но они этого даже не заметят. Главное, чтобы никто не приносил себя в жертву
чужой гениальности...
стать достаточно известным ученым. Ее статьи публиковались в специальных
журналах, ее имя уже знали микробиологи Европы и США, ей пророчили большое
будущее в науке. У них с Никитой была дочь Соня десяти лет. Научная работа
отнимала все Танино время, и ее постоянно мучила совесть, что ребенок растет
как трава в поле, без присмотра.
накрывали ее с головой. Она казалась самой себе тупой и бездарной, свои
теоретические разработки считала блефом и околонаучным трюкачеством. Все
валилось у нее из рук, она нервничала из-за любой ерунды. Странность
заключалась в том, что причинами депрессий бывали вовсе не неудачи.
Наоборот, если что-то в ее работе не ладилось, она азартно преодолевала
препятствия, выходила из тупиков, легко переносила бессонные ночи, могла
сутками не вылезать из лаборатории. Однако как только эта научная гонка с
препятствиями завершалась победой, Таня сникала, мрачнела. Никто не понимал
этого, ее поздравляли с очередной удачей, о результатах ее исследований
писались восторженные отзывы в научных журналах. Но никакого удовлетворения
она не испытывала. У нее начиналась очередная депрессия, и выйти из этого
состояния ей помогала только работа.
предела и на радость не оставалось сил. К тому же она была напрочь лишена
тщеславия, на восторженные отзывы реагировала вяло и равнодушно. Сейчас,
заканчивая диссертацию, она была на грани нервного срыва.
конференцию. С докладом, - мрачно сообщила Таня. - Ребенка жалко. Научная
мама, научный папа... Как говорит Соня, оба психи сумасшедшие. Я - в
Хельсинки, Никита - в Армавир, установку испытывать. Одновременно.
Представляешь? А свекровь в больницу ложится на обследование.
творческими проблемами и тупиками научного прогресса. Дело было в том, что
ребенка придется везти на дачу к Никитиной сестре, с которой и у Тани, и у
Сони очень сложные отношения. Клубок этих сложностей потом предстоит
распутывать целый год. Тане придется выслушивать жалобы на то, что девочка
дурно воспитана, слишком много ест, слишком поздно ложится спать, не
выказывает должного почтения, и вообще никто не ценит те великие жертвы,
которые одинокая, насквозь больная Лидия Николаевна Логинова постоянно
приносит беспутному семейству своего брата.
разговоры вести обо всем на свете.
перевожу. И мама будет рада.
всякими родственниками на даче. И мне спокойней... Просто стыдно свое чадо
постоянно подбрасывать. Не мать, а кукушка. Если бы я могла ее в Хельсинки
взять...
сказала.
Лет с двух девочка гостила у нее по несколько дней, и никаких сложностей,
никаких проблем с ребенком не возникало. Наоборот, для Веры это всегда был
праздник. Ей нравилось кормить Соню, укладывать спать, понемножку заниматься
с ней английским, читать на ночь те детские книжки, которые сама Вера очень
любила, но просто так, для себя, не стала бы перечитывать. А тут был
замечательный повод вернуться к Пеппи Длинный Чулок, Тому Сойеру, Робинзону
Крузо и ко многим другим любимым героям. Соня уже с пяти лет могла читать
сама что угодно, однако слушать, как читают вслух, ей нравилось значительно
больше.
кукольный театр, когда Соня стала старше, с ней вместе было интересно
сходить в Пушкинский музей, в консерваторию, во взрослые театры на хорошие
спектакли.
жена и мать, что она рано выйдет замуж, нарожает детей и ее дом будет всегда
пахнуть пирогами. Возможно, если бы она не встретила в пятнадцать лет Стаса
Зелинского, все именно так и сложилось бы в ее жизни. Но сложилось
по-другому, и теперь, к тридцати, в ней накопился огромный запас
невостребованной нежности. Она не умела жить для себя, ей надо было
обязательно о ком-то заботиться, кого-то нянчить, жалеть, кормить. Поэтому
она с удовольствием брала к себе Таниного ребенка. И девочка души в ней не
чаяла.
строгой. Впрочем, Соня никому на шею не садилась, у Верочки она вела себя
даже лучше, чем дома.
***
чтобы согреться и перекусить. Однако по привычке стал вслушиваться в
разговор за соседним столиком.
лучше, но мне и так хватает, - говорил толстый, обрюзгший мужчина лет
сорока, в светлом пиджаке, с массивным золотым перстнем на мизинце.
большими, навыкате, бледными глазами, прямо-таки умолял своего приятеля.
ты же меня знаешь.
пятизвездочного коньяку, в которой осталось совсем чуть-чуть, на самом
донышке. Толстый слил этот остаток себе в рюмку, выпил, кинул в рот лимонный
ломтик, сжевал, не морщась.
мне кранты. Я обещал. Подошла официантка, двое за столом замолкли.
по-московски, так увлек его разговор за соседним столом.
- бабка-параличка, мать-алкоголичка и этот сучонок. При таком раскладе с ним
все может случиться. Выпадет, к примеру, из окна. Станет по улице шляться,
машина собьет. Либо на помойке какую-нибудь тухлятину-отраву подберет,
сожрет, и с концами. Пять лет всего, соображения - ноль. Голодный все время,
как собака бродячая. И никто за ним не смотрит.
Прыщ, не могу, - толстый помотал головой, - и не уговаривай.
бульвар. Как подумаю, прямо душа болит. И ведь такую там вонищу, такую срань
развели, бабка под себя ходит, хозяйка пьяная валяется. Это ж несправедливо,
когда в такой хате в центре Москвы всякая шваль живет. Не могу, замочу я
сучонка. А, Кузя? Я ведь сделаю все по-тихому, чистенько. Никому и в голову
не придет.
становились все громче.
оставить, что ли?
совсем. Кто твою "Таврию" остановит? Была бы иномарка, тогда - да. Ну что
решили-то, а?
произнес со вздохом:
поесть, погреться. А в итоге так и не съел ничего, и замерз еще больше".
улицу.
отодвинуть кружевную занавеску, чтобы увидеть, как толстый Кузя подбежал к
новенькой желтой "Таврии", оглядел ее со всех сторон, открыл дверцу,
выключил сигнализацию.
пробежки до машины дышал часто и тяжело, с хриплым присвистом. Но Володя
этого уже не слышал. Он подозвал официантку, попросил счет, расплатился и
вышел из кафе.
грязи и в голоде, но поживет. А зло должно быть наказано.
Сокольниках, не пострадал никто из прохожих. Те, кто находился внутри, были
разорваны в клочья. Корпус машины остался цел. Личности погибших, водителя и
пассажира, удалось установить. На момент взрыва за рулем находился Кузько
Генрих Иванович, 1950 года рождения, известный в определенных кругах как
Кузя, черный маклер, хитрый и скользкий квартирный мошенник. Пассажир,
Дементьев Александр Михайлович, 1970 года рождения, был дважды судим и