жесте было спокойной усталости хирурга, который только что благополучно
провел трудную операцию.
- Ну как, доктор?
- Отлично, мистер Клевинджер. Я бы даже сказал, что у вашего сына тело
еще лучше, чем было. Недаром мы не даем нашим слепкам бездельничать и
поддерживаем их в хорошей форме...
- Благодарю вас, доктор Грейсон, - с чувством сказал Клевинджер. - Вы
спасли мне сына. Могу я взглянуть на него?
- Только с порога операционной и только секундочку...
- Я понимаю, я понимаю.
Мы все трое подошли к двери, и доктор Грейсон распахнул ее. На столе,
укутанный простынями и повязками спал Лопо. Но если бы я не знал, что
зто Лопо, я бы вполне мог принять его за Оскара Клевинджера.
Генри Клевинджер прерывисто вздохнул в протянул руку Грейсону.
- Доктор, я...
- Вы можете спокойно лететь домой хоть сегодня же. Когда Оскар сможет
вернуться, мы вам сообщим. Что касается денег...
- Я помню, доктор.
- Я в этом не сомневаюсь...
Как ты себя чувствуешь, Лопо?
Он неуверенно посмотрел на меня и хотел было тут же по привычке
спрятать глаза, но вспом нил, что я ему говорил.
- Я спал. Не хотел, а спал.
Теперь, когда он не отводил взгляда, я впервые увидел, какие у него
удивительные глаза - доверчивые и нетерпеливые. Как у ребенка.
- Так нужно было, Лопо. И давай договоримся, теперь я буду называть
тебя не Лопо, а Оскаром.
- Оскаром?
- Да. Оскаром. Так звали твоего человека-брата. Он умер.
- Что значит "умер"? Ушел в Первый корпус? Почему я его не вижу тут? Мы
ведь в Первом корпусе?
- Да.. Оскар, в Первом. Представь себе, что ты видишь птицу.
- Какую птицу?
- Все равно какую. Просто птицу.
- Просто птиц не бывает. Есть урубу. колибри, марканы. байтаки...
- Ну хорошо. Ты байтака. В тебя выстрелили из ружья и попали. Что с
тобой станет?
- Я упаду на землю. А может быть, застряну в сучьях и меня будет трудно
найти.
- Это понятно, дорогой... Оскар. Но ты будешь живой?
- Нет, конечно. Байтака не будет живой.
- Но ведь она не попала в Первый корпус?
- Нет. Байтака не слепок и не человек. Зачем ей в Первый корпус?
Я вздохнул. Я на мгновение представил себе, что мне со временем
придется объяснять ему, как функционирует биржа и что такое
университет. Но Лопо-Оскар не вызывал у меня раздражения, я испытывал к
нему покровительственное чувство. Я улыбнулся и положил ему на голову
руку. Я не большой дока по части ласки, но мне этот жест почему-то
всегда кажется необыкновенно интимным.
Лопо-Оскар замер на мгновение. Как зверек, который и боится чужого
прикосновения, и рад ему.
- Ты смягчаешь мое сердце, - мягко сказал он. - Как покровительница.
Она также кладет мне иногда руку на голову...
Мне вдруг стало стыдно за те чувства, что я испытывал к бедной Изабелле
Джервоне. Если мое сердце тянется к этому существу, что же должна была
испытывать немолодая, некрасивая, одинокая женщина, которая с риском
для жизни научила его словам? Она любила его. Она убила Оскара
Клевинджера, убила себя и спасла тем самым Лопо. Какая мать могла
сделать больше?
- Отдохни, Оскар, боюсь, что мы с тобой слишком много говорили.
- А ты уйдешь? - спросил он меня.
- Да.
- И выйдешь из Первого корпуса?
-Да.
- И увидишь Заику?
- Да
- А я могу пойти с тобой?
- Нет, Оскар, ты должен остаться здесь.
- Да, - вздохнул он - ты говоришь правильно. Из Первого корпуса никто
не выходит. Знаешь что? - Его лицо вдруг озарилось улыбкой, - может
быть, мне дадут твердую руку или ногу, называется про-тез, и тогда я
смогу выйти и увидеть Заику? Так ведь бывает.
- Нет, никто не заберет ни твоих ног, ни твоих рук, Оскар. Ты теперь не
слепок Лопо. ты человек Оскар. Ты обменялся с твоим больным
человеком-братом.
- И я теперь не увижу Заику? И своего младшего брата Лопо Второго? И
покровительницу? Тогда я не хочу быть человеком. Я хочу быть слепком. Я
думал, что в Первом корпусе отнимают и слова, и те картинки, что живут
в голове. А ты мне оставляешь все. Я не могу так...
На второй день пришлось привести Заику. Когда она вошла в комнату и
увидела Лопо, она вся засветилась. Засветилась улыбкой и тут же
печально погасила ее. Ее бедный маленький ум не мог ничего понять. Из
глаз выкатилось несколько маленьких и удивительно ярких слезинок. Она
замерла в двух шагах от Лопо. Я чувствовал, как она колеблется. Она
боялась протянуть руку, чтобы не спугнуть пригрезившегося ей Лопо. И
хотела коснуться его.
Я почувствовал комок в горле. Старый сентиментальный дурак.
Лопо тихо позвал:
- Заика...
Она сделала еще полшажка к Лопо, а тот все стоял, не двигаясь с места.
Почему? Может быть, он не хотел напугать ее? Может быть, он хотел,
чтобы она пересилила страх?
И, словно в ответ на мои мысли, он нежно пробормотал
- Не бойся.
Она вся сжалась, напряглась, зажмурилась и, словно слепая, неуверенно
протянула вперед руку. И коснулась протянутой руки Лопо. И забыла обо