Чтение 25–й страницы книги ~Рай без памяти~

- Отец француз, мать из американского сектора.

Он кивнул в знак того, что поверил, только поморщился:

- Акцент остался.

- Я говорю с акцентом на обоих языках, - виновато признался я,
продолжая играть.

- Приза не получишь: скачки любительские, - продолжал он, пропустив мою
реплику, - но можно наградить и по-другому. Что бы тебе хотелось - денег?
Должность? Я мог бы перевести тебя в большую газету.

Он уже знал все о моей профессии в этом мире. Тем лучше: пойдем, как
говорится, ва-банк!

- Я бы хотел поступить в полицию, - решительно произнес я.

Бомба не бомба, но маленькая бомбочка разорвалась за столом. Вероятно,
так посмотрели бы на меня, если б я попросил птичьего молока. Только
Корсон Бойл не удивился.

- А почему, мальчик, тебе приглянулась полиция? - спросил он с хитрой
усмешечкой.

На "мальчика" я не обиделся: карта шла в руки.

- Потому что простой патрульный стоит дороже любого служащего.

- А если у служащего текущий счет в банке?

- Мундир патрульного стоит чековой книжки.

Корсон Бойл засмеялся, но без насмешки, а дружелюбно и поощрительно.

- Значит, мундир патрульного? - повторил он.

- Не совсем, - расхрабрился я. - С аксельбантами.

Аксельбанты носили только продполицейские.

- Ого, - сказал Бойл, - мое ведомство. Чем же оно лучше другого?

- Выше другого.

- Чем?

- Правом распоряжаться жизнью любого прохожего.

- А ты честолюбив, мальчик, - заметил Бойл. - Впрочем, честолюбие для
патрульного не порок. Скорее достоинство.

- Значит, можно рассчитывать на вашу поддержку?

Или я поторопился, или сделал неверный ход, только он ответил не так,
как мне бы хотелось:

- К сожалению, даже моя поддержка еще не лицензия на мундир с
аксельбантами. В продполицию принимают только сдавших экзамен. А экзамен
не легкий. Даже для победителей гандикапов.

- Я не боюсь.

- Тебя уведомят, - сказал он, уже отвернувшись к окну, в котором
промелькнула пестрая группа всадников: начался новый заезд.

Я понял, что моя миссия окончена, неловко повернулся и молча ушел, злой
и растерянный. Честно говоря, непредусмотренный экзамен меня пугал. Один
неосторожный ответ - и вся затея Сопротивления ставится под угрозу. И не
только затея - люди! Хони Бирнс, Маго, Фляш. Да и вообще, мало ли что
уготовано мне в этой полицейской клоаке? Вдруг они заставят меня стрелять
в человека: может быть, так они проверяют меткость глаза, или крепость
нервов, или какую-нибудь палаческую жилку. На лбу у меня выступили
капельки пота, хотя на улице было совсем не жарко. Хорошо, что в
раздевалке не было Хони Бирнса и я мог ускользнуть незаметно: рассказывать
о подробностях своего визита в ложу полицейского мецената мне совсем не
хотелось.

По возвращении я никого не нашел в нашей "казарме" и, не задерживаясь,
побрел в ателье с тайной надеждой поймать Фляша, но застал одну Маго.
Планы Джемса о "пятерке" и "руководстве", с которыми он пошел с нами в
маки, были кем-то исправлены. С первой встречи в ателье нашей
руководительницей стала Маго; лишь Зернова, вероятно, из-за его работы у
мэра Города связали с кем-то другим, спрашивать о котором не полагалось.
Потом со мною начал встречаться Фляш, должно быть, в связи с новым моим
заданием. Но Маго по-прежнему была нашим общим Виргилием, с готовностью
проводящим каждого по кругам здешнего ада. А поскольку передо мной
открывался еще один круг, лучшего собеседника, чем Маго, незачем было
искать.

- Камзол лиловый, лошадь караковая, - встретила она меня.

- Гнедая, - поправил я.

- Почему же раскис?

Пришлось объяснить почему. О скачках она уже знала. Ее интересовал
разговор с Корсоном Бойлом: "Все, все с самого начала!" Я рассказал с
самого начала.

- Все идет по плану.

- А экзамен?

- Детские игрушки. Ты же умнее их в сто раз.

- Смотря что спросят.

- Стрелять умеешь. Хотя... постой, постой: говори, что умеешь стрелять
из лука. Только из лука. Ссылайся на глазомер, а "смитывессона" даже в
руках не держал.

Она так и сказала - "смитывессона". Я засмеялся:

- А ты знаешь, что такое "смит-и-вессон"?

- Автомат.

- А почему он так называется?

Она пожала плечами: мало ли почему?

- Потому что изобретателей звали Смит и Вессон.

- До Начала?

- Конечно.

- И ты все помнишь? - спросила она с завистью. - Счастливый.
Когда-нибудь и мы все вспомним: Фляш говорил, что память
восстанавливается. Иногда подсказка, слово какое-нибудь - и ты
вспоминаешь. Какая-то особая память.

- Ассоциативная, - сказал я.

- Вот-вот. Помнишь, ты сказал что-то, а я вдруг вспомнила, как
называлась школа, где я училась в детстве. Лангедокская школа. Интересно,
почему это - забыто, а вспоминается?

- Ячейки мозга, где записана информация о прошлом, у вас пусты, -
постарался я объяснить как можно популярнее, - информация стерта. Но не
совсем, не до конца - какие-то следы все-таки остаются. Тут и приходит на
помощь ассоциативная память: она проявляет эти следы.

Мы замолчали оба, думая о своем.

- Знаешь, что бы я сделала на твоем месте? - вдруг спросила она.

- Я не телепат.

- А что такое телепат?

- Если я скажу, что я не энциклопедия, ты спросишь, что такое
энциклопедия. Так что давай сначала: что бы ты сделала на моем месте?

- Дали бы мне автомат - тебе же дадут - ну, повернулась бы и вместо
цели - по экзаменаторам! Одной очередью.

- Спички, девочка, не тронь. Жжется, девочка, огонь, - перефразировал я
Маршака по-французски. - В детстве меня за спички пороли.

- Автомат не спички.

- И тебя не выпорют, а повесят. И это еще не самое худшее.

- А что самое худшее?

- То, что одновременно с тобой повесят и меня, и фляша, и всех твоих
знакомых и соседей по дому, включая консьержку, за то, что не донесла о
тебе вовремя.

- Консьержку не жалко.

- А других?

- Один из Запомнивших рассказывал, что в настоящем Сопротивлении, в
том, что было до Начала, - сказала она, глядя сквозь меня, - врагов
убивали, не считаясь с репрессиями.

Я подумал, что, если тут же не поправлю ее, потом уже будет поздно.

- Во-первых, считались. В подготовке любого покушения всегда
учитывались и его целесообразность, и безопасность его участников, и число
возможных жертв, и размах ответных репрессий. Во-вторых, нельзя
механически сопоставлять события, обусловленные различными историческими
условиями. То, что годилось вчера, непригодно сегодня, и наоборот.

- Мы все больны собачьей старостью, - вырвалось у Маго с таким
несдержанным гневом, что дальнейший разговор уже не мог состояться.

Я поспешил уйти.

Кем могла быть Маго на Земле? Такой же приемщицей заказов в таком же
заурядном фотографическом ателье? Едва ли. Девушки из парижского бытового
обслуживания, как правило, стихов не пишут. Студенткой Сорбонны? Судя по
ее семантическим интересам, возможно. Но откуда в ней такой ожесточенный,
яростный фанатизм? Может быть, это гостья из сороковых годов, воссозданная
по воспоминаниям какого-нибудь сопротивленца? А может быть, просто новая
Раймонда Дьен? И где подсмотрели ее "облака"? В Сен-Дизье или в Париже, в
ячейках памяти подвернувшегося экс-гестаповца, который эту Раймонду
замучил? А какая судьба уготована ей здесь, в этом мире, только
биологически повторяющем наш, но уже живущем по своему хотению и
разумению? Нет, что-то мы с Фляшем в Маго недопоняли.

Размышления мои прервал Джемс, поджидавший меня под кронами
Тюильрийского парка, вернее, его уменьшенной и урезанной копии.

- Сядь, - сказал он оглядываясь: никого поблизости не было. - Есть
разговор.

Оказывается, он тоже все знал о скачках.

- Зачем тебе эти скаковые рекорды? Дешевой известности захотелось?
Колонки в "Суар" или фото на обложке "Экспресса"? Наш сотрудник -
победитель в любительском гандикапе! Звезда "Олимпии" Тереза Клеман
увенчивает его золотым галуном, содранным со штанов очередного любовника!
А может быть, этот спектакль только повредит нашему делу?

Я понял, что он ничего не знал о задании Фляша. Не знал и о моем
разговоре с Корсоном Бойлом. Значит, следовало выкручиваться и молчать: на
орбите, вычерченной для меня Зерновым и Фляшем, спутников у меня не было.

- Хороша больно лошадь, - виновато признался я. - Видел ее как-то на
съемке. Соблазнился. Не лошадь - вихрь!