историей. У нас, знаешь, сколько замечательных людей? Да в любом кабинете
можно найти замечательного человека. Я сам кадрами занимаюсь. Так что -
давай, я позову человека? Мы сейчас оформимся. Учтем все честь по чести.
Найдем фотографа. Лады? А?
возьмусь. А сейчас, ей Богу, пишу вещь. Тоже патриотическую. О
комсомольском подполье на Украине.
- так всех немцев они, украинские партизаны, укокошили! А когда к ним в
Западную Украину пришли мы... Так они нам в спины... Все продырявили!
месяца, и тогда мы заключим договор на создание патриотической книги об
этом замечательном учреждении. Я о нем, этом учреждении, наслышался уже
много анекдотов.
глядя на телефон в машине:
зашел?
не водительским лицом.
спрашивала о вас. Не хотите ли поговорить? Или боитесь, что разговор
состоится в присутствии работника органов?
котором вы спрашивали, уже поговорил с Вячеславом Максимовичем. Он здесь,
в машине.
наконец, поговорить...
теперь?
открыто, не боясь. - Ты же любила и любишь его.
пусть этот молодой милый интеллигент, сидящий рядом со мной и ловко
управляющий "Волгой", поймет, если не понял до этого, что есть любовь на
свете, что звонки через него от Вячеслава Максимовича к ней, Елене
Мещерской, не так и окончательны: следует за ними неизвестность.
меня, что я так долго много не понимал.
доброе лицо молодого человека, упрашивающее меня больше не тревожить
женщину. Мы встретились взглядами: нет, он никому не расскажет о нашем с
Леной разговоре.
гарнизон приезжала на гастроли труппа из Москвы и артистка Вероника
Кругловская передала мне письмо от Елены Мещерской. Я был тогда на одном
из их концертов и мне довелось, несмотря на дикую ревность (наверное,
деланную) моего сотрудника, поэта Пети Петрова, поговорить с Вероникой еще
раз.
вас, как мне кажется. - Вероника была серьезней, чем мне показалось, когда
она пришла в редакцию первый раз. - Это письмо - дань ее бывшему мужу.
По-моему, она его по-прежнему любит.
чтобы за ней из-за писем тянулся хвост из прошлого.
артистки одухотворилось враз. - Это вы, мужчины, заметаете всегда следы.
Вы трусливы, как мыши. А женщины... Если они любят, они не боятся.
питал. Да я всегда разочаровывался в том, что мне сообщила Вероника.
Факты, которые крутились вокруг Шугова и его отношений с женой, продолжали
быть железно-логичными: никакой любви между ними быть не могло, потому что
любовь между такими исключена. Избалованная родителями и обожающим ее
сомнительным окружением, Лена не могла, как я уверял себя, любить. В этом
уверял меня всякий раз и Железновский. Как она могла любить, если
принимала Н., потом С., если она "крутила" с Железновским, да и со мной не
прочь была пофлиртовать. Но разве это - все? Где появлялась она, там и
были поклонники, которым она отдавала, по выбору, предпочтение... А Павел
Шугов? Служака. Холодный исполнитель воинского долга, оказавшийся еще и с
двойным лицом. Разве могут такие любить? Шугов тоже не мог любить!
стояли с Леной в каком-то темном, грязном подъезде - свидание тут
назначила она, и я не знаю, почему избрала этот подъезд (только позже я об
этом узнал: тут после развода со своей новой женой, обитал в холостяцкой
квартире Железновский. Стоило ей крикнуть о помощи, он мог тут же сбежать
по лестнице со своего первого этажа). - Мне неприятно, что ты знаешь о
моих отношениях с Вячеславом Максимовичем Ковалевым. Кстати, он не знает о
моих этих письмах. И ты меня никогда не выдашь... Так вот, я догадываюсь,
почему отдаю. Я хочу этим как бы оправдаться. Я не продаюсь Вячеславу
Максимовичу. Я люблю и буду любить другого, а не его. Это все, что могу
сказать тебе...
которые всегда сопровождают женщин и мужчин. Я не вправе себя назвать
мужчиной, а тебя - женщиной. Мы еще парень и девушка. Ничего мы еще не
сделали в этой жизни. Мне, однако, почему-то хочется именно тебе
рассказать, о чем я думаю уже не как парень, только что окончивший
десятилетку, а как взрослый мужчина.
училище. Из всего того, что я знаю о долге, чести, верности нашим идеалам,
это мое личное предназначение самое весомое. Именно тут, как на оселке,
отточится характер человека. Я понимаю, что здесь люди проверяются на
деле. Здесь должны быть самые чистые, самые мужественные, самые преданные.
То есть - самые достойные. Народ должен быть всегда уверен в этих людях.
собственными глазами и в котором не отказался бы участвовать. Я пишу в
казарме, куда нас поместили, чтобы мы успешно подготовились и сдали все
экзамены. Удастся ли мне это сделать? Мне будет больно, если мне откажут.
разница! Получишь ли ты письмо на день раньше или на день позже, - не все
ли равно? Знай, я никогда не ставлю даты высылки письма... Высылки? Или
посылки? Видишь, я слабее тебя владею словом. У тебя какой-то строгий и
официальный слог. Ты - как маршал всей Страны Советов. Четок, краток,
лаконичен.
рассказала своим родителям об этом. Папа меня похвалил, что я делюсь с ним
личным. По-моему, мой отец серьезно это воспринял и решил устелить тебе
дороженьку. Такой уж папаня! И ты на него не злись! Ты в школе был всегда
- дурачок! Знаешь почему? Да потому что этого "почему" у тебя хватало на
всех нас. Праведник! Не отвергай помощь.
моряков. Это, может, к твоему огорчению. Но ты поступай в пограничники".