круглым диском, с изумительно отполированными прикладом и ложем. Я сел на
тяжелую табуретку у второго окна и приготовился дать первую очередь просто
по направлению, через занавеску и стекло.
компании Лаки Лучано, - сказал Гриша, не меняя позы. - Хотя вы еще совсем
молодой человек, а я имел несчастье знать это ничтожество лично...
осторожно глянул в окно, между занавеской и рамой был просвет сантиметра в
полтора.
плоская башня начала поворачиваться, и ствол уставился прямо на меня. "Вот
и все, - подумал я, - вот и все, я не позвонил Жене перед уходом, она с
ума сойдет... Все. Только бы не завалило, потом она сможет вылезти, только
бы не завалило, зачем я втравил ее в эту работу, она ведь рассчитывала
совсем на другое, ей просто было скучно превращаться в домашнюю хозяйку,
она хотела только небольших приключений... Вот и все".
наш дом покачнулся. И тут же рассыпалась и запылала маленькая дача через
дорогу, обычный сборный домик, уже почти сгнивший. Танк развернулся и,
срезая поворот, пошел догонять колонну, подминая низкий штакетник и кусты
на следующем после горящей дачи пустом участке.
вздрагивали металлические ребра, брезентовые тенты были сняты, а в кузовах
сидели солдаты в пятнистых комбинезонах, в зачехленных глубоких касках, в
черных трикотажных масках-чулках. Один из них поднял короткий
круглоствольный автомат, забилось пламя. Осколки бутылок посыпались со
стола, за которым мы сидели. Парень поднял ствол выше...
вдалеке, стряхнул мелкое стекло с волосатых плеч, один осколок, впившийся
выше локтя, крепко прихватил двумя пальцами и вырвал, кровь потекла по
руке сразу широкой лентой, а он, держа локоть наотлет, чтобы не
закапаться, спокойно продолжал, - можете видеть, они таки точно пернули в
лужу, так теперь я хочу вас спросить, а игде мы будем искать нашего Гарика
и нашу, между протчим, машину? И что вы стоите, Миша, как тот столб,
забинтовайте мне эту обтруханную руку, а если вы не можете видеть крови,
так позовите девочку, она не должна бояться кровей. И за ради вашего Бога,
уже не нервничайте себе, эти хазеры уже не вернутся, я вам уверяю...
не спал, ворочался.
мне все тесней, все теснее... Но уже не заводила тяжелого разговора, и мы
просто шептались обо всем, о ее и моей прошлых жизнях, о любви, об
оставшихся там знакомых, среди которых оказалось много общих, о профессии
моей, в которой она, оказалось, совсем неплохо разбирается, и мы с ней
так, шепотом, и поспорили немного - о цвете и концепции, о режиссерском
показе, о развернутой метафоре и детали, о скрытом цитировании и игре...
почти в полный голос. Шепот - знак близости, подумал я.
меня на плече, с улицы шел слабый свет не то луны, не то одних только
звезд, но и этого хватало, чтобы я видел ее волосы, колышущиеся возле
моего лица, как пожелтевшая по сезону трава, и ее глаза, в которых голубой
свет звезд превращался в желтый свет солнца.
Telefunken'а зажглась, и зажегся зеленый глазок настройки, я покрутил
верньер, цветная стрелка поползла по кругу... London... Oslo... Paris...
Viena... Berlin...
наполнил комнату. Немецкие слова казались почти понятными. Солдаты должны
выполнить долг перед отчизной, каждый их шаг на Восток - это шаг к великой
Германии, и Германия, вечная страна, будет воздвигнута на руинах лживой,
разложившейся, буржуазно-коммунистической, еврейско-славянской
цивилизации, место которой на свалке истории...
тридцать девятого, ответил я, и снова покрутил настройку.
самодовольством радиокрасавец, ах, без вас я, как без сердца, жить не в
состоянии. Народы Страны Советов, сказал тот же красавец, а, может, и
другой, в едином порыве поднимают свой голос против поджигателей новой
войны, бряцающих атомной бомбой, и пресловутым планом Маршалла, за мир во
всем мире, против лживой, разложившейся, буржуазно-империалистической,
американо-реваншистской так называемой цивилизации, место которой на
свалке истории...
легкий человек, куда ты нас тянешь? Это Ад, ответил я, добро пожаловать в
Ад, любимая, однажды я видел такое приглашение в теленовостях, но ничего
не бойся, мы будем в Аду вдвоем, Ад - единственное счастье, которое
доступно двоим, в Раю можно быть поодиночке, но еще когда ты ждала меня, и
скучала, и расставалась со своей предыдущей жизнью, и смотрела, как
барахтаюсь я, расставаясь со своей, и жалела меня, сочувствовала, уже
тогда ты подписала контракт на экспедицию в Ад, из такого путешествия
можно не вернуться, если зайдешь слишком далеко, а я не умею
останавливаться, но главное - идти вдвоем. Что это там, что это за
передача, спросила она, уже улыбаясь, глаза ее еще отсвечивали влагой, но
она уже почти успокоилась, скорчила обычную свою гримасу, детскую и
кокетливо-женскую одновременно. А это Василий Доронин пел из "Свадьбы с
приданым", а потом был обзор газет, сказал я, сорок седьмой год.
хочешь в завтрашний день, в двадцать четвертое сентября две тысячи
девяносто шестого года? Нет, нет, сказала она, это тоже Ад, не хочу,
неужели это обязательно? Да, сказал я, ты права, здесь тоже Ад, они сами
его устроили, они сами отправили себя на свалку истории, сами победили
себя, им не понадобились ни тот, ни другой, ни австрияк, ни грузин - они
обошлись социальным равенством, правами женщин и меньшинств, сытостью и
скукой, лицемерием и общественными интересами, они построили самый
безнадежный Ад тоски, вокруг которого пылает Ад жестокости. С этим Адом
нам и предстоит иметь дело... Я знаю, что тебе нужно, сказал я, и снова
покрутил настройку, зеленый глазок жмурился и расширялся по-кошачьи, и
возникала музыка.
never, never again..." Рухнул, зазвенел, взлетел за облака оркестр, и
Синатра включился в нашу борьбу с дьяволом: "I want to see your face every
kind of life... you spend it all with me..."
отправляться в какой-нибудь ад для любви, я не хочу знать все это.
пробирающийся на кухню, забормотал: "О, вейз мир, почему пожилой человек
должен так мучиться, здесь невозможно достать не то что компот, чтобы
попить от изжоги, здесь уже вода как счастье, за что этот цорес на мою
голову..."
кухню, и вид его был восхитителен - на нем был полный наряд сельского
джентльмена для прохладной осенней ночи: фланелевые брюки, пушистый
верблюжий пуловер, шелковая косынка на шее под свежей голубой рубашкой,
рыжие короткие кудри были безукоризненно разделены косым пробором.
со слезой, глаза, - бессонница... Не составите ли компанию?
ржаво-желтой жидкостью, а в другой руке у него оказались вложенные стопкой
один в другой три больших стакана с толстыми, тяжелыми донышками.
приличный, "Glenlivet" двенадцатилетний. Что до меня, то предпочитаю pure
malt безо льда, а уж тем более без содовой и прочих американских
пошлостей...
старик суетливо кинулся в угол, стал лицом к стене, а она, в одну секунду
оказавшись в кружевном пеньюаре и накинув на плечи сливочного цвета
шелковую шаль, подала мне стеганый лиловый халат, фуляр, чтобы прикрыть
шею, и меховые домашние туфли. Мы с Гришей уселись в креслах друг против
друга, она осталась в постели, села, засунув за спину подушки и
прикрывшись до пояса пледом. Я подал ей бокал.
она посмотрела на него так, так хлопнула ресницами, так классически
сыграла глазами, так проворковала, что бедный эсквайр едва не выронил
трубку, которую было принялся раскуривать. - Миша тут наговорил таких
ужасов, да еще по радио передавали всякий бред... Так хотелось выпить!
песенка. Он, конечное дело, гангстер, и все такое, но поет вполне чудесно.
"I want to see your face..." Очаровательно! Белый пустой зал, оркестр под
утро сморило, и только негритенок-уборщик все ставит и ставит одну и ту же
пластинку, танцуя со шваброй и не обращая внимания на пару за столиком в