почти не сомневался, что знаю, кто он такой. Вот только имя-отчество не мог
припомнить.
обидеть вас? либо, паки того, оскорбить напрасным подозрением? Но если вы
что-то нашли? что-то странное, непонятное? может быть, пугающее? будьте
осторожны, батенька мой!
Со знанием классических языков, от древнеславянского до латыни! - Милостивый
государь, - произнес я с вежливым придыханием, - не могли бы вы выразиться
более определенно?
футляре особенного цвета? черный, красный, голубой? Футляры небольшие, в
форме цилиндриков, с плотными крышками? Так вот, Дмитрий Григорьевич, не
открывайте черный и красный футляры. Ни при каких обстоятельствах! Прошу
поверить, я забочусь лишь о вашей безопасности. Я - врач, Дмитрий
Григорьевич, я клятву давал? клятву Гиппократа? Вы понимаете, что это
значит? ?Давал ты клятву, старый пень, - промелькнуло в моей голове, - а
потом такое напридумывал, что взглянуть страшно!? Но вслух я трагическим
тоном пробормотал:
черный амулет? как раз перед отъездом на симпозиум? нашел его на даче? после
несчастья с нашим общим знакомым? Что теперь, профессор? Что со мною будет?
вдруг запершило в горле. Справившись с приступом, поинтересовался:
объявилось? Я запутался. И уехал на симпозиум, от греха подальше. - Никому
их не отдавайте! - Голос был близок к панике. - Никому, Дмитрий Григорьевич!
Никому, кроме меня!
дней. Ждите и не волнуйтесь. Только не открывайте черный и красный футляры!
Он повесил трубку, в ней что-то снова пискнуло, и я витиевато выругался.
Конспиратор хренов! Значит, черный и красный не открывать, а голубенький -
можно! Так сказать, для наслаждений души и тела? Впрочем, что гневаться и
сердиться? Косталевский (сомнений не было, что звонил именно он) добавил
ценную информацию, которой тут же сыскалось место на моей воображаемой
схеме. Теперь я знал, что гаммиками похищен красный амулет, что амулеты
именуются гипноглифами и что они бывают разной силы или, верней,
представляют для окружающих разную степень опасности. От одних хохочешь или
прыгаешь в постель к любимой, а от других? Что? Что именно? Черный гипноглиф
не оказал на меня воздействия? вроде бы не оказал? правда, я любовался им в
одиночестве? А как положено? Вдвоем? Или втроем? Тогда как белый? Я вдруг
подскочил, сообразив, что о гипноглифе белого цвета речь у нас не шла. Но
разве он не представлял опасности? Странно? Если уж о чем предупреждать, так
о неполадках с головой и вероятной амнезии? Или тут был коварный умысел?
Откроет Дмитрий Григорьич, батенька мой, белый футляр, посмотрит, поглядит -
и позабудет обо всем на свете? Забудет Сержа Арнатова, и Косталевского, и их
катализаторы-гипноглифы, и собственное имя? Почему бы и нет? Очень изящное
решение проблемы!
что она еще пригодится, дозрев до кондиции в запасниках подсознания. Есть
многие виды ловушек, засад и капканов, но самые надежные из них - те, что
лишают доверия к собственному рассудку. К своей компетентности, знаниям,
памяти? Я сталкивался с этим не раз и знаю, что потерявший веру в себя -
конченый человек. А что такое, кстати, человек? На девяносто пять процентов
- память плюс пять процентов самомнения.
еще одной идеей: о том, что Косталевский не доверяет никому. Даже команде
остроносого, хоть тот являлся, несомненно, его куратором по линии секретных
ведомств. Однако: ?Никому не отдавайте!.. Никому, кроме меня!..? Крик души,
можно сказать. Даже вопль.
бросил это занятие, снял трубку и позвонил в ?Голд Вакейшн?, дабы высказать
благодарность за приятный и пользителъный отдых. В начале нашей короткой
беседы в трубке опять что-то пискнуло - чуть слышно, но весьма
многозначительно. Томимый дурными предчувствиями, тревожась, что разговор с
Косталевским записан, я перебрался в квартиру Дарьи и сделал пару звонков -
в справочную Аэрофлота и компанию ?Бритиш Эвэйс?, интересуясь ценой билетов
до Нью-Йорка. У Дарьи тоже пищало. Может, перекликались вольные ветры эфира,
а может, наши жилища были нашпигованы ?жучками? - ведь аккуратно вскрыть
замок и учинить негласный обыск не составляет проблем.
мрачную ухмылку Сатаны и торопливо влез в компьютер. Его не включали.
Определенно не включали. Никаких следов хищения: все файлы, каким полагалось
бы в этом случае изобразить сквозняк, целехоньки и на своих местах. Все
цело, базы и программы, все тайны и секреты, чужие и мои, и никаких попыток
вскрыть и поживиться информацией. На этот счет сомнений не было. Я редко
пользуюсь паролями, схемная защита надежнее, и, чтобы забраться в мою
машину, нужно знать, как включить и где включить. А если не знаешь, то фарт
проедет по ушам, как выражаются в краях обетованных, за Воркутой и Колымой.
Немного успокоившись, я сделал вид, что ничего особенного не случилось, и
начал дозваниваться Мартьянову. В своих магазинах он отсутствовал, но
обнаружился на Васильевском, в агентстве ?Скиф?, слегка запыхавшийся, но
бодрый.
Подъедешь к четырем в агентство? Раньше не выйдет. Я тут чечако натаскиваю?
пополнение новобранцев? Ребята крепкие, но об охранной службе ноль понятий.
синим, вечером лунным, был я когда-то красивым и юным, - задушевно сообщил
Мартьяныч. - Ну, приходи! К четырем. Почему его сегодня на Есенина потянуло?
Может, юбилей? Я включил телевизор, прослушал новости, но о великом поэте в
них не сказали ни слова. Вообще ничего экстраординарного - вроде налета
боевых драконов из Персии на Вашингтон - не случилось.
в Чечне украли трех англичан и двух французов; по Москве маршировали
заединщики в черных рубахах, а в строительных магазинах наблюдался острый
дефицит саперных лопаток. Во всех же прочих местах богоспасаемой отчизны все
было тихо, все шло путем: врачи отказывались лечить, учителя - учить;
шахтеры лежали на рельсах, а шахты - в руинах; Центробанк сражался за
стабильный рубль, а все остальные - за выживание; парламентарии прибавили
себе зарплату, а грань между пенсионерами и нищими успешно стиралась - те и
другие дружной колонной переселялись на кладбище.
обед: окрошку и свиные отбивные с рисом. Это являлось веским
доказательством, что в Дарье счастливо соединились два начала:
возвышенно-романтическое и кулинарно-прагматичное. Я пообедал, выпил кофе и
поехал к Мартьянову, размышляя о тайнах женской души. Окрошка была
превосходной: я не пробовал такую лет пятнадцать, с тех пор, как скончалась
мама.
особнячке, а сам особняк прятался за домами, что на углу Десятой линии и
Малого проспекта. Я вылез из метро на ?Василеостровской?, закурил,
принюхался к воздуху (тут он особенный - смесь бензиновых паров с влажным
ароматом близкого залива) и зашагал к Десятой, а по ней - к Малому. День был
прохладный; скудное петербургское лето кончалось, а за семью морями и семью
горами, в теплой щедрой Андалусии, лишь начинался бархатный сезон. Эта мысль
вызвала у меня острый приступ ностальгии.
тридцать пять, прежде находился матмех, и я успел тут поучиться - до того,
как всех физиков, химиков и математиков переселили в Петродворец. Здание
бывшего матмеха все еще относилось к университету, но его массивные двери
были плотно затворены, а в окнах не наблюдалось признаков жизни. Над дверями
висела поцарапанная табличка, на которой я разобрал лишь одно слово -
?Научный?, а ниже, на стене, мелом было накорябано: ?Одна наука на Руси - не
верь, не бойся, не проси!? Несомненно, этот лозунг обладал высшей степенью
интеграции и хронологической протяженности; он оставался справедлив и во
времена Ивана Грозного, и в кровавую петровскую эпоху, и в период диктатуры
пролетариата, и сейчас, в славные годы разгула российской демократии.
Повторяя в такт шагам - не верь, не бойся, не проси!.. - я добрался до
Малого, свернул направо, проник через арку во двор, приблизился к розовому
особнячку, был узнан неусыпной стражей и допущен внутрь. Внутри имелся
коридор с выходом к лестнице и парой дверей: одна вела в туалет, а другая -
в тренировочный зал (он же раздевалка и аудитория для теоретических
занятий).
недотеп-охранников? Не знаете? Ну, так я вам повторю: есть одна хорошая
Шломо Вульф
Роллинс Джеймс
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Прозоров Александр