вопросы, бесконечное число раз повторять свое имя, вздрагивая от
неожиданных прикосновений... Немного помогали защитные ритуалы, но Солль
боялся, что их заметят со стороны - и поднимут на смех.
хмурый субъект, а посему просто оставила его в покое. Солль был необычайно
рад такому повороту событий, и даже посещение лекций стало для него чуть
менее тягостным.
делились на четыре категории: студенты первой ступени звались
"вопрошающими", поскольку учились первый год и преуспевали скорее в
желании познать, нежели в самой науке; студенты второго года именовались
"постигающими", третьего - "соискателями", поскольку претендовали уже на
некую ученость, и, наконец, студенты четвертой ступени звались
"посвященными" - по словам все того же Лиса, далеко не все замахнувшиеся
на ученость юноши удостаивались этого звания, множество их валилось на
летних экзаменах и так, недоучками, возвращалось по домам.
что Лис постигает в основном премудрости веселых пирушек и ночных
похождений. Студенты разных степеней учености охотно водились друг с
другом; каждая группа время от времени собиралась на отдельные занятия -
однако на общие лекции, проводимые в Большом Актовом зале, являлись все
подряд, и каждый пытался извлечь из мудрых речей педагога все, что в
состоянии был переварить: так из единственной миски, поставленной на стол
в большой крестьянской семье, старик вылавливает овощи, ребенок - крупу, а
хозяин - кусок мяса.
сплетал в кармане пальцы и переступал через собственный страх. Огромное
помещение казалось ему зловещим; с лепного потолка смотрели плоские
каменные лица, и в белых слепых глазах Соллю чудилась не то усмешка, не то
угроза. Забившись в угол - скамья казалась неудобной, быстро затекали
колени, немела спина - Эгерт тупо смотрел на высокую, украшенную резьбой
кафедру; обычно смысл того, о чем говорил лектор, ускользал от него уже
через несколько минут после традиционного приветствия.
вещать; говорил же он о предметах столь сложных и отвлеченных, что Эгерт,
отчаявшись, прекращал всякие попытки что-либо понять. Сдавшись, он ерзал
на скамье, прислушивался к чьим-то отдаленным перешептываниям, шорохам,
смешкам, смотрел танец пылинок в солнечном столбе, разглядывал линии на
своей ладони, вздыхал и ждал конца лекции. Иногда, сам не зная почему, он
поднимал глаза к маленькому круглому окошку под самым потолком, окошку,
невесть зачем глядящему из зала в библиотеку...
мясника, нежели на ученого; из его речей Эгерт понимал только вводные
слова - "кстати", "как видим", "чего и следовало ожидать"... Время от
времени профессор занимался и вовсе диковинными вещами: смешивал жидкости
в стеклянных колбах, зажигал огоньки над узкими горлышками спиртовок - ни
дать ни взять, фокусник на ярмарке... Иногда в зал приносились живые
лягушки, и профессор резал их - Эгерт, в свое время бестрепетно посещавший
бойню, закрывал глаза и отворачивался, сгорбившись.
то притихая, то усиленно ерзая и перешептываясь. Среди студиозусов
случались и ротозеи, и болваны - однако и распоследний из них понимал в
происходящем куда больше, нежели Солль.
Солля множество сильных и противоречивых чувств - и страх, и надежду, и
любопытство, и желание просить о помощи, и содрогание от одного только
взгляда; к тому же, сколь ни был Эгерт занят собой, он не мог не заметить
того особенного почитания, которым декан окружен был в университете.
встретив его в сводчатом коридоре - Эгерт видел своими глазами - даже сам
господин ректор спешил засвидетельствовать свое внимание и уважение, а
студенты - те просто замирали, как кролики перед удавом, и счастливцем
считался всякий, получивший персональный ответ на свое приветствие или
заслуживший деканову улыбку.
лекциях его ничего не было магического: он говорил о древних временах, о
давно разрушенных городах, о войнах, некогда опустошавших целые страны...
Эгерт слушал, пока хватало сил - но слишком часто повторялись незнакомые
имена и даты, Солль уставал, ничего не мог запомнить, терял нить рассказа
и, запутавшись, отчаивался. Однажды он решился-таки спросить у Лиса -
разве декан не учит студентов колдовству? Ответом Эгерту был сочувственный
взгляд и красноречивый, но не вполне приличный жест, означающий, что
Солль, мягко говоря, не в своем уме.
чувствовал себя почти что голым без отягощенного сталью пояса, то ни один
из ученых юношей ничуть не тосковал по смертоносному железу.
Преисполненные куража, жители флигеля едва не каждый вечер отправлялись в
город, и шумное их возвращение прерывало чуткий Эгертов сон иногда в
полночь, а порой и под утро. Под сводами университета распевались
известные всем студентам, но незнакомые Эгерту песни, бурлила своя,
особенная жизнь, но он - он чужд был этому до последнего белокурого
волоска, чужой, чужак, пришелец.
не одно поколение Лисов, закряхтел, будто вычитывая мораль. Эгерт бледно
улыбнулся в ответ на вопросительный взгляд шкодливых, цвета меда глаз.
завтраку, на обед чего бы пожирнее... А?
аптекаря был насмешлив и безжалостен, как оса; свое прозвище он заслужил
вполне, и даже до отстраненно живущего Солля не раз долетали слухи о его
выходках. Впрочем, что слухи - одна из проделок не так давно развернулась
прямо на Эгертовых глазах.
парень, сын обедневшего аристократа из глухой провинции. Эгерт не знал,
почему на этот раз Лис избрал мишенью именно его - однако, явившись
однажды в зал, Солль застал там некое возбужденное, но тщательно
скрываемое веселье. Студенты перемигивались и то и дело зажимали рты,
чтобы не прыснуть; Эгерт по обыкновению забился в свой угол и уже оттуда
разглядел, что центром своим всеобщее возбуждение имеет, конечно же, Лиса.
скамье поприветствовал вошедшего - и тут же удивленно отпрянул. Что-то
негромко спросил; Гонза изумленно на него уставился.
недоуменно наблюдал, как всякий, обративший свой взор на Гонзу, расширял
глаза и принимался громко шептаться с соседом. Гонза ерзал, вздрагивал и
отчего-то хватался рукой за нос.
со злорадством, кто заботливо, кто изумленно - вопрошали обомлевшего
Гонзу, что такое случилось сегодня с его носом и по какой такой причине он
вырос почти на четверть?
повторилось все то же самое - встретив Гонзу в коридоре, студенты
хмурились и отводили глаза. Злой и растерянный, бедняга наконец обратился
к Соллю:
выдавил, наконец:
Соллю, который стал таким образом будто бы соучастником затеи - вечером
отчаявшийся провинциал раздобыл обрывок шнурка и тщательно, до самого
кончика, измерил свой несчастный нос. На горе, ему случилось оставить свою
мерку тут же, в комнате, под периной; конечно же, Лис нанес визит в
отсутствие хозяина и чуть-чуть укоротил злосчастную мерку.
замер! Чуть не весь университет, притаившийся под окном его комнаты,
слышал горестный, полный ужаса вопль: мерка оказалась коротка, несчастный
нос удлинился на целую половину ногтя...
протяжный звук - будто голос древнего, закованного в каменную броню
чудовища, чудовища тоскующего и одинокого. Всякий раз при звуке этого
голоса у Солля мороз продирал по коже, хотя Лис давно объяснил ему, что
это всего лишь очередной обряд в Башне Лаш: серые капюшоны любят
таинственность, и шут его знает, что там у них за обряды... Башня
разражалась этим стоном иногда раз в день, иногда два, а порой замолкала
на целую неделю - горожане привыкли к странным звукам и не обращали на них
внимания, и только Эгерту всякий раз хотелось зажать уши. Вот и сейчас,
невольно дернувшись, он вызвал усмешку Лиса:
и давай подвывать, с ума прямо сходит... Вроде тебя, только ты выть
робеешь...
с падающими на лицо капюшонами, они внушали горожанам трепет и почтение,
которые Эгерт вполне разделял.
мостовую подметают, всякое дерьмо к полам липнет... Пачкаются, поди,
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Лондон Джек