что наша пресс-конференция отражает в миниатюре любое из предстоящих вам
совещаний ученых мужей. Только вопросы будут каверзнее и скептицизм
насмешливее.
оппонентов.
13. СЕЛЕСТУ ПРЕДСТАВЛЯЮТ ЕПИСКОПУ
отвалил от причала и закачался на белых гребнях прибоя. Шпагин,
прислушиваясь к ровному журчанию мотора, азартно спорил с "капитаном"
Смайли о качестве двигателей. "Вольво" - с такой игрушкой только детишек
по воскресеньям катать... Сюда бы парочку "холман-моди" - и на гонку в
Сан-Франциско... Еще бы устройство для подзарядки аккумуляторов... Мало!..
А регулировка триммеров на транце?.."
вызывал улыбку. "И это взрослые дяди: одному почти тридцать, другому
полсотни. Дали им игрушку, и оба довольны, как школьники. А какая игрушка
устроит этого? - Он посмотрел на сутулую спину согнувшегося впереди
епископа. - Игрушка - Бог? Ну нет, пожалуй... Для него все это слишком
серьезно".
недельной давности. Тогда, вернувшись из очередной поездки на остров,
Рослов зашел навестить захворавшего епископа. Он застал его на веранде не
в сутане, а в теплом стеганом халате, да еще закутанного в кусачий
шотландский плед, но отнюдь не утратившего своей привычной холодноватой
сдержанности.
стоявшую перед ним на низком полированном столике. В бутылках содержались
отнюдь не микстуры.
медленно и серьезно:
что она стала зыбкой и нереальной мечтой, которую грубо разрушит всякий
реальный исход. Кто он, этот таинственный невидимка над островом? Бог?
Тогда миллионы простых смертных понесут к нему свои сомнения и страхи,
горести и неудачи, разбитые сердца и неизлечимые болезни. "Господи! -
скажут они. - Помоги нам. Ты же всемогущ!" А что он им ответит, чем
поможет им этот бессильный дух? Где его руки, чтобы обнять страждущих, где
его силы, чтобы исцелить болящих, где его кровь, чтобы напоить жаждущих,
где его тело, чтобы накормить голодных? Вы понимаете, что тогда будет?
человек, и Рослов не знал этого человека - яростного и непримиримого.
конец чистоте, конец нравственности, конец идеалам, конец счастью, конец
миру.
малярией больной, возражать которому нужно было осторожно, не обижая его
веры, но умно и толково вскрывая лживость его христианской догматики.
горячо:
разрушили миф, но оставили его догмы, превратив их в устои своего
общества. Мы с вами требуем от человека одного и того же: всемогущих
десяти заповедей чистоты человеческой!
вы - в Бога; мы верим человеку, а вы - мифу о нем; мы верим в силу и
справедливость человека, а вы - в силу и справедливость слова Божьего.
Сила разрушать и сжигать, грабить и убивать, резать и насиловать. Эту силу
вы имеете в виду?
мечтать и любить, великую силу жить и бороться за счастье других.
улыбнулся. - Чему смеетесь? - окончательно рассвирепел Джонсон. - Это мы,
христиане, взываем о любви к человеку, это мы, пастыри, зовем его к
согласию и миру. А чем отвечают люди? Знаете, сколько было мирных лет в
истории человечества? Двести девяносто два года из пяти тысяч! Простая
арифметика: четыре тысячи семьсот восемь лет человечество раздирали войны,
междоусобицы, побоища и распри!
епископ не принял вызова.
согласился он. - Одна из самых жестоких, кровавых и бессмысленных. Хотя, -
со вздохом добавил он, - любая война жестока и бессмысленна.
философских семинарах в Московском университете, не сложив оружия, рвался
в атаку.
всегда осмысленна. Важно только, какой умысел ею движет. А чтобы его
понять, надо знать политику, которую проводят люди, войну развязавшие.
Основы этой политики заложены в системе экономических отношений, в
государственном и общественном строе. Не было войн, не имевших
политических, классовых целей, потому что только политика правящих классов
определяет цели войны. И ни к чему говорить, что войны бывают разные -
справедливые и несправедливые. Даже на нашем коротком веку мы повидали и
те и другие.
не знаю.
обернувшись, спросил:
Поверите, как и он.
Рослов, следя за вспененным следом катера. - Вдруг он не согласится
поставить заказанный мною спектакль. А ведь это опыт не для епископа - для
меня, для науки. Ведь это я хочу проверить, рождаются ли миражи Селесты
нашими биотоками. Опыты ставит он, а не наши ли мысли подсказывают ему
темы опытов? Мы, так сказать, и лаборанты и кролики, для которых эти опыты
не всегда приятны. Смайли до сих пор не может в себя прийти: как вспомнит,
так мышцы как у боксера. Или Яна с ее угрызениями совести... Смешно! И все
же для ученого любой такой опыт - открытие. Поиск. Озарение. И то, что
задумано для епископа, - чудесная находка для мыслителя, для кого хотите -
от биолога до историка! Не каждый день приходится участвовать в
эксперименте, поставленном в масштабах истории человечества".
клочок мыльной пены на ребристой стиральной доске?
горизонте. Островок медленно приближался, постепенно теряя зыбкое
очарование отдаленности, пока не превратился в белую скалу, источенную
ветрами и волнами.
вас.
палатке. Джонсон озирался с нескрываемым любопытством мальчишки, попавшего
в сказочную страну и без страха поджидавшего встречи с чудом.
вам такие доказательства, что "Аве Мария" кричать устанете, - загадочно
пообещал Смайли.