Чтение 25–й страницы книги ~Брешь в стене~

Глава шестнадцатая

Детектив Майкл Джонс мок под дождем уже более десяти часов и
проклинал судьбу, погоду и своего шефа, Тома Мак-Росса, на чем свет
стоит. Смены в ближайшее время не ожидалось, и он, смирившись,
приготовился трястись от холода и сырости всю ночь. Небольшая порция
виски ему сейчас очень бы не помешала, но шеф категорически запретил
прибегать к горячительным напиткам.

Пост Майкла Джонса находился под аркой старого трехэтажного дома
-- как раз напротив служебного входа в гостиницу Джона Грофа. За десять
часов ни один из тех троих, чьи фотографии лежали в нагрудном кармане
сыщика, не переступили порога этого входа. От Тома Мак-Росса, который
выходил с ним на связь каждые полтора часа, Джонс знал, что двое его
коллег так же терпеливо караулят два других возможных пути отступления
из гостиницы: главный вход и пожарную лестницу. Но до сих пор все было
тихо: ни одно из лиц, вверенных попечению трех детективов, не пыталось
покинуть гостиницу -- если не считать, конечно, кратковременной отлучки
этого смуглого итальянца...

Сзади послышались шаги, гулким эхом отозвавшиеся под сводами
низкой арки. Джонс обернулся. Плотная фигура человека в плаще медленно
двигалась прямо на него. Скрывшись в густой тени, Майкл Джонс вжался в
стену: он предпочитал остаться незамеченным, дабы не возбуждать
нездорового любопытства случайного прохожего. Прохожий же, поравнявшись
с сыщиком, остановился, извлек из плаща портсигар, вынул сигарету,
похлопал себя по карманам и вдруг произнес, не глядя на Джонса:

-- Спички есть?

Понимая, что он раскрыт, сыщик сунул руку в карман и нащупал там
изрядно отсыревший коробок. Шагнув навстречу незнакомцу, он оказался в
освещенной области. Мужчина резко повернулся, продолжая держать
портсигар в руке. Их глаза встретились.

Острая, парализующая боль пронзила все тело Джонса. Внезапно
нахлынувшая волна ужаса тут же сменилась тупым безразличием. Сознание
медленно застилала какая-то смутная пелена. Еще миг -- и боль стала
отступать, но вместе с болью исчезало и ощущение собственного тела.
Последний отблеск угасавшего сознания внезапно вырвал из ускользавшего
мира отчетливый запах озона и холодное голубоватое пламя, молнией
блеснувшее перед исчезающим взором. "Нет!" -- хотел крикнуть он, но не
успел.

Майкл Джонс, сыщик из Скотланд-Ярда, прекратил свое материальное
существование.

Ли Брунсвик, или Грифон, довольный проведенной операцией, спрятал
портсигар и чиркнул зажигалкой. С наслаждением затянувшись, закурил.

-- Еще один. Прекрасно, Грифон. Теперь очередь Мак-Росса...
------------------------------------------------------------------------

Часы пробили полночь. Ганс Миллер осторожно толкнул дверь. Та
подалась. Он шагнул в темноту чужого номера.

-- Сэндерс! -- шепотом окликнул он. -- Это я, Миллер!

Ответа не последовало. Тогда он закрыл за собой дверь и нащупал на
стене выключатель. Вспыхнул свет. Номер был пуст.

-- Сэндерс! -- снова позвал он.

Сэндерс вырос перед ним словно из-под земли. Миллер так и не
понял, откуда он появился.

-- А, это вы, Миллер. Заходите. А я тут задремал в темноте.
Что-нибудь случилось?

Миллер не отрываясь смотрел в глаза боссу.

-- Случилось, -- чуть слышно произнес он.

-- Что-нибудь серьезное? -- насторожился Сэндерс. -- Говорите же,
Миллер, не тяните!

-- Мне все известно о вас, Сэндерс. Вы -- двойник.

Сэндерс замер. Его тело напряглось, готовое к схватке с врагом.

-- Та-ак, -- протянул он, встретившись взглядом с Миллером. --
Интересно!

-- Вы действуете заодно с полицией, -- продолжал таксист. -- Как
видите, я знаю и об этом.

Несколько долгих минут оба пытались проникнуть в мысли друг друга.

-- Что вы от меня хотите? -- холодно спросил Сэндерс.

-- Ничего, -- покачал головой Миллер. -- Кроме одного: позвольте
мне быть вам полезным.

-- Вот как! -- усмехнулся Сэндерс. -- Интересное предложение. И
чем же оно вызвано?

Миллер заговорил быстро, скороговоркой, опасаясь, что Сэндерс
усомнится в его искренности.

-- Верьте мне, Сэндерс! Я искренне хочу помочь вам. У меня есть
для вас очень важные сведения. Вы согласны выслушать меня?

После недолгого раздумья Сэндерс кивнул:

-- Выкладывайте.

-- Около двух часов назад Шарль Левьен попросил меня зайти к нему
в номер. Там я застал Грифона...

-- Объявился, голубчик! Это с ним я сегодня беседовал в баре?

-- С ним. И именно тогда он расколол вас, Сэндерс.

-- Гм... Любопытно. В чем же я промахнулся?

-- Вы неверно ответили на его условную фразу.

-- А, так это был пароль! Ладно, черт побери... То-то он сразу же
исчез.

-- Таким образом, о вашей связи с полицией известно всем
участникам предстоящей операции.

-- Проклятье!..

-- Теперь о самом важном. Операция назначена на завтра.

Сэндерс помрачнел и сжал кулаки.

-- Он все верно рассчитал, этот ваш Грифон, -- глухо произнес он,
глядя в пол. -- Диверс приедет только к вечеру... Что же предпринять?..

-- Кроме того, Грифону известно, что за гостиницей наблюдают трое
сыщиков из Скотланд-Ярда. Боюсь, что этим несчастным грозит
опасность...

И Миллер передал Сэндерсу весь разговор, состоявшийся часом раньше
в номере Левьена.

-- Этот фрукт не так прост, -- покачал головой Сэндерс, когда
швейцарец умолк. -- М-да, случай не из легких... И все-таки, Миллер, --
он поднял глаза на собеседника, -- почему вы пришли ко мне?

Миллер смутился и отвел взгляд в сторону.

-- Помните, -- произнес он чуть слышно, -- вы обещали мне устроить
встречу с тем мальчиком... который остался жив...

-- Помню, -- тихо ответил Сэндерс, -- и сдержу свое слово.

-- Этим вы меня и купили, Сэндерс. Вы не представляете, как это
для меня важно!

-- Вы правы, чужих переживаний не дано понять никому.

-- Но главное в другом, -- продолжал Миллер. -- Я не хочу быть
причиной чьей-то смерти. Я не хочу убивать. А меня толкают на это, не
спрашивая моего согласия. Они там были уверены, что я безропотно
подчинюсь любому их решению, лишь бы спасти свою шкуру. Потому и
поступили со мной как с бессловесной и бездумной марионеткой. И майор
Гросс не ошибся, когда остановил свой выбор на тех четверых... -- Он
кивнул в сторону двери. -- Сэндерсу, вашему двойнику, была обещана
крупная сумма денег, а остальным -- жизнь и полная реабилитация по
возвращении в наш мир. Но я -- совсем другое дело. Впрочем,
окончательно прозрел я только сегодня, хотя процесс этот начался уже
давно...

-- Пятого сентября, -- догадался Сэндерс.

Миллер вздрогнул.

-- Да, пятого сентября. Именно в тот день я понял, что тогда, три
года назад, судьба предоставила мне право выбора, выбора между жизнью и
бессмертием, жизнью в позоре и бессмертием в своем деянии. Я пренебрег
выбором -- и убил того мальчика. Да нет, что я говорю! Никакого выбора
передо мной тогда не стояло, я просто наехал на него -- и все! Да, я
очень сожалел о случившемся, горевал и клял судьбу -- только судьбу, но
никак не себя! У меня и в мыслях не было крутануть тогда руль в сторону
и ценой собственной жизни сохранить жизнь невинному созданию. Это даже
не трусость, не малодушие, а какой-то животный страх перед возможностью
собственной смерти. Вы понимаете меня, Сэндерс?

Сэндерс кивнул и закурил.

-- И лишь в вашем мире я понял, -- печально продолжал Миллер, --
что мог быть для меня и иной выход. Ваш мир... Ваш мир намного лучше
нашего, добрее, что ли, гуманнее. Я узнавал: за преступление, которое я
совершил там, здесь бы меня к смерти не приговорили. Знаете, какой
приговор мне был вынесен? Три года тюрьмы с последующей смертной
казнью... Да-да, Сэндерс, не удивляйтесь, -- заверил собеседника
Миллер, заметив, что тот широко раскрыл глаза. -- Ваши законы намного
человечнее. Вообще смертью у вас карают очень редко, а во многих
странах смертная казнь отменена вовсе. У нас же кара превратилась в
месть. Помните, как у Моисея? "Око за око, зуб за зуб". Жизнь за жизнь
-- и никаких исключений. Но просто отнять жизнь им мало, надо еще
насладиться страданиями приговоренного к смерти -- и ему дают срок
тюремного заключения. Месяц, пять месяцев, год, три, пять лет... Каждый
получает свой срок в зависимости от тяжести содеянного. Но за особо
тяжкие преступления месть иная: та же смерть в конце, тот же срок в
начале, но каков он, этот срок, преступник не знает. Он может быть
казнен и завтра, и через десять лет. Он не спит ночами, ожидая