тесте. Я глаза в газету опустил.
подливала, только не шла еда в горло. Никак не шла.
меня нет... только один раз здоровый этот и глянул... а по спине холод
пробежал.
мимолетно -- я для него ничего не значил, офицерам руки пожал.
пургой обернулся.
титулами они равны были. Похожи, как копье на зубочистку, хозяин весь
изнеженный, субтильный, точно Давид, а с Арнольда будто Голиафа ваяли,
один смех на них смотреть рядом со скульптурами. А все одно -- титулом
равны, нам не чета...
видно он еще родовитее был. -- Ильмар-каторжник в городе объявился. Все
побережье в постах, а он, зараза, к нам добрался...
сам подлил себе вина. Вопросительно глянул на стражников, улыбнулся
подобострастно. Им вина еще не принесли, и очкарик без ложной гордости
согласился. Плеснул себе и Арнольду, залпом выдул. Хозяин возмущенно
завертел головой, отыскивая прислугу. Две девушки уже тащили и вино, и
закуску... вот как завертелись перед аристократами...
неодобрением, что только дурак бы не заметил.
и нашим, и вашим, и доложили, и уйти позволили. Ничего, дружки на
допросе, город в тройном кольце, войска подняты. Никуда теперь ему не
деться.
по-германски: -- Я позволю себе предложить вам сменить бокал и
попробовать розовое токайское...
вест-индские, есть османские с коноплей...
достану.
наверное, как и я, не верил в случайные совпадения. Вот и не решался
устраивать проверку в ресторане, на глазах аристократов. Сам, видно, из
молодых выскочек, знает, как рада будет знать его оплошности.
очкарика, и гостеприимного хозяина. Только они еще не поняли, в чем
дело.
полупросохший, в собственном соку.
скандальным голосом произнес я, потянувшись к плащу. Взгляд Арнольда
скользнул по серой ткани. Видимо это был последний штрих моего портрета,
которого ему не хватало для полной уверенности.
Арнольд собрался сделать то же самое. Вырвал из кармана плаща пулевик
многозарядный -- эх, Нико, перемудрил ты самого себя, недооценил стражу,
корчиться тебе на старости лет под кнутом палача...
делают. Получилось -- щелкнула железка, отходя, и Арнольд замер, на
ствол глядя. -- Всем ложиться! Я душегуб, счета не знаю!
и бюргеры, и стражники, которых в зале было чуть ли не с десяток. Видно,
все понимали, что такое пулевик многозарядный в злых руках.
ресторана, задом пятясь, сто человек враз напугав.
аудиенция в Доме виделась, награды, слава, титул новый.
Зато орудовал он им ловчее. Как я ствол увидел, так сразу на спуск и
нажал. В молодости доводилось мне стрелять из армейского ружья,
кремневого, но то совсем другая стать. И палит с заминкой, и отдача
другая, и спуск легче.
пуля между Арнольдом и очкариком в пол ушла. Арнольд вмиг скользнул
вбок, а очкарик не испугался. Отвага у него была, глупая, но крепкая. Я
уже бежал, прыгал между статуями. Пуля меня минула, угодила прямо в
несчастного Голиафа, аккурат в его могучую мужскую стать, раскрошившуюся
в белый песок. От грохота и ударившей в лицо пыли я дернулся неуклюже,
упал, снова лицом к страже развернувшись. Пулевик к руке будто прирос, а
что с ним дальше делать, я и забыл.
Только не меня ловить -- тут он свои шансы хорошо понимал, а спасти
несчастные скульптуры. Бросился к Давиду, припал, на лице решимость
вперемешку с напрягом отразились, даже сам похож стал на каменного юнца.
Может и впрямь, с его предков лепили? Ударил холодный ветер... о-го-го,
такую махину на Слово взять!
свой пулевик. Стол от его движения отлетел как бумажный.
Голиафу припал, одной рукой в ужасе изувеченную часть щупая -- было это
смешно и постыдно, будто в похабном представлении комедиантов о нравах
извращенцев, другой в воздухе знак странный чертя.
Голиафе весу было килограмм четыреста. Исчезла статуя, и аристократик,
на Слово ее взявший, спасший от разрушения, в улыбке радостной
расплылся. И даже дырка посреди лба, от глупой пули, улыбку не согнала.
Так он и рухнул -- руки раскинув, навсегда свое сокровище от беды укрыв.
очкарику по челюсти въехал. Никто уже на побоище не смотрел, хруста
позвонков не слышал, все носами в полу норы сверлили, Искупителю
молились, только я и понял, что убил один стражник другого: за глупость,
за плохой выстрел, за то, что навсегда вольный город Амстердам Давида с
Голиафом лишился...
бездумного гневного удара.
держу.
барабан провернулся, новый патрон подставляя, крючок спусковой щелкнул,
и ударил выстрел.
Череп не пробила, и стражник лишь упал, сразу зашевелившись, вставая,
стряхивая с лица кровь.
чужие давя нещадно. Ударило два выстрела подряд. Обе пули рядом прошли.
Видно, хороший был стрелок Арнольд, да не с залитыми кровью глазами по
бегущему человеку стрелять.
одним ударом уложил, с вешалки чей-то дорогой плащ сдернул -- мой-то на
полу остался, -- и выбежал в ночь. Перед рестораном уже люди столпились,
в окна жадно заглядывали. Выскочил я в круг света от фонаря и взвыл
дурным голосом: