черпаком вина, он доложил, что злоумышленники скрылись, зарезав перед этим всех
лошадей, в том числе и любимца дона Эстебана - чистокровного арабского жеребца
Диаманта. Трупы невинно убиенных скакунов были обнаружены в овраге, милях в
пяти от миссии, и офицер интересовался, как следует поступить с ними - оставить
как есть на поживу стервятникам или предварительно освободить от шкур и подков.
Смыков озабоченно поскреб в затылке и поинтересовался у офицера, долго ли
длилась погоня. Выяснилось, что недолго. Тогда Смыков приблизился к окну и
увидел, что стог соломы все еще продолжает гореть. Если бы нападение произошло
пять-шесть часов назад, как это выходило со слов сторожа Моисеева, от него
должна была только зола остаться.
часы "Слава", подарок Зяблика, но он не умел ими пользоваться. Офицер
оперировал только понятиями: давно, недавно, только что, сейчас. Распорядок
жизни в миссии определялся с помощью больших песочных часов, гонга и
приставленного к этому хозяйству инвалида, однако никакая регистрация событий
не велась.
установлено, что первые выстрелы раздались в тот момент, когда драндулет уже
покинул Талашевск. Моисеев оказался или провидцем, или элементарным
провокатором.
Зяблик.
какую-нибудь весточку оставили.
собственной кровью были начертаны какие-то непонятные письмена.
заманили...
Талашевск еще не проходил. На сегодня это была единственная хорошая весть.
чрезмерной доверчивости, переходящей в преступную халатность, а отдельно - в
пьянстве. Зяблик его - в полном отсутствии профессиональной проницательности, в
партийном прошлом и чрезмерной осторожности, переходящей в трусость. Оба они
при этом не забывали пенять Цыпфа за промах с Моисеевым, а Чмыхало - за плохое
содержание машины. Долгожданный гудок, раздавшийся за холмами, помешал
приятелям перейти к оскорблениям, которые смываются только кровью.
месте поезд сбавил ход, и всех четверых за руки втащили на платформу. Мешков на
ней заметно прибавилось. Маниока и вяленое мясо - не железо, места для себя ой
сколько требуют.
поездная охрана принялась наперебой предлагать им угощение - маньки с медом,
коровье молоко пополам с коровьей кровью и какую-то бурду, считавшуюся у арапов
за пиво. Пришлось с извинениями отказаться. И причина была даже не в
переполненных вином и бараниной желудках, а в ноющих от тревоги сердцах.
спешили, назад спешите. Когда отдыхать будете?
видели солнца, а взрослые забыли разницу между днем и ночью. Мимо проплывали
обмелевшие реки и разросшиеся болота, полные ранее не виданных в этих краях
гадов, леса, пробиться сквозь которые можно только с помощью топора, и
просторные пажити (Пажить - выгон, но не ближайший, вытоптанный, а дальний,
обильный травами.), где вооруженные пастухи пасли коров, мериносов и страусов.
Мимо проплывали деревни - одни заброшенные, сгоревшие или раскатанные по
бревнышку, другие выстоявшие, уцелевшие, окруженные неприступным тыном и
колючкой, никому ничем не обязанные и никому не подвластные, кроме своих
ежедневно меняющихся по кругу старост. Мимо проплывали загадочные памятники
какой-то иной, невозвратно миновавшей эпохи: решетчатые проржавевшие опоры,
ровными рядами уходящие вдаль, ободранные остовы силосных башен, шары
газгольдеров, цилиндры нефтехранилищ.
лишившийся колес и сидений. При виде его Чмыхало демонстративно отвернулся.
Затяжной подъем окончился, и паровоз стал набирать скорость. До Талашевска было
рукой подать - полчаса езды, не больше.
шел, казалось, со всех сторон сразу и скорее был похож на злобное бормотание
разбуженного великана, чем на отзвуки земной или небесной стихии.
стыках, а как на упругом батуте - вверх-вниз, вверх-вниз. Все, кто стоял на
ногах, не удержали равновесия. Несколько мешков с песком улетело под откос. По
всей округе разом поднялись в воздух птичьи стаи, словно ветер взметнул к небу
россыпь маковых зернышек.
собственных слов в грозном громыхании надвигающейся катастрофы.
просел, будто бы вмятый исполинским сапогом, а затем вспучился крутым хребтом,
на котором, словно иглы дикобраза, торчали во все стороны ели и сосны.
просторы, пополз наперерез поезду, опрокидывая и перемалывая все преграды на
своем пути. Высоковольтная опора, совершив полный кульбит, задрала вверх одетые
в бетон лапы. Домик обходчика точно в бездну канул, лишь стропила разлетелись в
стороны, как спички.
ожившую гору, как беспомощные птенцы на голодного пса, - только попискивали от
страха, но не предпринимали никаких попыток к спасению. Да и некуда было
спасаться - поезд мчал изо всех своих железных сил, а с обеих сторон полотна
уходили вниз крутые откосы, вдоль которых густо торчали пеньки, оставшиеся от
недавно спиленного леса.
спасти поезд, а наоборот, еще больше увеличил скорость, сорвав
предохранительные клапаны. Паровоз взревел так, что на мгновение заглушил даже
шум встающей дыбом земли, весь окутался паром и рывком наподдал вперед. Его
шатуны замелькали с почти неуловимой для глаз быстротой.
стена. На платформу обрушился град щебня. Привычные сумерки сменились жутким
полумраком. Грохот и рев ощущались не столько ушами, сколько всей шкурой и
всеми внутренностями.
на платформе, и лишь немногие из них (в том числе и Зяблик) видели, как
помощник машиниста вскочил на тендер, с него - на крышу первого вагона и
помчался в хвост поезда, балансируя руками, словно акробат на канате; как
десятиметровая волна глины, песка, валунов, гумуса, древесной щепы - этакое
сухопутное цунами - налетела на железнодорожное полотно; как исчезли в этом
хаосе три последних вагона, которые, спасая весь состав, в последний момент
успел отсоединить помощник машиниста, и как земляной вал двинулся дальше, на
глазах теряя скорость, оседая и расползаясь в ширину.
торможение.
обмороке или стирал в ручье обгаженные штаны, - в лихорадочной спешке
раскапывали огромный курган мягкой, свежеперепаханной почвы. Смыков трудился
лопатой, прихваченной с паровоза. Зяблик - доской, Чмыхало - саблей, Цыпф -
руками. Именно он обнаружил первую обнадеживающую находку - вагонную ось,
искореженную так, словно черти катали ее по всем закоулкам ада.
теплушки, вместе со всем своим содержимым превратился в нечто, похожее на
конечный продукт лущильной машины, перерабатывающей древесину на шпон и
спичечную щепу, зато два других, цельнометаллических, уцелели, только
расплющились до толщины консервной банки. Крови нигде не было видно - страшная
сила удара выдавила всю ее из вагонов в песок, как ручной пресс выдавливает сок
из ягод.
валун. - Тут сейчас человека от мешка с мукой не отличишь. Лучше обратно
закопать. Пускай им общим памятником будет построенный в Серпухове вагон.
стояли три мрачные монументальные фигуры, мало отличимые друг от друга, - лица
топорные и невозмутимые, как у каменных истуканов, глаза закрыты тяжелыми
веками, толстая слоновья кожа отсвечивает антрацитовым глянцем и висит
складками, словно просторная грубая одежда.
любуются!
удар, но варнаки, как всегда, упредили человека - все три фигуры вдруг утратили
объем, стали плоскими, словно фанерные мишени, по истечении контрольного срока
поворачивающиеся к стрелку боком, и пропали.
черных хлопьев, похожих на превратившуюся в пепел бумагу...
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Куликов Роман
Якубенко Николай
Белов Вольф
Роллинс Джеймс