающим старым Новым годом, в-третьих, я совсем забыла, что
ты должен приехать. Честно, ну совершенно вылетело из головы. Вот, Оленька
свидетель. Кстати, познакомься, это моя школьная подруга Оленька Гуськова.
Она недавно перенесла тяжелый грипп, ее непременно надо было вывезти на
свежий воздух. А больше некуда, ты уж прости меня, глупую. Но мы вам не
помешаем. Мы будем тихо, как мышки, сидеть, где скажешь...
на даче своей юной мачехи. Оле стало неловко. В самом деле, кому приятно
оказаться в роли незваного гостя на чужой даче? Она нервничала и никак не
могла справиться с креплением лыжи, металлическую скобу заклинило.
вообще, познакомьтесь, наконец. Оля, это Глеб Калашников, мой приветливый,
отлично воспитанный, гостеприимный пасынок. Глеб, это Оля Гуськова, моя
школьная подруга.
перед Олей, подергал скобу крепления. - Да, здорово заело. Придется
ампутировать ногу.
немного осунулось, стало почти прозрачным. Глаза казались огромными,
фантастическими, на щеках светился нежный румянец. Глеб Калашников тихо
присвистнул.
инопланетное. И никакой косметики, ни грамма. Все свое, живое, натуральное.
лыжами, подхватил Олю на руки и торжественно внес в дом.
Маргоша. - Настоящий джентльмен!
Он не терпел, когда кто-то нарушал его планы. Но теперь от гнева не осталось
и следа. Глеб был сама любезность. Он без конца подливал Оле шампанское,
кормил свежей клубникой и черешней, целовал ручки, отвешивал
головокружительные комплименты, смешно шутил, паясничал, вообще был
возбужден чрезвычайно.
мальчишник превратился в веселую вечеринку.
Бремена, строила глазки пройдохе-журналисту, который занимался рекламой в
солидном журнале для банкиров. Каждый из присутствующих мужчин чувствовал ее
особое внимание, это льстило самолюбию, однако лишних, ненужных иллюзий не
рождало.
глаза, - ты мне очень нравишься. Но я замужем, и прости, тебе не обломится.
Вот была бы я свободна, тогда - другое дело..."
ее выразительных взглядах и улыбках без особых усилий. Маргоша была
талантливой, очень талантливой актрисой.
компанию, впервые в жизни ела свежую клубнику и черешню в январе, на
заснеженной подмосковной даче. Слабость после гриппа, долгая лыжная
прогулка, мягкое тепло камина, шампанское в сочетании со сладким крепким
ликером "Белеус" сделали свое дело. К полуночи она уже почти дремала. Теплые
губы весельчака-хозяина что-то шептали ей на ухо, ненароком скользили по
щеке, по шее. Пальцы нежно перебирали ее густые шелковистые волосы, голова
кружилась все сильней.
Маргоша, - смотри не спугни!
экстерьером - и девственница? Кончай заливать!
какой-то неуклюжей шутке бременского пивовара.
не испугалась и не удивилась. Ей было так хорошо, что не хотелось открывать
глаза. Весь запас неизрасходованной романтической энергии, копившейся в ней,
выплеснулся наконец наружу в виде безумной, вечной любви. Тяжелая тоска
сменилась восторгом, таким же мистическим и роковым.
донжуанском веку, был слегка смущен столь бурным восторгом прекрасной
девственницы. Он ждал чего угодно - слез, робости, гневного сопротивления и
был готов с успехом преодолеть любые сложности. Однако не было ни
сложностей, ни сопротивления. Оля бормотала восторженные слова про вечную
любовь.
знатоком женской психологии. Его на мякине не проведешь. Это сейчас она за
него умрет, а завтра будет капризно клянчить новую шубку, колечко с
бриллиантиком. Знаем мы эти штуки... Однако ведь правда девственница,
елки-палки.
ничего, что можно купить за деньги. Ее любовь была совершенно бескорыстна и
чиста. Она хотела только одного - быть рядом с Глебом всегда, каждую минуту.
Она говорила, что не может делить его с другой женщиной, и требовала
развестись с женой. Иногда рыдала и даже теряла сознание. Говорила, что
покончит с собой. Рассуждала о грехе и блуде. Не видела никаких препятствий
для развода, так как с женой Глеб не был обвенчан в церкви.
Ольгой потихоньку. Что тебе стоит? Никто не узнает, а она успокоится хоть
немного. А то ведь и правда сотворит с собой что-нибудь...
Просто устрой ты этот спектакль. И тяни время, скажи, мол, не можешь бросить
Катю так вот сразу, надо разменивать квартиру, а сейчас недосуг. В общем, не
мне тебя учить.
становилось не по себе, когда он представлял, что древний обряд будет для
него всего лишь спектаклем. Страшновато, паскудно как-то венчаться при живой
жене, давать торжественное обещание вечной верности странной,
непредсказуемой Ольге.
Возможно, он и расстался бы с ней. Слишком утомительным стал этот роман,
слишком много требовал сил и вранья. Но каждый раз, решая сказать свое
мягкое тактичное "прости", он смотрел в ее сине-лиловые огромные глаза,
вдыхал запах шелковых светло-русых волос и думал: "Нет. Только не сейчас. Не
сегодня".
весело и легко. Только один человек молчал, не смеялся, почти ничего не ел и
не пил.
круглых глазок. Но этого никто не заметил.
и Кё" неподалеку от Кольцевой дороги. Из машины вышли двое угрюмых
широкоплечих кавказцев. Одеты они были стандартно - дорогие кожанки,
приспущенные штаны. Потом, покашливая, не спеша, вылез третий, высокий,
страшно худой, почти лысый. Ему еще не перевалило за тридцать, но выглядел
он на все пятьдесят. В сутулой костлявой фигуре было что-то болезненное,
старческое.
каким-то жирным пахучим лосьоном. Низкий скошенный лоб, маленький,
востренький, как голубиный клюв, носик. Бирюзовый дорогой костюм болтался на
хилом теле, как мешок на огородном чучеле. Некоронованный вор Голубь мужской
красотой не блистал, зато блистал золотом часов "Ролекс", бриллиантами трех
массивных перстней.
под шелковой огненно-красной сорочкой висела толстая платиновая цепь.
Крупными бриллиантами высокой пробы посверкивали запонки и галстучная
булавка.
Чернокожий швейцар в розовой ливрее с серебряными галунами поклонился почти
до земли.
настоящими почерневшими корабельными якорями в декоративной ярко-зеленой
тине, было пусто и тихо. Ни души. Только метрдотель в .смокинге и два
официанта, одетые в матросские костюмы, стояли наготове, вытянувшись по
струнке.
невысокий, крепенький Валера Лунек, одетый так же, как два его
телохранителя, - кожанка, джинсы. Никаких перстней и цепей. Жидкие
темно-русые волосы подстрижены строгим военным бобриком.
Максимов Альберт
Контровский Владимир
Аникина Наталья
Корнев Павел
Шилова Юлия
Афанасьев Роман