дешевой дрянной водки и трехструнным блатником повесим звон отсыревшей в
кубрике гитары, и увидим что-нибудь такое нехитрое и романтичное, что иногда
хочется увидеть, типа того нехитрого представления, что даже стоя на месте,
крейсер плывет сквозь время, и под таким углом зрения любое упоминание о
любой связанной с ним мелочи сразу приводит в движение, активизирует,
оживляет, делает видимым и слышимым весь поток времени, омывающего его борта
и надстройки: здесь били лиственные сваи и засыпали бутовым камнем, одевали
набережную в гранит, снимали булыжники и мостили проезд торцами, торцы
меняли на диабаз, а после стелили асфальт, здесь проходили демонстрации и
обкладывали мешками с песком зенитные позиции, здесь мамы прогуливали
малышей, малыши шли в школу, взрослели, женились, рожали детей, старели,
выходили на пенсию, умирали, за этими окнами, где много раз меняли стекла,
делали ремонты и перепланировали квартиры, въезжали одни жильцы и выезжали
другие, здесь менялись моды: козловые ботинки со скрипом, парусиновые
тапочки, беленые зубным порошком, рогожковые брюки и тенниски шелкового
трикотажа, крепдешиновые платья с плиссированными юбками и туфли на венском
каблуке, и мини, и белые ажурные чулки, и черные отутюженные брючки шириной
в шестнадцать сантиметров, и голубовато-снежные нейлоновые сорочки, женские
прически "бабетта" и мужские локоны до плеч, а под ними просвечивают клеши,
и перманент, и стальные фиксы, и зеленые суконные вицмундиры с чеканными
орлеными пуговицами в два ряда, и в музыке сменялись Утесов, Вертинский,
Бернес, Элвис, Битлз, Пьеха, и прорисованы один сквозь другой портреты
Николая, Зиновьева, Кирова, товарищей Булганина и Хрущева - Брежнева,
Андропова, Горбачева, и через штукатурку стен белеет мелом, схваченным в
классе: "Гагарин! Ура!", и даже если взять лишь один гранитный
синевато-багровый блок набережной - это каменоломня в Карелии, и
замордованные мужики с кувалдами и клиньями, плотная серая дымка злющего
комарья, и дым костров, булькающий котел на огне, и волокуши, на которые
укладывают обвязанные пеньковыми тросами блоки, и лошади, давно уже
кончившие свой век на живодерне, из их копыт сварен клей со старинным
забытым названием "гуммиарабик", которым гимназисты клеили осенние листья в
альбомы гербариев, украшенные тонким и угловатым золотым тиснением ятей, а
блоки обтесывались стальными тесалами, и державшиеся за теплый металл
узловатые, разбитые работой и обросшие мозолями руки были когда-то руками
детей, цеплявшимися за материнскую юбку, и каждый камень - это история
счастья и слез человеческих семей, от которых только и осталось их
воплощение в этом гранитном блоке, и зернистый камень навечно хранит
прикосновение этих жизней, и эти бессчетные связи с миром и множеством миров
тянутся от каждой гранитной крошки, в полыхании штандартов, вымпелов и
знамен, в лязганье и громе оркестров и пьяной россыпи гармошек, в мате,
мольбах и клятвах, в веерах блеклых и радужных ассигнаций с калейдоскопом
профилей, и бесчисленное плетение времен и судеб накрывает громадной
прозрачной и призрачной полусферой тот небольшой участок пространства, на
котором мы остановили сейчас свой взгляд, и любой обрывок ткани бытия, любая
нехитрая материальная комбинация, вроде того же крейсера - не сама по себе,
но, как пел сгинувший в веках англичанин и поэт, но - как буксир, который,
отчаянно и тихо работая винтами, пытается сдвинуть с собою вместе всю
набережную, воду реки, городской пейзаж и историю города и страны, с
которыми каждый миг времени он срощен воедино невидимыми и нерасторжимыми
связями, являясь сам их частью и продолжением, малой гранитной крошкой
времени и общего целого.
немедленно сообщила Шуре и трепетно уставилась, ожидая реакции. Шура с
подобным явлением природы применительно к своей небогатой личной жизни
столкнулся впервые, и в понятном волнении, проникнувшись весомостью события,
в ответ рассказал о том, какое ответственное дело предстоит ему. Личное и
общественное вступили в классический и классицистский конфликт.
противу его желания и эмоций, истерически прыгал глумливый и подлый стишок:
"Если ты беременна, то знай, что это временно, а если не беременна - то это
тоже временно". Господи, какое же я говно, думал Шура.
Подумала, отчаянно обхватила его за шею и зарыдала.
понимая высокий трагический пафос момента.
останусь?..
чтоб из меня выпотрошили твоего ребенка, да?
поженимся. Ну, как я сейчас могу? Что я ребятам скажу? А они мне что скажут?
небольшой. Нельзя так дальше жить, понимаешь, нельзя! - закричал он, с
отвращением слыша, что говорит чужими заемными словами, не зная, как сказать
иначе.
предупреди меня, когда вы поплывете. Я тебя буду встречать в Москве,
хочешь?
одной-единственной причине: следить за прогнозами погоды, поскольку ни
родному городскому метеобюро, ни кронштадтской службе он имел все основания
не доверять. Ждали одного: наганного ветра, который поднимет уровень воды; а
это происходит, как правило, в октябре, если происходит вообще. Как тут не
вздохнуть, от какой малости зависят судьбы людей и стран иногда. Впрочем,
судьба моряка всегда зависела от ветра.
глотать слюни. Нет худа без добра. Это тоже способствовало общему подъему
настроения. Завершением на донышке дня оставалось удовольствие.
вдруг начала проглядывать церемонность, через которую выражала себя
значительность предстоящего: так находят опору в создании этикета вокруг
мелочей люди, живущие рядом с опасностью. Не просто, то есть, живем и
служим, а каждый день готовы ого-го к чему.
дней.
это дурацкое французское обращение? и произносила-то как-то в нос. Очевидно,
ей казалось в этом что-то гвардейское, аристократическое: словно так
подобало говорить аристократке, спокойно готовой к любым катастрофам, муж
которой избрал военное ремесло, и риск придает остроты отношениям любящих
супругов. - Пьер, я боюсь.
приходило, что три часа ночи и что пора спать.
выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается
новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я
тебе говорю, - сказал он, обращаясь к Наташе.
желала, как только пережить се сначала.
как она надеялась на жизнь, взрослела, и вот познакомилась с курсантом, и
влюбилась, и они ссорились и вновь сходились, и ревновали, и строили планы
на будущее, и поженились, свадебное платье, и поехала за ним на Дальний
Восток, гарнизоны, ожидания, неустроенность, беременность, сплетни и скука,
служебные дрязги, отпуска на Запад, родители стареют, подарки и выпендреж
перед подругами, морщины и грузнеет красивая фигура, а сын растет и идет в
школу, уже помнишь себя в этом возрасте и с ужасом не веришь своему
пониманию, что пошел второй круг - твои дети стали людьми, а ты старой, как
твоя мама при тебе-школьнице, у мужа появляется седина, у вас тускнеет
интерес к жизни, и уже что-то болит по ночам, и спишь, наконец, в ночной
Перумов Ник
Махров Алексей
Фазиль Искандер
Шилова Юлия
Шилова Юлия